Перейти к содержанию Перейти к боковой панели Перейти к футеру

Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога «История Филиппа»

Марк Юниан Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога «История Филиппа». СПб., Изд-во СПбГУ, 2005
Реферат исторического реферата оказавший, однако, огромное влияние на мировую философию истории.
Помпей Трог был образованным галлом, решившим написать на латыни нечто масштабное историческое и довольно антиримское. Для этого он нашел греческую книгу с оригинальной исторической концепцией и переписал ее на латынь. Получилась очень антиримски и антиимперски заточенная история эпохи Эллинизма. Позднее Юстин сократил Трога, оставив в основном интриги и преступления. Реферат Юстина тоже сохранился не полностью кроме оглавления.
Воздействие труда Трога и реферата Юстина было огромным, поскольку концепция смены 4-х царств удачно наложилась на библейские пророчества книги Даниила, и теория Трога о смене ассирийского, мидийского, персидского и македонского владычеств либо в такой форме, либо в форме Ассирия-Персия-Македония-Рим пережила тысячелетия. В общем и целом, эта философия истории “четырех царств” сохранялась до XVIII века, когда настало время совершенно иных философий. И она же поддерживала идею о непрерывности Римской Империи, ведь пятое царство невозможно, пятое царство – это антихрист. Поэтому “римские империи” в разных видах существовали вплоть до Наполеона. Одним из плодов развития троговской концепции была, в частности, и теория Третьего Рима.
Настрой самого Трога, при этом, резко антиимперский. Он одобряет то время, когда каждый народ жил своей жизнью и сражался ради славы. Ассириец Нин стал первый воевать ради власти и сколотил imperium – державу. Эта имперская власть стала переходить от захватчика к захватчику, уничтожая и развращая народы. Кстати, согласно Трогу самый антиимперский и свободолюбивый народ – это скифы.

Изначала власть (imperium) над племенами и народами находилась в руках царей, которых возносило на такую высоту величия не заискивание перед народом, а умеренность (moderatio), признаваемая в них людьми благомыслящими (inter bonos). Народы не были связаны тогда никакими законами: решения правителей заменяли законы. В те времена было более в обычае охранять пределы своих владений (imperii), чем расширять их: для каждого царство его ограничивалось пределами его родины. Царь ассирийский Нин, движимый жаждой власти (imperii), первый изменил этому древнему обычаю, как будто прирожденному всем народам. Он первый начал вести войны с соседями и покорил еще не привыкшие к сопротивлению народы до самых пределов Либии. Были, правда, и в более древние времена царь египетский Везосис и Танай, царь Скифии: первый из них дошел походом до Понта, второй -до Египта. Но воевали они не с соседями, а в далеких странах и, довольствуясь победами, искали не власти (imperium) для себя, а славы для своих народов. Нин же стремился к господству и сделал покоренные им обширные области своим постоянным владением. Покорив ближайших соседей и тем самым увеличив свои силы, он более смело приступил к покорению других, и так как каждая предшествующая победа служила ему орудием для последующей, он в конце концов подчинил себе народы всего Востока.

Стремление к власти по Трогу – это порок и корень преступлений. Трог не жалеет красок для описания преступлений эллинистических правителей, начиная с Филиппа Македонского. Такого собрания самых грязных и мрачных сплетен о Филиппе, Александре или Митридате Евпаторе я не встречал нигде. Некоторые истории совсем инфернальные – вроде того как Дионисий Младший сицилийский десятилетиями притворялся маразматиком и придурком.

Он счел, что, чем ниже он падет, тем безопаснее это будет для него; поэтому он опустился до самого грязного образа жизни. Он не довольствовался тем, что слонялся у всех на глазах, но стал пьянствовать; не только показывался в трактирах и публичных домах, но и сидел в них целыми днями; рассуждал о разных пустяках с самыми потерянными людьми, ходил грязным и оборванным; скорее он [невольно] подавал повод к насмешкам, чем искал их; постоянно торчал на мясном рынке, пожирая глазами то, чего не мог купить; судился у эдилов со сводниками – делал все, чтобы казаться скорее презренным, чем страшным. В конце концов, сделавшись учителем, он стал обучать мальчишек на перекрестках, может быть, для того, чтобы те, кто еще его боялись, постоянно видели его в общественном месте, а те, кто уже не боялись, имели еще больше оснований его презирать. Однако хотя [любые] тираны всегда преисполнены разных пороков, но эти его пороки были притворством, а не прирожденным ему характером. Его поведение было скорее хитрой уловкой, чем потерей сознания своего царского достоинства, так как он убедился, сколь ненавистно имя тирана, даже потерявшего власть. Он старался уменьшить ненависть к своему прошлому презрением к своему настоящему и заботился не столько об уважении, сколько о безопасности. Но, даже прибегнув ко всем этим хитрым уловкам, он трижды был обвинен в стремлении к тирании и только благодаря презрению, которое он внушил к себе, был оправдан.

