Некоторое время назад я объявил своим читателям о намерении до 31 декабря 2023 года написать (а, по возможности, и опубликовать) книгу по всемирной истории с акцентом на России (именно такой тип программы по истории предполагается в школах в последним государственным решениям). Необходимость в такой книге назрела и перезрела, а потому объявление об этом намерении вызвало большой энтузиазм среди моих постоянных читателей и добрых русских людей (Если вы еще не принимали участия в поддержке работы над книгой, но хотите это сделать, переводите на карту: 4276 3800 5886 3064 – в посредниках смысла нет).
Исполняя взятые на себя обязательства я начинаю публиковать подготовительные материалы к книге. Разумеется, они довольно сильно отличаются от того, каким предполагается конечный продукт (в частности – более многословны), но позволят заинтересованным читателям следить за ходом работ над книгой, и ходом мысли автора. Далее, по ходу работы над книгой, будут публиковаться черновики написанных глав.
Сегодня я представляю вам первую часть пролегоменов, то есть теоретических основ, философию истории, в рамках которой будет вестись работа над книгой. Если вам интересно – обращайте внимание на проставленные ссылки и вставленные видео. Они позволят вам значительно расширить свою эрудицию и понимание того, о чем я говорю. Желаю вам приятного чтения и уже работаю над продолжением.

***

Устоявшийся за последние столетия принцип формирования философий истории (как материалистических, так, порой, и идеалистических) делает их довольно однообразными. Осмысление истории строится снизу – некий признак, обычно материальный, накапливается с течением времени и через это накопление порождаются, эволюционно или революционно, новые социальные структуры.

Классическим примером такой теории является марксизм с его движением производительных сил меняющим производственные отношения, но подобных теорий, связанных с марксизмом генетически или общностью хода мысли – множество.

В некоторых случаях эта историческая логика именуется прогрессом, которому приписывается линейный характер. В других – берутся на вооружение циклические теории из подъема, расцвета и упадка, иногда по органическому образцу. Циклические теории, в значительной степени, погребли под собой весьма перспективную теорию цивилизаций, поскольку этим цивилизациям (у Данилевского и Тойнби), культурам (у Леонтьева и Шпенглера), этносам и суперэтносам (Гумилев) зачастую приписывается принудительная неизбежность органического цикла рождение-расцвет-умирание.

В данной работе исповедуется другой подход к истории. Он предполагает, что существование простых элементов на протяжении сколь угодно долгого времени и накопление их в каком угодно количестве не порождает и не может породить более сложных структур. Появление таких структур, мы назовем их суперструктурами, является не следствием накопления простых элементов, а их первопричиной.

Теория суперструктур

Особенностью суперструктур является то, что они слишком сложны для своего окружения – в них заложены слишком сложные идеи, в них действуют слишком сложные организационные и экономические механизмы, у них слишком большие амбиции и притязания. В результате текущий уровень экономической, общественной, политической и человеческой базы их устроить не может. Либо эти суперструктуры рухнут так как висят в воздухе, либо они подведут фундамент под себя.

Действительный прогресс строится не снизу, а сверху. Он начинается не с избытка ресурсов, а напротив, с их недостатка для поддержания более сложной суперструктуры. Суперструктура вынуждена извлекать и перерабатывать больше ресурсов, повышать уровень человеческого капитала, развивать все более сложные технологии (причем не только производственные и военные, но и гуманитарные, включая новые модели поведения), потому что для неё это единственный шанс обрести почву и избежать коллапса.

Если приводить самые примитивные примеры, не сукнодельная промышленность появилась от того, что в Англии было слишком много овец, а напротив – «овцы съели людей» и лендлорды начали огораживания потому, что суконное производство пошло вверх и продавать шерсть суконщикам для лендлордов стало выгодней, чем получать жалкий оброк от крестьян с грехом пополам сеявших пшеницу в сырой британской земле. Точно так же, не ткацкая фабрика появилась от переизбытка хлопка, а хлопковые плантации появились от того, что ткацким фабрикам не хватало ресурсов, и рабов из Африки начали активно завозить на Юг США именно под потребности английской текстильной промышленности.

В чем-то деятельность суперструктур напоминает агрикультуру, где сама такая структура вступает в роли фермера, а материальная цивилизация, духовная культура, государства и армии – в роли выращиваемых им на поле пшеницы, ржи, риса или кукурузы. Если фермер не преуспеет, то с некоторой вероятностью он умрет с голоду. В отношениях фермера с зерном в этом смысле есть определенная романтика, но нет никакой благотворительности. Либо он вырастит урожай на этом поле, либо он сдохнет. Но первичен, при этом, всё-таки земледелец, а не урожай. Иногда этот земледелец выращивает этот урожай в совершенно неприспособленных для этого местах, вроде террас в Андах.

Кукуруза, которая решила бы, что это она сама развилась до трехметровой высоты и ей надо только освободиться от назойливого человека – была бы глупа. Если ей удастся человека прогнать, то почва истощится, ее всходы забьют сорняки, а зерна склюют птицы. Богатая почва, жирные зерна, стройные ряды на поле, крутые комбайны – всё это результат не саморазвития кукурузы, а продукт действия суперструктуры, действия человека.

Озарение человеческого ума порождает идеи, замыслы, проекты, социальные связи и технологии более сложные, чем окружающая их материальная и социальная действительность. Для того, чтобы выжить, эти суперструктуры вынуждены усложнять реальность вокруг себя, подводить под себя соответствующий материальный, социальный, культурный и духовный фундамент. Одни из возникших суперструктур гибнут, не справившись с этой задачей, другие развиваются, добиваясь новых степеней усложнения, сами становятся основанием для еще более сложных суперструктур.

В человеческом мире, в социальной жизни, простые элементы могут образовать более сложную структуру только благодаря наличию замысла этой сложной структуры. Способность воображать и воплощать свойства таких сложных структур присуща человеческому уму и является, присущим человеку свойством божественного ума. По загадочным причинам наш ум способен понимать устройство мира правильно, а его изобретения “работают” – аппараты тяжелее воздуха летают, атомные бомбы уничтожают всё вокруг, пироги съедобны, а песни – приносят удовольствие.

Ум человека способен понимать окружающую действительность и “перешивать” её в соответствии со своими целями. То есть наш ум сложнее данной нам в непосредственных ощущениях действительности. Этого достаточно, для того, чтобы сделать появление суперструктур гораздо менее загадочным. Они появляются там, где люди пользуются своим умом хорошенько, следуя своим целям и желаниям, а не просто приспосабливаясь к окружающему миру.

Какие же цели ставит себе человеческий ум, выражающийся в строительстве суперструктур? Тут опять придется отказаться от навязанной нам иллюзии строительства мира “снизу”. Собака не мечтает о том, чтобы стать суперсобакой. Рыба не стремится к тому, чтобы стать чудо-юдо-рыбой китом. В то время как человеку присуще неистребимое свойство стать сверхчеловеком. Не обязательно в ницшеанском смысле. Возможно напротив – в смысле достижения святости и единения с Богом. Просто возможности нашего разума, пусть и далекого от всезнания и всемогущества, все-таки буквально кричат нам о том, что мы должны быть большим, чем мы есть.

Возможность существования суперструктур связана с присущим человеческому уму свойством быть сложнее и больше самого себя, присущей человеческому интеллекту и воле способности творчески перешивать реальность, создавать нечто, прежде не существовавшее. Это свойство человеческого ума богословское сознание связывает с божественностью его происхождения, с тем, что человек создан по образу и подобию Бога-Творца и наделен им, в доступной для творения степени, характерными для божественного ума возможностями и способностями. Человеку присуще сознательное стремление создать из себя и своей жизни нечто более сложное, чем ему дано. Именно поэтому применение к человеку и человеческой истории эволюционной гипотезы лишено смысла – собака не мечтает о том, чтобы стать сверхсобакой, напротив, осознание своего сверхчеловеческого статуса характерно для человеческого ума с той древности, с которой мы можем различить хоть какие-то свойства, присущие человеку.

Самосознание человека в мире определяется парадоксом, сформулированным великим русским философом В.И. Несмеловым:

«Человек неизбежно вступает в замкнутый круг загадочных противоречий. Он сознает, что в пределах и условиях наличного мира он живет именно так, как только и можно ему жить по физической природе. И в то же самое время он сознает, что эта единственно возможная для него жизнь не соответствует его духовной природе. Между тем, та идеальная жизнь, которая бы соответствовала его духовной природе, не может быть достигнута потому что она противоречит условиям физической жизни. В сознании и переживании этих взаимных противоречий человек необходимо приходит к сознанию себя как загадки в мире».

Иными словами, наше человеческое “Я”, наш ум, ощущает, что он гораздо больше данного мира, и хотел бы жить как-то по другому. Но физическая жизнь этому нашему самосознанию не соответствует и не поддается. Вот из переживания этого противоречия, тем более саднящего, чем более развит конкретный человеческий ум, и появляется мотивация к действию людей. Мы объединяем физические и умственные усилия, чтобы сделать вместе то, что мы не можем сделать поодиночке и ощутить себя несколько ближе к своему недостижимому “естественному состоянию” – могуществу, познанию и постижению Божьего мира и Самого Бога.

Именно здесь, в мучительной жажде самопревосхождения, и способности к такому самопревосхождению, присущей нашему уму, и содержится секрет формирования суперструктур. Есть люди и группы людей, которые додумываются и договариваются до слишком сложных вещей и “всё усложняют”. А дальше, после возникновения суперструктуры, либо погружение в болото и смерть, либо усложнение окружающего их мира.

Итак, возможность возникновения суперструктур создается божественностью нашего ума. Причиной возникновения суперструктур является более или менее ясно сознаваемое противоречие между ощущением нами своего истинного бытия и убогими условиями данной нам действительности. Суперструктуры оказываются возможностью для нас стать больше себя.

Направление формирования этих суперструктур задают, ведущие человеческие стремления, можно сказать страсти. Кто-то стремится к постижению Бога, кто-то к власти, кто-то к богатству, кто-то хочет постичь истину, кто-то хочет добиться признания своей ценности другими, кто-то без ума от любви, кто-то стремится к комфорту (хотя любители комфорта как самоцели редко создают что-то ценное, обычно нужно нечто большее), кто-то превыше всего ставит свободу, кто-то хочет управлять миром при помощи демонов. Разумеется, в реальных суперструктурах эти мотивы-страсти перепутываются и сливаются в той или иной пропорции, хотя, как правило, один из мотивов является доминирующим и выступает как фактор ограничения других. Например, система, построенная на властолюбии всегда будет ограничивать корыстолюбие. А богопознания никто еще не пытался достичь через комфорт.

При генезисе суперструктур сперва следует умственный скачок, постижение или оформление новой идеи, концепции, программы, на худой конец – стратегемы. Поэтому Платон не случайно считал, что государством должны управлять философы, то есть те, кто видит идеи, и способен придумать суперструктуру. Затем, подчиняясь идее, суперструктура оформляется как нечто более сложное, чем её окружение. А затем уже она начинает с большим или меньшим успехом поднимать реальность до себя – при помощи проповеди, имперских завоеваний или захвата рынка, распространения идей или приобретения восхищения красотой, или как-нибудь еще.

Разумеется, далеко не каждой суперструктуре удается поднять свое окружение до себя. Освещенная сторона мировой истории – это музей успешных суперструктур, но её теневая сторона – это свалка высохших гусениц, которые так и не стали бабочками. Однако успех суперструктуры – это шаг той или иной человеческой общности вперед.

За любым рывком прогресса в нашем мире – неважно экономическим, политическим, моральным, культурным, религиозным, стоит суперструктура, которая буквально тянет общество за волосы вверх, как барон на русской службе Мюнхгаузен тянул самого себя из болота.

Попытка привести в соответствие свою физическую природу своей идеальной духовной природе составляет суть и смысл человеческой деятельности в ходе истории. Эта деятельность развивается в трех планах.

Прежде всего, посредством религии, человек пытается восстановить свою связь с высшей реальностью и обрести свое место в духовном мире, в частности – стать достойным прямого Откровения Бога. Религию сопровождает как тень её темная соседка магия, – попытка овладеть тайными силами, которые позволят человеку обрести власть и контроль над миром без и помимо согласия с высшей реальностью.

Третьим путем преодоления противоречия человеческого ума и физической действительности является деятельность человека по преобразованию окружающего мира и созданию более сложных структур по координации деятельности между людьми для достижения общих целей. Иными словами, – создание тех суперструктур, которое упомянуто выше (оговоримся, впрочем, что и в религии, и в магизме роль суперструктур так же огромна, если не сказать является решающей).

Многотысячелетний ход человеческой истории – это битва божественного человеческого ума с неподатливым окружающим его «материалом», причем прежде всего с собственным телом, со своей душой и с самим собой, поскольку присущая самому уму и другим душевным и духовным способностям человека ограниченность (в богословии она именуется греховностью) является важнейшим отягчающим обстоятельством, мешающим человеку реализовать свои цели, как самые возвышенные, так и самые земные. Наконец, радикальным препятствием для человека на пути реализации его устремлений является его смертность. Смертность человека является наиболее существенным ограничителем для его деятельности, а стремление к бессмертию, к победе над смертью, является наиболее значительным из двигателей этой деятельности.

Сознание божественности человеческой природы и человеческого разума может привести к жизнеотрицанию, к ненависти к материи, как «неподатливой» и «отягощающей». В этом случае, вместо стремления преобразовать жизнь в соответствии с идеальной природой человека формируется установка на то, чтобы «освободить» разум и дух из темницы «злой материи». На основе этой идеологии, ярко проявляющейся в таких религиозныз течениях как манихейство и его многочисленные продолжатели, формируется особый тип суперструктур, которые Л.Н. Гумилев называл «антисистемами». Конечной целью антисистем является подавление, прекращение человеческой жизни. Методы действия таких антисистемы бывают, порой, весьма изощренными, от пропаганды квази-аскетических религиозных сект, до провозглашения разрушительных для общества утопических идеологий, влияющих на социально-экономическую и политическую жизнь.

Разумеется, далеко не всем людям в одинаковой степени присуще стремление вырваться «за горизонт». Да и качество этих стремлений различно – кто-то стремится к постижению последних тайн бытия, кто-то хотел бы повелевать массами людей, принуждая их исполнять свои мечты или капризы, а кому-то вполне достаточно немного более сытного ужина за счет соседа и забытья с хмельной чашей в руках.

Качество и направление стремлений людей в тех или иных обществах определяют именно контролирующие эти общества суперструктуры – вождества, государства, великие империи, жреческие коллегии, церкви, тайные общества, купеческие корпорации, идеологические течения, политические партии и многие-многие другие. Далеко не все из этих суперструктур стремятся к субъективному или объективному благу контролируемых ими людей, тем более далеко не все ориентированы на добро как цель или как средство достижения этой цели. Но все эти структуры сложнее, более интеллектуально насыщены, чем базовый для них социум и, в том или ином отношении, тянут его вверх.

Политические суперструктуры. Империи и нации

В большинстве случаев такое движение вверх невозможно без той или иной формы политической власти, то есть возможности принуждать массы людей при помощи авторитета, харизмы, престижа, насилия (точнее потенциальной угрозы насилия), энтузиазма к тому, что не является для них их личной жизненной необходимостью и что требует значительных трудозатрат, а во многих случаях и риска для жизни. Завоевание прямой или косвенной власти является, поэтому, важнейшей целью существующих суперструктур и, чаще всего, обуславливает их выживание. Поэтому государства (политии) являются важнейшими игроками на поле истории. Именно деятельность государств традиционно являлось, и, несмотря ни на что, является и по сей день основным содержанием истории как способа познания прошлого и как науки. Собственно государства и создали историописание прежде всего для своих целей, для закрепления себя во времени, для обеспечения своей суперструктурной устойчивости.

Особенно сложную форму среди политических суперструктур имеют империи, царства царств, государства государств, охватывающие, порой, гигантские пространства, включающие в себя множество политий меньшего уровня – стран, народов, вассальных государств.

Разумеется, такие сложные суперструктуры, которые, к тому же, вынуждены постоянно принуждать людей воевать и делать работу, которую они делать не хотели бы, могут показаться очень неустойчивыми. Отсюда навязшая в зубах либеральная мантра: «все империи распадаются». Однако на деле, для той чрезвычайной сложности стоящих перед ними задач, империи необычайно устойчивы и жизнеспособны, а порой способны к самовосстановлению. Достаточно привести пример Восточной Римской Империи (Византии), просуществовавшей более тысячелетия, долгое время успешно отражавшей бесчисленные угрозы со всех сторон, периодически восстанавливавшей контроль за своими утраченными территориями и сохранявшей высочайший уровень религиозной и светской культуры. Только намеренным зложелательством можно объяснить тот факт, что одну из величайших историй успеха западные авторы уже не первое столетие изображают как «историю упадка».

Трудность исторического существования суперструктур имперского типа связана с тем, что на протяжении большей части своего исторического пути они действовали на пределах современных им логистических возможностей, а порой и за их пределами. Определенной, хотя и низкоуровневой устойчивостью обладали локальные политические сообщества – общины, города, племена, провинции и сатрапии, в которых могло существовать нечто вроде естественно сложившейся социальной, экономической и культурной жизни. Империи могли казаться с уровня этих сообществ навязчивым сторожем, а то и назойливым эксплуататором. Поэтому реальная история всех сколько-нибудь крупных государств – это история мятежей, выходов из подчинения, заговоров и сепаратизма.

История крупных государств и империй напоминает попытку сложить высокую башню (не обязательно Вавилонскую) из большого количества необтесанных, плохо прилегающих друг к другу камней. Разумеется они будут стараться осыпаться при первой же возможности и нужно исключительное мастерство, чтобы поднять здание на большую высоту и удерживать его достаточно долго, особенно в условиях, когда рядом то и дело появляются конкуренты и стремятся обрушить вашу башню или утащить часть камней себе для своих собственных башен.

Со временем изобретались новые способы сохранить устойчивость конструкции – камни обтесываются и плотно подгоняются друг к другу при помощи создания более эффективных систем центрального и местного административного управления, камни соединяются вместе раствором в роли которого выступают общая идеология, общая религия, общая культура, общий рынок.

Наконец, в ход идут новые материалы, политический железобетон, к каковым относится, к примеру концепция нации. Этническое единство изначально могло служить фактором для создания государства, хотя бы потому, что позволяло противопоставить своих и чужих. Однако для большинства этносов была характерна крайняя племенная раздробленность, а возникавшие первоначально государства были, зачастую, меньше даже создавших их этносов. Со временем, прежде всего в странах христианской Европы от Руси до Англии была сформулирована концепция нации как изначально единого народа, определяющего границы и историческое лицо той или иной политии.

Понятие нации позволяло не доказывать долго причину, по которой большое количество людей и земель должны входить в одно государство, наоборот, составлявшие государство люди изначально рассматривались как единый народ, мало того, как священный народ, которому предназначено определенное место в истории. Концепция нации, начавшая вырабатываться в христианском мире в X-XI веках, позволила успешно решить проблему единства большого пространства над которой тысячелетиями бились империи.

С другой стороны, идея нации накладывала определенные ограничения на величину того государства, которое можно было создать с этим столкнулись такие нации как французы и немцы. Англосаксы пошли по пути создания заморских наций-клонов. Испанцы передали свой язык и элементы культуры (прежде всего религию) новым нациям, которые не захотели иметь с нацией-митрополией ничего общего. Однако русская нация, одна из древнейших в Европе, провозгласившая свое самосознание в таких замечательных памятниках как Слово о законе и благодати (XI в.) и Слово о полку Игореве (XII в.), создав в ходе своей сухопутной экспансии исключительное по размерам территориальное государство-империю и сохранив при этом абсолютное этническое, культурное и национальное единство. Чему, впрочем, немало способствовал исторический успех русской имперской государственности.

Этические системы и цивилизации

Однако государства являются не столько основной деятельностью человека, сколько условием возможности подобной деятельности. Человеческое самопревосхождение осуществляется прежде всего в том, что мы именуем цивилизацией. Цивилизация это единство культуры, религии и образа жизни, чаще всего осуществляющееся в городских сообществах. Город является той средой, в которой взаимодействие между людьми – кооперация и разделение труда, а главное, – кооперация идей и смыслов, достигают особенно высокой интенсивности. Возможны чисто аграрные или даже кочевые цивилизации, но высокого уровня и настоящей творческой оригинальности они не достигают.

Для каждой цивилизации характерен особый стиль, особенная матрица, отпечаток которой лежит на всех творениях человеческого духа, созданных в её рамках. Цивилизации достаточно устойчивы – границы между ними преодолимы лишь с большим трудом. Наиболее экспансионистские цивилизации, впрочем, добивались и добиваются изменения цивилизационных границ при помощи своих империй (для исторического процесса характерно стремление одной империи охватить все пространство одной цивилизации, или, напротив, оформить цивилизацию в своих границах) – арабский Халифат раздвинул границу исламской цивилизации, а его преемница Османская империя полностью уничтожила историческую теорию византийской цивилизации, вынудив её сохраняться в подчиненном положении или за пределами. Впрочем, если потесненная цивилизация выжила, то, в длительной временной протяженности, она зачастую возвращает себе утраченное пространство.

Исключительно экспансионистской является западная цивилизация, долгое время стремившаяся добиться признания себя глобальной. Для неё характерно стремление остаться Цивилизацией в единственном числе, отождествить свой культурно-исторический тип с человечеством как таковым. В форме европейского колониализма или в форме современной «американской империи», дополненной «империей Евросоюза», Запад стремится осуществить свой глобальный суверенитет.

Именно для цивилизаций как суперструктур над суперструктурами характерны те исключительно высокие уровни сложности человеческой деятельности, которые и подтверждают величие и божественность человеческого разума. Для них характерна способность поддерживать большое число сложных и оригинальных суперструктур, интегрируя их и содействуя их взаимной поддержке.

Своего рода платой за эту цивилизационную интеграцию является единство стиля, лежащее на всех суперструктурах, охваченных этой цивилизацией. Цивилизация создает то лица необщее выражение, которое характерно для всех охваченных ею суперструктур, и в то же время – ту колею, которая определяет их движение, порой – чрезвычайно жестко. Каждая цивилизация дает возможность думать определенные вещи и поступать в соответствии со своей мыслью, в то время как другие ходы мысли она помещает в когнитивную тень, так что количество доступных в рамках любой цивилизации поведенческих, умственных и творческих ходов, велико, но не неограниченно. Чем больше современная западная цивилизация кричит о безграничной широте своего мышления, тем в большей степени остальному миру становится очевидна ограниченность её предпосылок.

Горизонт возможностей цивилизаций сильно зависит от присущего им поведенческого типа, связанного с доминирующей этической системой. Русский философ К.А. Крылов выделил, опираясь на строгую логику, четыре этические системы, каждая из которых определяет основные параметры формируемого ею цивилизационного блока. Эти связанные с четырьмя этическими системами цивилизационные блоки Крылов обозначил по сторонам света, причем обозначения получились предельно узнаваемыми: Юг, Восток, Запад, Север. Крылов отметил, что для реального поведения большинства носителей этических систем характерна упрощенная этическая модель, которую, в противоположность моральному долгу, он назвал «полюдьем».

Первая этическая система. Юг. «Я должен вести себя по отношению к другим так, как другие ведут себя по отношению ко мне». Полюдье этой этической системы гласит: «Будь как все». По загадочным причинам большинство обществ, которые придерживаются такой этики сосредоточены на юге или так или иначе ассоциируются у нас с Югом. Перед нами этика сплочения. И это, конечно, самая архаичная и старая поведенческая модель, которая наблюдается и у примитивных племен и у самых древних или архаичных цивилизаций. Хотя и сейчас такого типа поведение мы можем наблюдать по всему миру.

Вторая этическая система. Восток. Её формула: «Я не должен вести себя по отношению к другим так, как другие не ведут себя по отношению ко мне». Это того типа этика, которая описывается знаменитым золотым правилом: «Чего не хочешь себе, того не делай другим». Полюдье этой этической системы: «Чего другие не делают, того и ты не делай. Не высовывайся». Это этика ценностно обоснованного самоограничения.

Эту этическую систему мы и в самом деле обнаруживаем во всех странах, которые традиционно относятся к Востоку – Китай, Индия. По моему мнению переход к новой, восточной этической системе произошел в эпоху, которую немецкий философ Карл Ясперс назвал «Осевым временем» – эру, когда действовали Библейские пророки, Конфуций, греческие философы, в частности Сократ – заложившие основы продуманной и ответственной этики. Этика древних и средневековых христианских обществ Европы – Византии и католического Запада, – это тоже «восточная» этика. Суть этой поведенческой модели в том, чтобы сохранять традиции, сокращать количество допустимого, ограничивать, по крайней мере публично, возможные модели поведения, чтобы избежать зла.

Третья этическая система. Запад. Формула этой этической системы: «Другие должны вести себя по отношению ко мне так, как я веду себя по отношению к другим». Эту этику описывает «категорический императив» Иммануила Канта, который часто путают с «золотым правилом», хотя по сути он прямо противоположен: «Поступай так, чтобы максима твоего поведения могла служить всеобщим законом». То есть это не ты должен не делать того, что делают другие, это ты должен делать такое, чтобы и другие могли поступать так же. Это этика преодоления ограничений (которое, на мой взгляд, не следует путать со свободой). Полюдье этой этической системы в том и состоит: пусть все поступают так же, как я. Если, конечно, могут себе позволить это.

Этот тип поведения абсолютно узнаваем для западной цивилизации. Ростки такой этики обозначились еще в Древней Греции, но там они были очень ограничены религиозностью и благочестием. А вот с наступлением Ренессанса, Реформации и Нового времени западная этическая система, а вместе с нею и цивилизация, начала расти как раковая опухоль. Сущность западной поведенческой модели в том, чтобы постоянно снимать все новые и новые ограничения, уничтожать любые этические барьеры, да и вообще любые барьеры. Разрешать, разрешать и разрешать. Именно поэтому главной западной идеологией стал либерализм.

Четвертая этическая система. Север. Её формула: «Другие не должны вести себя по отношению ко мне так, как я не веду себя по отношению к ним». Не допускай. Не позволяй. Пусть все, но не я.

Если Запад – это Восток вывернутый наизнанку – он разрешает то, что Восток запрещает, то Север, это Восток поставленный с головы на ноги – или, если хотите, наоборот. Здесь точкой отсчета того, что можно и что нельзя, выступают не другие, а «Я». Человек, который хочет следовать определенной модели поведения несмотря ни на что и никому не позволит навязать себе свою волю и обращаться иначе. Ему никто не может ничего ни запрещать, ни навязывать. Такой человек не должен ни скрывать то, чем он является, как на востоке, ни притворятся тем, чем он не является, как на Западе. Если он видит угрозу, опасность, потенциальную агрессию, он старается её предотвратить, потому что никто не должен со мной поступать так, как я с ним не поступаю. Ну и толпой, как люди Юга, носители северной этики, разумеется, не ходят, напротив, довольно индивидуалистичны.

Перед нами этика отбора и разграничения. Крылов подчеркивает, что этика Севера – это этика ненависти ко злу и предвидения того, что может случиться, предотвращения будущих угроз. Чего требует такая, северная модель поведения? Прежде всего строжайшего отбора – что тебе нужно, а что тебе не нужно. Что твое, а что чужое. Если Запад все больше и больше расширял сферу допустимого, то Север логически требует четко разграничить допустимое от недопустимого, то, что мне надо, от того, что мне не надо. Мир основанный на четвертой этической системе по Крылову, основанный на контрсуггестии по Поршневу – это мир, который требует очень жестких и труднопроницаемых границ. Причем границ не только и не столько географических, сколько ментальных. Этого я не буду делать, каким бы соблазнительным это мне ни казалось. Даже если все так делают, я все равно не стану. А вот это я сделаю, даже если весь мир против меня, потому что это я считаю правильным.

Так же Крылов выделил некоторые формы внеэтического поведения. Во-первых, асоциальность и внесоциальность, характерные для не интегрированных с обществом диаспор. Во-вторых- варварство, действующее по принципу «чего другие мне не делают, то я им буду делать». Крылов не отметил, впрочем, что эта этическая формула может существовать как со знаком плюс («не противься злому, подставь другую щеку, раздай свое имение»), так и со знаком минус (грабь, насилуй, убивай), впрочем, в исторической действительности второе встречается гораздо чаще. Целые этносы, регионы, хозяйственно культурные типы могут существовать на принципах варварской этики, развивая набеговую экономику и не видя в этом ничего зазорного.

Цивилизационные блоки возникают в истории не одновременно. Древнейшей этической системой, характерной для архаических обществ была первая этическая система – Юг. С периодом, который Карл Ясперс назвал «осевым временем», и характерной для него религиозно-философской и этической мыслью, связано становление второй этической системы – Востока. Античная цивилизация или цивилизация средневекового Запада содержали в себе определенные предпосылки третьей этической системы, однако полноценное её оформление началось, видимо, лишь в период ренессанса. Отличие западного цивилизационного блока в том, что он не столько порождает различные западные цивилизации, сколько вынуждает мутировать цивилизации предшествующих типов, распространяя среди них поведенческие установки «западничества». Наконец четвертая этическая система, Север, пока находится скорее на горизонте прогнозируемых возможностей, которые могут осуществиться в ближайшем будущем, но будущее может нас и обмануть.

При этом появление новой этической системы, нового типа цивилизации, не отменяет ранних типов, включая возможность зарождения новых цивилизаций, базирующихся на старой этической системе. Таким рождением цивилизации юга посреди отчасти одряхлевших цивилизаций восточного типа было явление в VII веке ислама с характерным для него свойством, которое арабский мыслитель Ибн Хальдун назвал «асабией» – сплоченностью, уровнем которой определяется эффективность общественной и военной организации характерных для первой этической системы (как, впрочем, и для многих ориентирующихся на неё варварских сообществ). Точно так же нет ничего невозможного в появлении «восточных» сообществ в западном мире и, тем более, «западных» в мире северном.

Военные технологии и исторический процесс

Какой механизм приводит в действие запуск новых этических систем? Возможно важным определяющим фактором является развитие вооружений. Война является одним из базовых этических регуляторов человеческих обществ. Она создает и расширяет власть, то есть способность принуждать к определенному поведению. Она ставит человека перед лицом смерти и вынуждает отвечать на вопросы о бытии и ничто. Она сплачивает одни сообщества и противопоставляет их другим.

«Есть лишь одна область технологии, где прогресс – конечно, не безвозмездный – оказывает непосредственное влияние на смену производственных отношений. Это прогресс в производстве оружия. Где нет металлического оружия, там не может быть классового общества» – подчеркивал крупный отечественный востоковед И.М. Дьяконов, автор оригинальной теории исторического процесса.

При этом Дьяконов отмечал:

«Изменения и в военной технологии сами по себе не обуславливают смену общественных отношений (производственных отношений). Их обуславливают только такие изменения, которые сопровождаются сменой ценностной ориентации. И наоборот, перемена ценностей не приводит к коренной смене общественных отношений, если она не подкреплена революцией в технологии производства оружия».

Иными словами, прогресс вооружений и формирование новых ценностных и поведенческих систем связаны между собой двусторонней взаимообуславливающей связью. Каждый тип вооружений связан с определенной метафизикой, с отношением человека к жизни и смерти, к своей и чужой человеческой общности. При этом важно подчеркнуть, что возникнув в связи с определенным характером вооружения философия жизни и этика продолжает существовать и тогда, когда тип оружия сменяется значительно более совершенным.

Сам по себе прогресс вооружений линеен (возможно – это единственный действительно линейный прогресс среди всех человеческих технологий) и подчиняется простой формуле: возрастание возможностей убить одной единицей оружия максимальное количество людей самому оставаясь в максимальной безопасности.

Разумеется, каждая инновация в вооружениях имеет серьезные социальные последствия, как это блистательно показали Уильям Макнил в работе «В погоне за мощью» и Сергей Нефедов в работе «Война и общество». Однако мы можем выделить некоторые наиболее общие изменения и перевороты в самих принципах создания нового оружия. Эти перевороты связаны с изменением материальной основы самого оружия, изменением в характере энергии, приводящей его в действие, а также с тем, что на каждом этапе истории вооружений можно выделить этап появления надежных мобильных платформ для новых видов вооружений принципиально изменяющих степень их действенности.

Какие процессы характерны для прогресса вооружений? Прежде всего: вытеснение материи энергией: сперва живая мускульная энергия приводит в действие слегка обработанные естественные материалы, в конечном счете все придет к самодоставляющейся физической энергии. Далее – дематериализация и денатурализация поражающих факторов: природные материалы заменяются искусственно создаваемым металлом, а тот искусственно вызываемым энергетическим импульсом. В ходе военного прогресса происходит одновременное возрастание как числа поражаемых противников, так и числа заменяемых техническим средством бойцов. Параллельность этих двух процессов ведет к тому, что численность армий не сокращается, а растет, так как каждая сторона нуждается во все большем резерве бойцов.

Мы можем выделить четыре ключевых эпохи в истории оружия и четыре дополнительных эпохи, связанных с появлением мобильных платформ.

Архаическая эпоха

Оружие является продолжением естественного оружия, доступного человеку (палок, камней, рук) и имеет эффект сравнимый с воздействием одного человеческого тела на другое. Его поражающая мощь создается физическим усилием и равна живой энергии приводящей его в действие, человеческой мускульной на ранней стадии и животной на поздней. Поражающая сила оружия в среднем равна энергии одного человека и способна единовременно в короткий срок поразить лишь одного противника. Ранняя архаика: луки, дубины, дротики и копья с каменными и медными наконечниками. Поздняя архаика – появление мобильных платформ для вооружений: боевые колесницы и всадники лучники. Архаическая эпоха способствует оформлению первой этической системы – «Юга» и связанного с этой системой типа цивилизаций. Этот этап соотносится и с определенной метафизикой, утверждающей, что бытие это лишь то, что действительно есть, а небытия нет. Священное слито с мирским и пронизывает мирское, может быть использовано для мирского – отсюда характерная для архаической эпохи вера в магию как едва ли не самое совершенное оружие.

Железный век

В эту эпоху сохраняется тип приводящей оружие в действие энергии, но материальная основа самого вооружения значительно изменяется. Перед нами железо (на раннем этапе еще соседствующее с бронзой). Оружие за счет прочности своего материала приобретает значительную независимую от прилагаемой энергии мощь – клинком можно даже случайно порезаться, броня отражает удар даже металла. Металл становится ведущим поражающим фактором. Вооруженный металлическим оружием и доспехами воин значительно сильнее тех, у кого такого оружия нет. Живая энергия человека и, затем, лошади суммируется с поражающей силой металла, создавая превосходящую ударную мощь. Поражающая сила оружия равна энергии нескольких человек и способна в короткий срок поразить до десятка противников. Ранний железный век: копья, мечи, кинжалы с бронзовым и железным наконечником, панцирное вооружение и шлемы.

Поздний железный век – оружие на мобильных боевых платформах: бронированная ударная кавалерия для которой характерно совершенствование системы управления лошадью и всё более высокий уровень защищенности всадника, альтернативными вариантами развития мобильной платформы являлись монгольские лучники, железные стрелы которых пробивали доспехи, и дальние десантные корабли викингов, позволявшие доставить и десантировать хорошо вооруженных воинов на значительные расстояния.

Железный век, по всей видимости, выступает предпосылкой религиозно-философской и этической революции «Осевого времени», в ходе которой оформляется вторая этическая система. Метафизические предпосылки этической системы состоят в осознании различия между сущим и должным, между имманентным и трансцендентным. Впервые идеальный порядок бытия осознается как отдельный от данности нашего мира и ставится вопрос о возможности приближения к идеалу на пути нравственного делания или политической организации – не случайно железный век, особенно поздний его период, это эпоха империй-церквей стремящихся открыть своим подданым путь к трансцендентному.

Век огня

Поражающим фактором в эту эпоху остается металл, но его усиление и доставка теперь связаны с заменой действующей энергии с живой мускульной силы на энергию порохового взрыва на раннем этапе и прибавляющуюся к ней энергию внутреннего сгорания, приводящую в движение средства доставки на позднем этапе. Прочность металла теперь суммируется не с мускульной энергией, а с энергией физико-химического процесса. Убивает еще материя, но движет ею уже нечеловеческая энергия. Поражающая сила равна силе десятков людей и способна уничтожить одним ударом несколько десятков противников.  Раннее огнестрельное оружие: ружье, пистолет, пушка, парусный корабль, вооруженный пушками.

Позднее огнестрельное оружие на мобильных платформах: танк, боевой самолет, дредноут, авианосец. С наступлением века огня связана реализация предпосылок третьей этической системы. Расширяются боевые возможности индивида, расширяются возможности вооруженных огнестрельным оружием обществ принуждать других «быть такими как они». В метафизике эта эпоха выступает как период секуляризации – священное вновь спускается на землю, священное и мирское, трансцендентное и имманентное перепутываются, но теперь при безусловном главенстве ценностей мирского. Вооруженные огнестрельным оружием цивилизации стремятся обустроить мир уже не ради прорыва к священному, а ради мирского самого по себе. Причем, в соответствии с третьей этической системой, в этом мире потенциальное становится важнее уже реализованного. Перед нами эпоха бесконечного поиска новых возможностей.

Атомный век

Поражающим фактором становится энергия высвобождающаяся в ходе физического процесса. Металл используется только для упаковки и доставки компонентов для последующего акта высвобождения энергии. