Бенедикт Андерсон. Воображаемые сообщества. М., КАНОН-пресс-Ц, Кучково поле, 2001
Представитель большой четверки современных исследователей национализма: Эрнст Геллнер, Эрик Хобсбаум, Бенедикт Андерсон, Энтони Смит.
Вместе с первыми двумя – Бенедикт Андерсон – “конструктивист”, то есть сторонник теории что нации искусственно сконструированы в новое время при помощи армии, школы и газет и не опираются ни на какую этническую реальность.
Из всех конструктивистов Андерсон единственный создал реально красивую теорию: нация есть сообщество людей которое при помощи конструируемых культурой образов воображает свое мнимое родство и общность. Для Андерсона таким образом нация есть не политическая манипуляция как к примеру для Геллнера, а культурная и даже филологическая игра. Ключевое слово для Андерсона – это не “воображение”, а одновременность. Чтобы возникла нация как воображаемая общность большое число людей должно одновременно и синхронно испытывать одни и те же переживания, получать одну и ту же информацию или, по крайней мере, воображать, что они это делают. Ощущать, что где-то за десятки, сотни, тысячи километров другие люди живут точно такой же жизнью. Эту одновременность создали печатные книги, а затем газеты. Люди начали соединяться исходя из того, что читали одно и то же. Не менее важно, что возникли административные языки-власти, отличные от существующих наречий и формирующие их.
На мой взгляд, эта идея Андерсоном не докручена – именно в силу того что он отрицает реальность наций. Правильно понять что такое воображаемое сообщество можно только если вспомнить немецкого социолога Тённиса. Фердинанд Тённис ввел две полярных категории социологии: гемайншафт – община и гезельшафт – общество. Община – это система социальных связей где все друг друга лично знают, где основной тип узнавания друг о друге личное видение и наблюдение, где доминирует идея родства. Общество-гезельшафт – это система формальных связей между никак лично не знакомыми людьми, которые общаются так как общаются потому что это предписывают общие обязательные для всех правила.
Мы не бьем морду Пете не потому что с детства росли а потому что чтим уголовный кодекс, который предписывает не обижать любого Петю, равно как и Колю который нам не сват и не брат. Кстати, закон нам предписывает не обижать и Фарулло. А вот Фарулло он не предписывает не обижать нас, поскольку Фарулло вырос в среде гемайншафт, где то, что мы с ним не родственники, достаточное основание чтобы сделать с нами все что угодно. Именно поэтому Фарулло вообще здесь быть не должно. Формальная законность существует только в национально и культурно однородных обществах. В разнородных обществах формальная законность де факто не существует.
Так вот – в обществах с абстрактной связью типа гезельшафт, непонятно как решать проблему с тем чтобы Васи жертвовали собой за незнакомых им Петь. И вот здесь-то и включаются описанные Андерсоном культурные механизмы воображаемого сообщества. Национализм позволяет людям которые возможно не то что никогда не увидят – даже никогда не узнают о существовании друг друга, ощущать себя “одной крови”, переживать своё братство. Национализм создает символы высокой эмоциональной интенсивности, которые формируют это чувство братства.
Я немного написал об этом в связи с культом Великой Отечественной Войны, формировавшим советскую общность, но на деле воздействовавшим в основном на русскую общность, поскольку русские исходно имели в культуре те паттерны, которые необходимы для включения воображения.
Не столько Андерсон, сколько его самозназначенные последователи, пытаются придать воображаемым сообществам оттенок произвольности, искусственности, в чем-то даже фиктивности. Но мы-то с вами знаем что это не так.
Из авторов этой волны особенно рекомендовал бы обратить внимание на такую фигуру как Энтони Смит – единственный, кто принимает реальное существование и этническую основу наций. К сожалению – Смита наши либералы и леваки переводчики-издатели не любят и в России его (в отличие от Украины) не переводят. Вышла только одна его книга: “Национализм и модернизм”, посвященная как раз полемике с Геллнером, Андерсоном и прочими.
Также в русском переводе вышел под редакцией Андерсона сборник “Нации и национализм” – своеобразная хрестоматия по современной теории национализма, включающая работы таких авторов как Мирослав Хрох, Эрнст Геллнер, Энтони Смит, Эрик Хобсбаум, Юрген Хабермас.
У Бенедикта Андерсона есть брат Перри Андерсон – плохой писатель про историю – марксист, автор книг типа “Переходы от античности к феодализму”, постоянно делающий чудовищные фактические ошибки.
Цитата:

Печатный капитализм создал такие языки-власти, которые были отличны по типу от прежних административных местных наречий. К каждому из печатных языков некоторые диалекты неизбежно были «ближе»; они и определили их конечные формы. Их обделенные удачей собратья, все еще поддающиеся ассимиляции складывающимся печатным языком, утратили привилегированное положение, и в первую очередь потому, что оказались безуспешными (или лишь относительного успешными) их попытки настоять на собственной печатной форме. «Северо-западный немецкий» превратился в Platt Deutsch, преимущественно разговорный, а следовательно, просторечный немецкий язык, потому что поддавался ассимиляции печатно-немецким языком так, как не поддавался ей богемский разговорный чешский. Верхненемецкий, королевский английский, а позднее центральный тайский языки были соответственно подняты на уровень новой политико-культурной значимости. (Отсюда борьба, поднятая во второй половине XX в. в Европе некоторыми «суб»-национальностями за преодоление своего подчиненного статуса посредством настойчивого вторжения в печать — и на радио.)
Остается лишь подчеркнуть, что в своих истоках застывание печатных языков и дифференциация их статусов были по большей части процессами неосознанными, вызванными взрывным взаимодействием капитализма, технологии и человеческой языковой разнородности. Однако — и так в истории национализма было почти со всем, — стоило лишь им «появиться», как они могли стать формальными моделями для подражания и там, где это было выгодно, могли сознательно эксплуатироваться в духе Макиавелли. Сегодня тайское правительство активно препятствует попыткам зарубежных миссионеров обеспечить его горно-племенные меньшинства собственными транскрипционными системами и развить издание литературы на их языках: и этому же самому правительству нет по большому счету никакого дела до того, что эти меньшинства говорят. Судьба тюркоязычных народов в зонах, которые входят ныне в состав Турции, Ирана, Ирака и СССР, особенно показательна. Семья разговорных языков, некогда повсеместно поддававшихся собиранию, а тем самым и пониманию в рамках арабской орфографии, утратила это единство в результате сознательных манипуляций. С целью возвысить турецкий язык — национальное сознание Турции — в ущерб любой более широкой исламской идентификации Ататюрк провел принудительную романизацию. Советские власти последовали его примеру: сначала была осуществлена антиисламская, антиперсидская принудительная романизация, а затем, в сталинские тридцатые, русифицирующая принудительная кириллизация.