Джон Феннел. Кризис средневековой Руси. 1200—1304
Феннел Джон. Кризис средневековой Руси. 1200—1304. М., Прогресс, 1989
Перевод книги знаменитого русиста из Оксфорда Джона Феннела (1918-1992) не случайно была издан в 1989 году, на пике перестройки. Советская идеологическая цензура ослабела, но еще не настолько, чтобы позволить советским же ученым посягнуть на героев официального канона. В то же время, авторитет оксфордского профессора вкупе со взглядом иностранца “который не понимает, но может иметь свою точку зрения” был уже достаточен, чтобы опубликовать книгу с крайне негативным, если не сказать – предубежденно негативным, отношением к Александру Невскому. С тех пор всё много раз поменялось, в работах Игоря Данилевского был достигнут, казалось, предел нападок на Александра Ярославича, который, впрочем, с легкостью был превзойден в помойных по тону интервью и выступлениях академика Юрия Пивоварова. И вот уже Александр возвращается во всей силе, теперь как символ “евразийского выбора” России – против коварного Запада и в пользу братской Орды. Есть, разумеется, и более взвешенные точки зрения на деятельность знаменитого князя, в частности интереснейшие работы А.А. Горского.
Книга Феннела по прежнему, остается единственным в современной литературе общим очерком истории Руси в XIII веке. Отдельные сюжеты перекрыты работами Хрусталева “Русь и монгольское нашествие” и “Северные крестоносцы”, но общего очерка как не было, так и нет. Поэтому знакомство с книгой Феннела придется признать обязательным.
При этом разумеется, наряду со значительной пристрастностью, “Кризис средневековой Руси” не свободен и еще от ряда недостатков. Прежде всего это обильное цитирование Татищева. После работы А.П. Толочко “История Российская” Василия Татищева: источники и известия” подобное цитирование, на мой взгляд, возможно лишь с обязательными оговорками и осторожностью. А вот Феннел на Татищевских известиях строит целые блоки гипотез, включая и обвинение Александра в татарском походе на его брата Андрея – Неврюевой рати. Впрочем, Феннел вообще нередко прибегает, когда ему это помогает лучше оттенить свою тенденцию к таким поздним источникам как, к примеру, Никоновская летопись, немало не смущаясь тем, что это литературное произведение.
Весьма парадоксально “антитатарская” тенденция у Феннела сочетается с “евразийским” преуменьшением степени разгрома Русской Земли монголами. Хотя логику тут можно понять, у Феннела получается, что монголы совсем не были так страшны и опасны, чтобы имело смысл добровольно подчинять им Русские Земли, как это сделал, по его мнению, Александр. Для опровержения этой недооценки монголов, достаточно изучить роль, которую играла Золотая Орда в Восточной Европе XIII-XIV веков и представить себе это государство в качестве постоянного враждебного соседа Руси. Всё сразу встанет на свои места.
Теперь о том, что заслуживает в книге Феннела пристального внимания. Прежде всего это характеристика им Владимиро-Суздальской Руси эпохи Всеволода Большое Гнездо и Юрия Всеволодовича как обширного территориального домена, который осуществлял вокруг себя интеграцию других русских земель. Феннел указывает, в частности, на тот факт, что контроль над Новгородом у Суздальских князей оспаривался не часто и они всегда возвращали его себе. Просуздальская партия в Новгороде, связанная с Прусской улицей, была очень сильна. Автор вообще считает, что степень республиканского начала в Новгороде в этот период сильно преувеличена – князьям могли “указать путь”, но, при этом, в остальном их власть была весьма значительна.
Эти соображения Феннела, представляющиеся в целом справедливыми, позволяют возразить на весьма популярный в “проордынской” историографии и публицистике тезис, что распадавшаяся Русь была сокрушена монголами в момент максимального ослабления и дезинтеграции и что именно формирующее воздействие Орды и запустило процессы, которые привели к формированию централизованного государства. Напротив, есть все основания считать, что централизация была значительно задержана вторжением монголов. Вместо формирования единого центра вокруг Владимира, который бы объединил Суздальскую, Новгородскую, Рязанскую, Южнопереяславскую, вероятно Полоцкую земли, и, возможно, формирования альтернативного центра на юге – державы Даниила Галицкого, которая, быть может, и без воздействия монгольского фактора превратилась бы в королевство, последовало уничтожение центров силы и удельное раздробление даже самой Суздальской земли. Вместо, может быть, и более низкого, но сравнимого с французским темпа централизации, Русь была фактически сброшена во “второе издание раздробленности”.
Описание Феннелом монгольского вторжения крайне поверхностно и после работы Хрусталева значения не имеет. Его нападки на Александра Невского, который представлен им как едва ли не единоличный виновник подчинения Руси власти монголов, крайне ангажированы. Феннел всячески старается преуменьшить значение военных побед Александра над Немецким орденом, пользуясь их гиперболизацией в советской идеологизированной историографии. Общая черта этих двух внешне противоположных традиций – игнорирование того факта, что битва на Чудском озере была лишь эпизодом в новгородско-орденской войне за контроль над Псковом, решившим перейти под власть Ордена. Главное стратегическое содержание этой войны состояло именно в изгнании немцев из Пскова, занятии Изборска и Копорья. Сражение на Чудском озере должно было поставить победоносную точку в этой войне и оно её поставило. Больше тевтонцы к попыткам аннексии крупных русских городских центров не возвращались. Мало того, у русских в эпоху Довмонта появилась возможность перейти к попыткам контрнаступления.
Степень зашоренности взгляда Феннела на татарскую политику Александра так же весьма значительна и связана с тем, что он сознательно игнорирует связь происходящего на Руси с процессами происходящими в Орде – синхронизация и увязка событий в Орде и на Руси – пожалуй главное объективное научное достижение евразийской школы и Л.Н. Гумилева, при всех прочих бесчисленных “но…”. Феннел констатирует фактический захват младшим братом – Андреем Ярославичем Владимирского стола (можно, конечно, предположить, что в данном случае назначив Андрея во Владимир, а старшего Александра в Киев монголы проявили формализм – Киевский стол ведь формально был страше, но в других случаях они такого формальизма не проявляли, так что более вероятно, что Андрей действительно был сперва предпочтен Александру), но не делает из этого никаких выводов. Андрей выступал как ставленник Огуль-Гамиш вдовы карокорумского хана Гуюка – злейшего врага Бату. А после того, как Андрей и Даниил Галицкий заключили теснейший антиордынский союз удар по ним был предрешен – Неврюева рать на Андрея и поход Куремсы против Даниила, отраженный им, последовали одновременно. Нет никаких оснований искусственно пристегивать к этому событию Александра и придется сделать слишком много конспирологических допущений о тотальной подчистке источников в пользу Александра. Совершенно непонятно, почему, если бы Александр был виновником татарского похода, именно та самая Суздальская летопись, которая содержит упоминание о том, что Андрей хотел скорее “бегати, нежели цесарем служити” (то есть служить хану – формула, которую чаще всего рассматривают как упрек Александру), рассказывает и о торжественной встрече Александра во Владимире. Получается, что владимирцы как раз хотели служить цесарем и были рады татарскому нашествию, что, конечно же, не так. Очевидно, Александр рассматривался как избавитель от татарской угрозы, а не как её инициатор.
Столь же тенденциозно трактует Феннел и принуждение Новгорода к выплате татарской дани. У него получается, что Александр силой и хитростью навязал решительно протестовавшему Новгороду подчинение Орде. Это, конечно же, не так. Если бы новгородцы в самом деле хотели пойти на конфликт с татарами, то они упустили самый благоприятный момент, когда к ним обратился беглый Андрей Ярославич. Но его не впустили ни в Новгород, ни в Псков, и ему пришлось бежать в земли Ордена. Новгородцы просто не хотели платить (что вполне естественно) и пытались как-нибудь выкрутиться, одарив татарских переписчиков обильными дарами и уговорив уехать. Позиция Александра тоже совершенно прозрачна. Он, по традиции Владимирских князей рассматривал Новгород как “отчину” и для него совершенно немыслим был выход города из подчинения. Поэтому расправа Александра над новгородцами была вызвана не их отказом платить дань (тут князь просто понимал, что татары неизбежно вынудят новгородцев подчиниться), а подстрекательством его сына Василия против отца и выходом из подчинения самому Александру. Именно в этом, укреплении собственной власти, Александр был беспощаден.
Наконец, всякое чувство источников отказывает Феннелу в описании всеобщего восстания против татарских сборщиков 1262 года. Он изображает её едва ли не как общенародную революцию против татар и Александра. “Это было чисто народное восстание. В крупных городах – Ростове, Владимире, Суздале, Ярославле – были созваны веча, и как будто в едином порыве люди прогнали татар” (с. 160, курсив мой). Разумеется, описывать внезапное синхронное созвание веча и единодушное изгнание татарских сборщиков в хорошо управляемых великим князем столичных городах – просто наивно. И усилия Феннела навязать читателю мнение, что Александр никак не был причастен к этим событиям, абсолютно безосновательны. Ведь это означало бы всеобщую политическую революцию не только против татар, но и против весьма жесткого и авторитарного князя, признаков каковой мы в источниках не находим. Вновь Феннела подводит игнорирование событий в Монгольской Империи. 1262 год – это начало расколовшей навсегда империю гражданской войны, в которой хан Улуса Джучи Берке поддержал Ариг-Бугу и Хайду противников нового великого хана Хубилая (основателя китайской династии Юань). Русь, вместе с Ордой, навсегда вышла из подчинения Великому Хану и, разумеется, не существовало никаких препятствий к изгнанию сборщиков (в большинстве своем мусульман) и расправе над вероотступниками типа откупщика Зосимы.
Феннел пытается изобразить последующую расправу Орды над восставшими и делает грубую текстологическую ошибку: “Из всех русских летописей только Софийская Первая рассказывает о непосредственных результатах восстания и об избиении, устроенном татарами на Суздальской земле. Войска были посланы, чтобы взять «христиан» (т. е. русских) в плен «Бе же тогда нужда велика от иноплеменник (т.е. татар), и гоняхуть христиан веляще [вместе] с собою воиньствовати» (с. 161). Это известие – не “рассказ о непосредственных результатах восстания”, а дословная вставка из “Жития Александра Невского”, в котором данное сообщение никакой связи с изгнанием сборщиков не имеет. Речь идет именно об угоне русских на войну Берке с Хулагу. Неясно, собирали ли русских в качестве ратников или в качестве “хашара” (живого щита и подсобных рабочих на осадных работах), но, в любом случае, именно эту беду и пытался отвратить Александр. То, что никакого масштабного татарского нашествия и расправы над восставшими не было ясно следует из уточнения, что отправившись в Орду, Александр отправил своего брата Ярослава и сына Дмитрия против немцев – на Юрьев, который они успешно взяли, устроив его разгром.
Другими словами, предпринятая Феннелом обширная демифологизация Александра Невского оказалась крайне предвзятой и необоснованной с источниковедческой стороны. Пожалуй даже в большей степени, чем мог бы себе позволить серьезный исследователь. Две главы в “Кризисе средневековой Руси” посвященных Александру Невскому – это скорее пристрастный обличительный памфлет, нежели научное исследование.
Гораздо выше качество раздела, посвященного сыновьям Александра Невского. Эта глава – пожалуй лучшая в книге. Феннел рисует картину удельного распада Суздальской Руси, войн между сыновьями Александра Невского. Антитатарский пафос Феннела здесь не нуждается для своего выхода в разоблачении героя и становится гораздо более уместен. Центральной фигурой этого повествования является Андрей Городецкий, один из самых демонических персонажей в истории Руси, сравнимый разве что со Святополком Окаянным.Именно его попытки при помощи татар отобрать Великий Стол у старшего брата – Дмитрия Александровича превратили Русь в арену междуусобиц, подогреваемых соперничающими группировками в Орде. Пришедший от татар с ярлыком на Русь Андрей Городецкий вместе с коалицией поддержавших его удельных князей устраивает страшный погром Русской Земли, напоминающий о Батыевом нашествии.
Дмитрий Александрович вернулся со шведскими подкреплениями (лишнее доказательство того, что никакого мифического “выбора против Запада в пользу Орды” Александр Невский не делал и его наследник охотно прибегал к шведской помощи, когда она была не в ущерб Руси). Новая поездка Андрея Городецкого в Орду с жалобой: “старший брат не платит дани”. Новое вторжение татар. Но теперь Дмитрий находит контрстратегию против ордынских поездок Андрея. Он обращается ко всесильному в Северном Причерноморье “делателю ханов” – Ногаю. Тот посылает к Дмитрию на помощь свои войска и законный порядок власти восстанавливается.
Может показаться, что одни татары ничем не лучше других. На самом деле это не так, просуществовавшая несколько десятилетий в Причерноморье кочевая империя Ногая была весьма оригинальным образованием. Ногай поддерживал тесные контакты с Византией, его сын Чака ненадолго даже стал болгарским царем. Другими словами, орда Ногая стремилась вписаться в круг православных государств Причерноморья и была конечно предпочтительным союзником по сравнению с сидевшим в Сарае ханом. Война двух братьев при помощи татарских войн раздирала русскую землю, и вдруг среди описания этих стычек в Новгородской Первой и Софийской первой летописях находится поразительное сообщение: Андрей Городецкий приходит на Русь в сопровождении татарского “царевича”, а Дмитрий Александрович с братьями Даниилом Московским и Михаилом Ярославичем Тверским прогоняют царевича и захватыват Андреевых бояр. Так незаметно появляется в летописях первое известие о самостоятельном отпоре, даваемом русскими князьями татарам. Пока что – ненадолго.
В 1293 Андрей Городецкий выпрашивает у нового ордынского хана Тохты войско во главе с царевичем Туданом. Начинается Дюденева рать – самое страшное татарское нашествие на Русь после Батыева. Это вакханалия смерти и разрушения, после которой узурпатор окончательно захватывает великокняжеский стол. Однако это оказалось последним его успехом. В 1295 Андрей Городецкий попытался захватить у сына умершего Дмитрия Александровича – Ивана Переяславское княжество и потерпел полную неудачу. На защиту прав племянника решительно встал Даниил Александрович Московский вместе с Михаилом Ярославичем Тверским. Сначала Московский и Тверской князья вместе, затем, после ссоры Ивана Дмитриевича с Михаилом Тверским, Даниил в одиночку силой отражал все попытки Андрея захватить Переславль. А войск татары больше не давали. Одно дело – сменить великого князя на своего наушника, другое – вмешиваться в распределение русских столов.
В этой борьбе с Андреем Городецким за Переяславль завязался первый узелок будущего могущества Москвы. Даниил выступал в глазах всей Руси как защитник законности и прав слабого против хищника, разорявшего с татарами русскую землю. Когда Иван Дмитриевич умер в 1302 году не оставив наследника, Андрей Городецкий поставил в Переяславле своих людей и поспешил в Орду за санкцией на звахват княжества. Но не тут-то было. Даниил приехал в Переяславль, прогонял людей Андрея и к восторгу переяславцев подчинил княжество своему сыну Юрию. Когда на следующий год умер Даниил, переяславцы даже не отпустили Юрия на похороны отца, умоляя его защищать их против Андрея. Татары признали права Юрия и на Москву и на Переяславль и смутьян и узурпатор Андрей Городецкий так и умер в 1304 году, оставшись ни с чем, не закрепив за своими потомками никакой сильной вотчины. Этот князь, которого проклинала вся Русская Земля, любим, однако, новгородскими летописцами – и это неслучайно. Именно Андрей Городецкий, заключая с новгородцами договоры на всей их воле, соглашаясь на любые ограничения своей власти в обмен на поддержку, фактически вывел Новгород из под контроля Владимирских великих князей, превратил его в республику, тем самым еще увеличив дезинтеграцию Руси.
И напротив, для Москвы присоединение богатого Переяславля-Залесского означало начало выдающегося подъема, который в итоге привел к созданию единого Русского государства. Это очень важная и поучительная история. Она разрушает застарелый миф (который развивал, кстати, и Феннел в другой не переведенной у нас книге о подъеме Москвы), что сила Московских князей была в умении быть ханскими холопами. История св. Даниила Московского показывает прямо противоположное – это был князь не страшившийся сражаться против самих татар, как в 1285 г. Это был князь не страшившийся силой укротить амбиции хищника Андрея, встав за родство и правду. Это был князь, сумевший заставить татар признать существующее положение вещей и то, что русские князья сами будут определять порядок наследования уделов. Именно эта принципиальная и благородная позиция и подняла престиж Москвы, сделала её центром силы, с которым татарам приходилось считаться. Юрий Данилович, при всей жестокости и агрессивности своей политики в противостоянии Твери также будет поддерживать роль Москвы как центра силы. Причем чаще непослушанием ханам, чем покорностью.
Отношения потомков Александра Невского, рассмотренные Феннелом, дают ключ к пониманию событий приведших к усилению Москвы в начале XIV века. Но сам Феннел этих выводов закономерно не сделал, оставаясь в плену старой схемы о “самых покорных из ханских вассалов”.
Наряду с самой книгой Феннела в обсуждаемом издании представляет огромный (в чем-то даже и больший) интерес приложение, составленное Л. И. Лифшицем, А. И. Плигузовым, А. Л. Хорошкевич – это подробнейший обзор источников по русский истории XIII века от летописей и берестяных грамот до памятников искусства. К сожалению, такие обзоры источников для читателей-неспециалистов не стали в нашей научно-популярной исторической литературе нормой. А жаль.
Цитата:
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Что исчезло к концу столетия? Прежде всего безнадежно устаревшая к тому времени система передачи правления по старейшинству, которая в течение двух с половиной веков подтачивала единство Руси. Принцип горизонтального наследования — брат наследует от своего брата главный престол страны либо рода, затем сыновья старшего брата, за которыми следуют сыновья второго по старшинству брата, и т. д. — надежно гарантировал только беспомощное правление и политическую разъединенность. И все-таки большинство потомков Ярослава Владимировича, прозванного Мудрым, по-видимому, так или иначе признали и приняли этот принцип, а многие из них даже пытались придерживаться его, иногда с недоверием и часто модифицируя его ‘. Во второй половине XI века круг оставшихся в живых Рюриковичей из киевской конфедерации фактически сократился до трех старших сыновей Ярослава, и кому-то могло показаться идеальной формой правления, когда в Киеве, великом княжестве, правил триумвират, состоявший из потомков «мудрого» правителя, столпов родовой преданности, — страной правил не один человек, а целый род. Но казавшаяся жизнеспособной Ярославу (если это он ее устанавливал), а потом его сыновьям, система эта была обречена. По прошествии двадцати лет триумвират был истерзан внутренними стычками. И хотя система горизонтального наследования рассматривалась как основной принцип наследования, и большую часть этого периода она соблюдалась при передаче престола в Киеве и отдельных вотчинах (и даже в младших ветвях отдельных княжеских родов), тем не менее она не могла не давать время от времени сбоев. Чем больше разрастался род, тем менее возможным становилось следовать таким сложным правилам. Но кто из князей, от Изяслава до Андрея, за два с половиной столетия существования этого принципа пытался изменить его или отменить вовсе? Пожалуй, никто. Ни Владимир Мономах, ни Всеволод III, ни Ярослав Всеволодович, если назвать только трех из самых реалистично мысливших и практичных правителей, казалось, не предпринимали никаких шагов, за исключением ограничения права наследования престола их детьми и внуками, резко сокращая тем самым число претендентов. Но этот же горизонтальный порядок соблюдался внутри их родов. Дело выглядит так, как будто они не могли освободиться от него.
Исходная цель такого порядка наследования — обеспечить мирную передачу власти, при этом подразумевалось, что государством правит род как целое. Наивно было бы ожидать, что чувство родовой преданности сплотит всевозрастающее число потомков Ярослава Мудрого, что двоюродные братья и племянники будут как само собой разумеющееся признавать власть «главы» рода, который вполне мог находиться в очень дальней степени родства Эта система неизбежно порождала и подогревала жадность и зависть, приводила к новым и новым виткам междоусобной войны. Князь сражался с князем либо за киевский или владимирский престол, либо за владение поближе к столице той или иной вотчиной. Кроме того, происходил естественный процесс выбывания — целые ветви рода исключались из борьбы за верховное положение или по решению старейшего князя, или по той причине, что глава ветви умирал раньше своего правящего брата или дяди. Раздробленность страны возрастала К концу XIII века процесс измельчания княжеств, усиления раздробленности шел уже полным ходом в Суздальской земле: более дюжины княжеств фактически отделились от Владимира, а их правители не входили в число претендентов на великокняжеский престол. Сильная центральная власть отсутствовала, не существовало и внушительной военной силы, как не было их накануне монгольского нашествия, да и в любое другое время в XIII веке. О сопротивлении сильному внешнему врагу нечего было и думать. Суздальской земле просто повезло: ее потенциальные враги были в тот период заняты другими делами. Литва, например, консолидировала свои приобретения на территориях, некогда составлявших западную часть древнего Киевского государства, а Тевтонский орден покорял прибалтийские племена. Суздальская земля могла надеяться только на то, что либо православная церковь с помощью митрополита обеспечит особый путь объединения страны, и существует несколько драгоценных свидетельств того, что это происходило в XIII веке, либо на то, что порядок горизонтального наследования отомрет естественной смертью.
Случилось последнее. Как неоднократно указывалось выше, ни один из великих князей владимирских XIII века не имел возможности укрепить свою собственную вотчину настолько, чтобы она стала неоспоримым верховным княжеством Суздальской земли. В одних случаях вотчины были слишком незначительными, такими, как Юрьев Польский, например, или даже Суздаль В других — ранняя смерть или какое-то постоянное невезение не давали великим князьям развивать свои владения и превращать их, скажем, в такие могущественные центры, как Переяславль (вотчина Ярослава Всеволодовича, Александра Невского и Дмитрия Александровича). Уже в последние годы XIII века Москва и Тверь, великолепно расположенные со стратегической, экономической и географической точек зрения, быстро и уверенно развивались. В обоих городах правили умные, решительные и волевые князья. Оба княжества еще не были затронуты процессом дробления, к 1304 году Москва увеличила свою территорию почти втрое, присоединив районы Переславля, Коломны и Можайска. Все, что было необходимо для возникновения сильного централизованного государства, это одному из княжеств поглотить большинство остальных княжеств Суздальской земли и захватить территорию Владимира, самого великого княжества, а с ним и великокняжеский титул. В конце концов Москва добилась верховного положения. К 1371 году Дмитрий Донской заставил татар и русских князей в Суздальской земле признать его «великим князем московским и владимирским» 2. Другими словами, «великое княжество» стало его отчиной, т. е. неотчуждаемым владением потомков Даниила Московского. В своем завещании 1289 года Дмитрий Донской уже благословил старшего «сына своего, князя Василья, своею отчиною, великимъ княженьем» 3.
Старый порядок был сломлен. Правда, в начале XIV столетия титул великого князя владимирского дважды переходил к тверскому княжескому дому (1304–1318, 1322–1327) и один раз — к внуку Андрея Суздальского (1327–1331). Впоследствии еще один потомок Андрея Суздальского, Дмитрий Константинович, держал великокняжеский престол короткое время (1360–1362). Но в течение трех четвертей XIV века титул великого князя и все, что с ним было связано, твердо находилось в руках потомков Даниила Московского и переходило от брата к брату только в том случае, когда правитель не имел сына. Начиная с Ивана II (1353–1359) и до угасания этой линии в конце XVI века наследниками отцов были старшие сыновья. Этот порядок был нарушен лишь в короткий период междоусобной войны в середине XV века. Право перевородства вытеснило архаичный порядок горизонтального наследования.
Ослабление власти великих князей в XIII веке, от могущественного Всеволода III до беспомощного Андрея Александровича, и угасание центростремительных тенденций отчетливо отразились и иллюстрируются фактом постепенного усиления позиций Новгорода по отношению к его правителям. По-видимому, в первые тридцать лет XIII века Новгород располагал определенной долей независимости и даже власти в выборе князя-наемника, подобно тому как это было в XII столетии. Это, в частности, означало, что княжение в Новгороде не было привилегией какой-либо одной ветви княжеского рода. В период между 1200 и 1230 годами в Новгороде княжили представители семьи и Всеволода III, и Ростиславичей из Смоленска, и Ольговичей из Чернигова. Правда, новгородцы могли (и часто пользовались такой возможностью) прогнать слабого князя, и это безусловно можно считать признаком силы. Но в период до 1230 года князей в Новгород назначали сильные внешние правители, или же они сами занимали новгородский престол; в любом случае это постоянно приводило к сокрушительным столкновениям между боярскими группировками Новгорода — сторонниками соперничавших родов. Сильный князь на новгородском престоле мог диктовать городу свои условия, и в целом власть князей в первые три десятилетия XIII века не ослабевала сколько-нибудь заметно. Боярство же большей частью пребывало в состоянии хронического раскола и потому не могло оказать действенного или продолжительного влияния на новгородского князя. Во время последнего чередования на новгородском престоле Всеволодовичей и Ольговичей (1224–1230) можно заметить, чуть-чуть больше сплоченности среди бояр, чуть-чуть больше стремления ограничить власть князя и потребовать от него должного соблюдения военных обязательств. Но еще пройдет немало времени, прежде чем сплоченность бояр проявить себя на деле и станут возможными активные шаги, ограничивающие власть князя.
За два с половиной десятилетия после татарского нашествия 1237–1238 годов Новгород оказался не способен укрепить свое положение или совершить сколь-нибудь значительный рывок к независимости, мало что указывает и на усиление сплоченности бояр. В период сразу после нашествия, когда на западных и северо-западных границах несколько усилилось давление со стороны тевтонских рыцарей, литовцев и шведов, в городе зарождается пронемецкая группировка бояр. Более того, непрекращавшиеся размолвки между Александром Невским и Новгородом явно указывают на соперничество между боярами в то время. Раскол между соперничавшими группировками становится еще более очевидным во время правления Александра Невского на великокняжеском престоле Вспомним, как «меньшие» бояре поддерживали его брата Ярослава в 1255 году и вместе с большинством населения противостояли двум попыткам проведения переписи в конце 50-х годов XIII века, а «великие» бояре твердо держали сторону Александра во всех его начинаниях. Всякие усилия новгородцев утвердить свою независимость Александр решительно пресекал: восстание 1255 года было подавлено, сопротивление переписи сокрушено Александр был не из тех, кто стерпел бы даже малейший намек на сопротивление в непокорном Новгороде. И все же он с трудом преодолевал кризисы, с которыми ему приходилось сталкиваться. В Новгороде явно обнаруживались стремление и достаточные силы, чтобы отвергнуть наиболее невыносимые требования князя. Настроение менялось
И только когда Александра сменила череда более слабых и менее решительных правителей, сопротивление княжескому правлению возросло до такой степени, что князья были вынуждены пересмотреть свои взаимоотношения с городом. На права князя были наложены жесткие ограничения; составлялись договоры, увеличивавшие власть посадника и урезавшие власть князя; и бояре наконец достигли между собой некоего согласия, если не сплоченности, установив олигархический совет господ, из состава которого ежегодно назначались посадники.
Хотя правители XIV века были несравненно сильнее своих предшественников и могущество великого князя имело более крепкую основу, чем у любого из братьев и сыновей Александра Невского, тем не менее независимость Новгорода продолжала возрастать, а влияние князя или его наместника ослабевало. В целом история Новгорода в XIV веке отмечена новым духом самоутверждения, временами даже с долей пренебрежения к великому князю. Правители Москвы и Твери еще могли применить крайние меры и применяли их, чтобы запугать Новгород, например, лишить город поставок зерна, перекрыв реку Тверцу, или захватить заложников. Но Новгород оставался несгибаемым. Время присоединения давно прошло
Но при все растущей уверенности Новгорода в своих силах первая половина XIV века была свидетелем многих стычек между боярами. С 1304 до 1331 года, когда исход борьбы за великокняжеский престол между Москвой и Тверью был еще не решен, новгородские бояре разделились на промосковскую и протверскую группировки. Во время правления Ивана I (1331–1340), известного своей нерешительностью в делах, касавшихся Новгорода, основными действовавшими силами были те, кто поддерживал Москву, и те, кто обращал свои взоры на Литву. При Семене Гордом (1340–1353), который держал город более цепко, чем его отец (хотя ослабленная пролитовская группировка продолжала существовать), бояре были разделены узкоместническими интересами в погоне за землями и властью. Все это отрицательно сказывалось на власти посадника и ослабляло роль боярства в системе управления. Совет господ едва ли мог действенно противостоять князю, когда его члены боролись за власть между собой. В 50 х годах XIV века, наконец, была установлена новая система коллективного посадничества, согласно которой шесть посадников избирались пожизненно, а один, старший посадник, выбирался ежегодно. Еще сохранялся какой-то элемент соперничества среди претендентов на власть, но главные основания для обескровливающей борьбы между боярскими группировками были теперь фактически устранены. Полное обновление всей правящей верхушки Новгорода, как назвал этот процесс один советский историк 4, знаменовало собой начало «боярской», или «олигархической», республиканской, формы правления в Новгороде. Это был самый крупный из когда-либо сделанных шагов к независимости города и его волостей. Если бы новая республика могла создать достаточно сильное войско, чтобы отражать нападения врагов с запада, независимость Новгорода стала бы полной
На конец XIII столетия пришелся не только упадок системы горизонтального наследования на Руси и продвижение Новгорода к независимости. Пошла на убыль власть татарской Орды, находиться в вассальной зависимости от которой было позорно и бессмысленно Если междоусобные стычки между князьями и несовершенство системы наследования власти способствовали установлению татарского господства над Южной и Северной Русью, то проводимая Александром Невским политика уступок надолго сохранила эти унизительные для Суздальской земли отношения с Сараем. Вторая половина XIII века была, как показано в предыдущих главах, эпохой постепенно возраставшего татарского давления — нашествия, набегов, оккупации, унижения Этот режим татарского гнета укрепился в последнее тридцатилетие века отчасти и в результате политики Александра Невского. Но вина за тяготы татарского господства на Руси лежит и на преемниках Александра, которые без колебаний следовали его примеру, призывая татарские войска на Русскую землю для достижения своих политических целей. Им, конечно, приходилось платить за «помощь», участвуя в войнах татар, бессильно взирая на то, как войска призванных ими пришельцев опустошают их земли, мирясь с обременительным присутствием татарских чиновников и татарских отрядов в своих городах и деревнях. Население сопротивлялось татарам; свидетельство тому — народные восстания 1262 и 1289 годов, но, как указывалось выше, сопротивление это никогда не направлялось самими князьями. Они были неспособны к борьбе или слишком напуганы и не могли сделать ничего, чтобы ослабить страдания народа. Может быть, они в конце концов просто привыкли к этому позорному положению?
В XIV веке уже начало проявляться новое отношение к татарам. Правда, им по-прежнем\ делали уступки князья, по-прежнему хлопотали о своих делах в Орде и беззастенчиво чернили при этом своих соперников, клянчили у ханов военную помощь для своекорыстных целей Однако теперь суздальские правители действовали с большей целеустремленностью и разумом. Сделки с татарами заключались уже не просто с целью снискать расположение или устранить соперника, но и прочнее укорениться, с тем чтобы обезопасить себя от татарских набегов и прекратить междукняжеские феодальные свары Делалось это не без искусства и расчета и приносило успех. Многое изменилось в начале 30-х годов XIV века, когда Москва выиграла борьбу за верховное положение После 1331 года татары больше никогда не подстрекали русских князей к соперничеству Москва получила возможность процветать и направлять свои силы на сопротивление Литве. И только в конце 70-х годов XIV века «оборонительные» настроения русских по отношению к татарам сменились на активно наступательные. Москва стала силой, способной противостоять Золотой орде на равных — или почти на равных — условиях
В начале XIII века наблюдателю из Суздальской земли могло показаться, что все те обширные земли, которые в прошлом составляли Киевское государство, можно каким-то образом удержать вместе. Великий князь владимирский, по представлению многих, был деятелем, способным остановить усугубление раздробленности, угрожавшей Руси в течение большей части XII века. Правда, и в первые годы XIII столетия Смоленск, Чернигов, Волынская и Галицкая земля были втянуты в казавшуюся бесконечной борьбу за контроль над Киевом и югом Руси Но на Южную Русь вездесущий Всеволод III из Владимира оказывал сильное влияние Он был признан и уважаем южнорусскими князьями, даже внушал им страх, и часто оказывался главным действующим лицом при разрешении их конфликтов. Это позволяло добиваться некоторого равновесия в соотношении сил, но не более того. Со смертью Всеволода III в 1212 году влияние великого князя владимирского на Южную Русь как будто испарилось Сыновья Всеволода III — Константин и Юрий, всецело захваченные борьбой за власть на севере Руси, не могли оказать сколько-нибудь заметного влияния на события в Киеве, Чернигове и Смоленске В течение двадцати с лишним лет на южные княжества не влияла политика великих князей владимирских Стабильность положения достигалась благодаря ловкости и сплоченности Ростиславичей и закату Ольговичей Что касается Волынской и Галицкой земель, то ни Ольговичи, ни Ростиславичи, если не считать временных территориальных приобретений, успеха не имели Не суждено было сбыться и далеко идущим планам Даниила Романовича объединить Киев и Галицкую землю. После 1212 года Юго-Западная Русь постепенно отпала и от Киева, и от Суздальской земли
Окончательный разрыв отношений севера и юга Руси произошел во время татарского нашествия. После 1240 года, если перечитать спорадических перемещений митрополита между его престолом в Киеве и Владимиром на Клязьме, Суздальская земля фактически не имела связей с Киевом и Черниговом А после распада в начале 50-х годов XIII века недолгого союза между Даниилом Романовичем и Андреем Ярославичем Волынская и Галицкая земли разорвали все отношения с севером: их будущее было связано со странами Восточной Европы.
После татарского нашествия только одному из южнорусских регионов удавалось вести хоть и ненадежную, но свою собственную жизнь — речь идет о Рязанском княжестве. Каким-то чудом оно не было поглощено Литовским государством заодно с Киевом и Черниговским княжеством. Не удалось присоединить его целиком и Москве, и Рязань сохраняла свою независимость до XVI века Так или иначе, Рязанскому княжеству удалось пережить XIV столетие, претерпевая бесчинства татарских войск, проходивших через его территорию на север.
В XIV веке разрыв между севером и югом Руси еще не исчез. Вся Южная и Юго-Западная Русь находилась вне сферы влияния Москвы и Твери. Район за районом Южная Русь, от Волынской и Галицкой земель на западе до Киева, Чернигова и Южного Переяславля на востоке, перешла в «объятия» Литвы и Польши, а затем очень медленно, болезненно, по частям возвращалась обратно Московским государством в ходе трех следующих столетий.