Степень достоверности анекдотов Трога не всегда высока. Многие разделы его труда представляют собой скорее собрание страшных сплетен, чем собственно историю. Но при всём при том, это очень интересная и неожиданно глубокая книга. Она сохранила голос разнообразного живого и увлекательного эллинистического мира, многообразие которого было раскатано в лепешку Римским паровым катком. Меня Трог вместе с Ростовцевым побудили переоценить римское наследие. А описание ужасов и зверств той эпохи Трогом навело меня на мысли об отношении человека к своей жизни в архаическую эпоху и сегодня.
Слишком уж заметен был контраст в уровне натурализованной жестокости, презрении к собственной жизни, готовности рискнуть всем ради кажущихся нам сегодня крайне незначительными целей, исключительная переменчивость людского счастья. Нельзя не заметить, что европейский мир за средневековье и новое время очень сильно стабилизировался. Человек и сейчас может погибнуть, в том числе жестоко и нелепо, но в целом колесо фортуны крутится куда более медленно и лениво и большинство людей, несмотря даже на эпоху перемен, в 20 лет знают, где и кем будут в 40. Ситуация для описываемого Помпеем Трогом античного мира, конечно, совершенно невозможная.
Цитата:

КНИГА IX
Гл.1. (1) Когда Филипп вступил в Грецию и разграбил несколько городов, то добыча, полученная от этих незначительных городов, только раздразнила его [жадность], так как он прикинул в уме, какие богатства имеются во всех греческих городах, взятых вместе; поэтому он решил завязать войну со всей Грецией в целом. (2) Он рассудил, что для успеха предприятия будет очень полезно подчинить себе знаменитый приморский город Византии и сделать из него базу для своих морских и сухопутных сил; а когда Византии запер перед ним свои ворота, то он осадил его, окружив со всех сторон. (3) Впервые этот город был захвачен Павсанием, спартанским царем, и в течение семи лет находился под его властью; в дальнейшем Византии, в зависимости от изменчивого военного счастья, находился под властью то лакедемонян, то афинян, (4) и эта неопределенность его положения привела к тому, что, не ожидая ни от кого помощи, византийцы тем упорнее сами отстаивали свою свободу. (5) Из-за продолжительной осады казна Филиппа стала истощаться, и он начал добывать деньги морскими разбоями. (6) Так, он захватил сто семьдесят кораблей и, распродав их груз, до некоторой степени избавился от крайней нужды. (7) Затем, чтобы не держать все войско на осаде одного только города, Филипп, отобрав храбрейших воинов, выступил в поход, завоевал много городов в Херсонесе [Фракийском] (8) и вызвал к себе своего восемнадцатилетнего сына Александра, чтобы тот под отцовской командой начал изучать основы военного дела. (9) После этого Филипп отправился в Скифию, тоже надеясь на добычу и намереваясь – по примеру купцов – затраты на одну войну покрыть доходами с другой.
Гл. 2. (1) В то время скифским царем был Атей. Когда он находился в затруднительном положении во время войны с истрианами, то через аполлонян он попросил помощи у Филиппа, с тем чтобы усыновить его и сделать его наследником Скифского царства. (2) Между тем царь истрийский умер и тем самым избавил скифов и от страха перед войной, и от нужды в помощи. (3) Поэтому Атей, отпустив македонян, приказал им сказать Филиппу, что он не просил у него помощи и не поручал говорить ему об усыновлении, (4) ибо не нуждаются скифы в македонской защите, так как превосходят македонян [в храбрости], да и в наследнике он, [Атей], не нуждается, так как его сын здравствует. (5) Выслушав это, Филипп отправил к Атею послов, чтобы добиться от него денег для покрытия хотя бы части расходов на осаду Византия, иначе он будет вынужден вследствие недостатка в средствах прекратить войну. (6) [Послам было поручено сказать, что] Атей скорее должен выполнить это требование, так как он не только не уплатил за службу воинам, присланным ему Филиппом, но даже не оплатил издержек по их перевозке. (7) Однако Атей стал ссылаться на то, что климат в Скифии неблагоприятный, а почва бесплодна; она не только не обогащает скифов, но едва-едва доставляет им пропитание; нет у него богатств, которыми он мог бы удовлетворить столь великого царя, (8) а отделаться небольшой подачкой он считает более непристойным, чем вовсе отказать. (9) Вообще же скифов ценят за доблестный дух и закалённое тело, а не за богатства. (10) В ответ на это издевательство Филипп, сняв осаду с Византия, двинулся войной на скифов. Чтобы скифы ничего не заподозрили, Филипп отправил вперед послов, которые должны были сообщить Атею, что он, Филипп, во время осады Византия дал обет воздвигнуть статую Геркулесу (11), и идет теперь, чтобы поставить ее в устье Истра, поэтому просит, чтобы ему дали пройти спокойно и почтить бога; совершить же этот путь Филипп намерен как друг скифов. (12) [В ответ на это Атей] приказывает: если Филипп хочет выполнить обет, то пусть он пришлет статую к нему, [Атею]. Он обещает не только поставить статую, но и сохранить ее невредимой, однако он не потерпит, чтобы войско Филиппа вступило в его пределы. (13) Если же Филипп поставит статую против воли скифов, то, как только он уйдет, Атей низвергнет статую, а медь, из которой она отлита, превратит в острия для стрел. (14) Этот спор ожесточил обе стороны, и завязалась война. Хотя скифы превосходили [македонян] и числом и храбростью, но они были побеждены хитростью Филиппа. (15) Двадцать тысяч женщин и детей было взято в плен, было захвачено множество скота; золота и серебра не нашлось совсем. Тогда пришлось поверить тому, что скифы действительно очень бедны. (16) В Македонию послали двадцать тысяч наилучших кобылиц для разведения коней [скифской породы].
Гл. 3. (1) Когда Филипп возвращался из Скифии, ему преградили путь трибаллы, отказываясь пропустить его через свои владения, если не получат от него части добычи. (2) От взаимных оскорблений перешли к оружию; в этом сражении Филипп был ранен в бедро, и притом так, что оружие, пройдя через тело Филиппа, убило его коня. (3) Так как все думали, что Филипп убит, то добыча ускользнула из рук. Таким образом, добыча, захваченная в Скифии, точно на ней лежало проклятие, едва не принесла гибели македонянам. (4) Однако, как только Филипп оправился от раны, он начал войну против афинян, которую давно уже втайне подготовлял. (5) Фивяне встали на сторону афинян, опасаясь, что если афиняне будут побеждены, пламя войны перекинется к ним. (6) Между этими двумя государствами, незадолго до того столь враждебными друг другу, был заключен союз, и они разослали посольства по всей Греции: они считают, [говорили они], что общего врага надо отражать общими силами, (7) ибо Филипп, если первые его действия будут удачны, не успокоится, пока не покорит всю Грецию. (8) Под влиянием этого некоторые государства присоединились к афинянам; некоторых же страх перед трудностями войны склонил на сторону Филиппа. (9) Когда дело дошло до сражения, афиняне, хотя намного превосходили врага своей численностью, были побеждены доблестью македонян, закаленной в постоянных войнах. (10) Но погибли они, памятуя о прежней своей славе; раны у всех [павших] были на груди, и каждый, [падая и] умирая, покрывал своим телом то место, на которое он был поставлен своим военачальником. (11) Этот день был для всей Греции концом ее славного господства и ее издревле существовавшей свободы.
Гл.4. (1) Филипп весьма хитроумно затаил в душе радость по поводу этой победы. В этот день он даже не принес обычных в таких случаях жертв, не смеялся во время пира, не допустил во время трапезы никаких игр, не было ни венков, ни благовоний, и, насколько это зависело от него, он держал себя после победы так, что никто не чувствовал в нем победителя. (2) Не царем Греции он велел называть себя, а ее вождем. (3) Он так умело скрывал свою радость перед лицом отчаяния своих врагов, что ни его приближенные не замечали, чтобы он чрезмерно радовался, ни побежденные не видели в нем злорадства. (4) Афинянам, которые выказали особую враждебность по отношению к нему, он без выкупа возвратил пленных, передал тела убитых для погребения и даже предложил им собрать все останки и положить их в гробницы предков. (5) Кроме того, Филипп послал в Афины своего сына Александра со своим другом Антипатром для заключения мира и дружбы. (6) С фивян Филипп, напротив, взял выкуп не только за пленных, но даже за право похоронить павших. (7) Самым видным гражданам он велел отрубить головы, других он отправил в изгнание, а имущество всех их забрал себе. (8) Тех, которые были изгнаны несправедливо, он вернул в отечество. Из числа их он назначил триста бывших изгнанников судьями и правителями государства. (9) Когда эти [олигархи] привлекли к суду самых влиятельных лиц в городе, обвиняя их в том, что те незаконно отправили их в изгнание, то обвиняемые проявили такую твердость духа, что признали себя действительными инициаторами этого решения и утверждали, что для государства было гораздо лучше, когда те, [олигархи], находились в изгнании, чем теперь, когда они возвратились домой. (10) Поистине изумительная смелость! Судьям, в чьих руках была власть над жизнью и смертью их, подсудимые [сами] вынесли обвинительный приговор и презрели оправдание, которое могли даровать им враги; не имея уже возможности отмстить делом, они хотя бы словом боролись за свою свободу.
Гл. 5. (1) Филипп, приведя в порядок дела в Греции, приказал созвать в Коринф представителей от всех государств для того, чтобы установить определенный порядок при сложившемся положении вещей. (2) Здесь Филипп определил условия мира для всей Греции сообразно с заслугами отдельных государств и образовал из всех их общий совет, как бы единый сенат. (3) Одни только лакедемоняне отнеслись с презрением и к царю и к его установлениям, считая не миром, а рабством тот мир, о котором не сами государства договорились, а который дарован победителем. (4) Затем определена была численность вспомогательных отрядов, которые должны были выставить отдельные государства либо в помощь царю в случае нападения на него, либо для использования их под его командой в случае, если он сам объявит войну кому-нибудь. (5) И не было сомнения, что эти приготовления направлены против Персидского государства. (6) Численность вспомогательных отрядов была двести тысяч пехотинцев и пятнадцать тысяч всадников. (7) Сверх этого количества – македонское войско и отряды варваров из покоренных Македонией соседних племен. (8) В начале весны он послал вперед в Азию, подвластную персам, трех полководцев: Пармениона, Аминту и Аттала, (9) сестру которого он незадолго перед тем взял в жены, после того как развелся с матерью Александра, Олимпиадой, заподозрив ее в прелюбодеянии.
Гл. 6. (1) Пока собирались вспомогательные войска из Греции, Филипп справил свадьбу дочери своей Клеопатры и Александра, которого он сделал царем Эпира. (2) Свадьба была отпразднована с невероятной пышностью, как это подобало великим царям: и тому, кто выдавал дочь замуж, и тому, кто брал себе жену. (3) Не было недостатка и в великолепных зрелищах; Филипп отправился посмотреть на них без телохранителей, между двумя Александрами, сыном и зятем. (4) Воспользовавшись этим, молодой человек из македонской знати, по имени Павсаний, ни в ком не возбуждавший подозрений, стал в узком проходе и заколол Филиппа, когда тот шел мимо него; так день веселья превратился в день погребальных рыданий: (5) Павсаний этот еще в ранней юности подвергся насилию со стороны Аттала, причем этот и без того позорный поступок тот сделал еще более гнусным: (6) приведя Павсания на пир и напоив его допьяна неразбавленным вином, Аттал сделал его жертвой не только своей похоти, но предоставил его и остальным своим сотрапезникам, словно Павсаний был продажным распутником, так что Павсаний стал посмешищем в глазах своих сверстников. (7) Тяжко оскорбленный, Павсаний несколько раз обращался с жалобами к Филиппу. (8) Павсанию отводили глаза ложными обещаниями, да еще и подшучивали над ним, а врагу его – он видел -дали почетную должность военачальника; поэтому он обратил свой гнев против Филиппа и, не будучи в состоянии отомстить обидчику, отмстил несправедливому судне.
Гл.7. (1) Думали также, что Павсаний был подослан Олимпиадой, матерью Александра, да и сам Александр не был, по-видимому, не осведомлен о том, что замышляется убийство его отца, (2) ибо Олимпиада не менее страдала от того, что ее отвергли и предпочли ей Клеопатру, чем Павсаний -от своего позора. (3) Александр же опасался встретить соперника в лице брата, рожденного мачехой, от этого-то и у него однажды уже произошла ссора во время пира сначала с Атталом, а потом и с самим отцом, (4) причем дело дошло до того, что Филипп гонялся за Александром с обнаженным мечом и друзья едва умолили царя не убивать сына. (5) По этой причине Александр вместе с матерью удалился сначала к своему дяде по матери в Эпир, а оттуда к иллирийскому царю. (6) С отцом, который звал его обратно, Александр примирился неохотно и вернулся против своей воли, уступив только просьбам родственников. (7) Олимпиада со своей стороны побуждала своего брата Александра, царя Эпира, к войне с Филиппом и достигла бы цели, если бы Филипп не сделал Александра своим зятем, выдав за него дочь. (8) Полагали, что и тот и другая [Александр и Олимпиада] в своем озлоблении толкнули Павсания, негодовавшего на безнаказанность своего оскорбителя, на такое страшное злодеяние. (9) Олимпиада, по-видимому, держала наготове коней для убийцы на случай его бегства. (10) Когда же она, услыхав об убийстве царя, поспешила на похороны под предлогом исполнения последнего долга, то она в ту же ночь возложила на голову висевшего на кресте Павсания золотой венец. Никто, кроме нее, не мог отважиться на это, раз после Филиппа остался сын. (11) Спустя немного дней она сожгла снятый с креста труп убийцы над останками своего мужа и приказала насыпать холм на том же месте; она позаботилась и о том, чтобы ежегодно приносились умершему жертвы согласно с верованиями народа. (12) Затем Олимпиада принудила Клеопатру, из-за которой Филипп развелся с ней, повеситься, сперва умертвив в объятиях матери ее дочь. Зрелищем повесившейся [соперницы] она утолила свою месть, которой она поспешила достичь, убив мужа. (13) Наконец, она посвятила Аполлону меч, которым был заколот царь, от имени Мирталы; это имя Олимпиада носила в младенчестве. (14) Все это она делала настолько открыто, как будто она боялась, что преступление, совершенное ею, будет приписано не ей.
Гл. 8. (1) Филипп умер сорока семи лет, процарствовав двадцать пять лет. (2) От танцовщицы из Ларисы у него был сын Арридей, царствовавший после Александра. (3) Было у него и еще много сыновей от разных браков, в которые он, как было в обычае у царей, вступал не раз; некоторые из этих сыновей умерли естественной, другие насильственной смертью. (4) Царь этот больше любил оружие, чем пиры, (5) и самые огромные богатства были для него только средствами для войны; (6) он более заботился о приобретении богатств, чем об их сохранении, (7) поэтому, постоянно занимаясь грабежом, он постоянно нуждался. К милосердию и к вероломству он был одинаково склонен. Любой прием, который вел к победе, не был постыдным в его глазах. (8) В беседах был и льстив и коварен, на словах обещал больше, чем выполнял. Мастер и на серьезные дела и на шутки. (9) Друзей ценил по выгоде, а не по достоинству. Ненавидя, притворяться милостивым, сеять ненависть между двумя друзьями и при этом ладить с обоими – вошло у него в привычку. (10) Как оратор, он был красноречив, изобретателен и остроумен; изощренность его речи сочеталась с легкостью, и сама эта легкость была изощренной. (11) Филиппу наследовал сын его Александр, который и доблестями и пороками превзошел отца. (12) Способы у того и другого побеждать были различны: Александр вел войны открыто, Филипп пользовался военными хитростями. Филипп радовался, если ему удавалось обмануть врагов, Александр – если ему удавалось разбить их в открытом бою. (13) Филипп был более благоразумен, Александр – великодушен. (14) Отец умел скрывать гнев, а часто даже подавлять его; если же вспыхивал гневом Александр, то он мстил немедленно и не зная никакой меры в отмщении. (15) И тот и другой слишком любили вино, но в опьянении их пороки проявлялись по-разному. У «отца было в обыкновении прямо с пира бросаться на врага, схватываться с ним, безрассудно подвергаться опасности; Александр же в опьянении свирепствовал не против врагов, но против своих приближенных. (16) Поэтому Филипп часто покидал бой, получив раны сам, а Александр нередко покидал пир, убив друга. (17) Филипп меж друзей не хотел держаться по-царски, Александр же и с друзьями хотел быть царем. Отец хотел, чтоб его любили, сын -чтобы его боялись. (18) Интерес к наукам был одинаков у обоих. У отца было больше изворотливости, у сына -прямоты. (19) Филипп более умел сдерживаться в словах и речах, сын – в поступках. (20) Сын охотнее щадил врагов и был благороднее душой. Отец был склонен к умеренности, сын – к роскоши. (21) Благодаря этим своим чертам характера отец заложил основы мирового господства (orbis imperii mndamenta iecit), а завершил это многославное дело сын.

Оставить комментарий

18 + двенадцать =

Вы можете поддержать проекты Егора Холмогорова — сайт «100 книг»

Так же вы можете сделать прямое разовое пожертвование на карту 4276 3800 5886 3064 или Яндекс-кошелек (Ю-money) 41001239154037

Большое спасибо, этот и другие проекты Егора Холмогорова живы только благодаря Вашей поддержке!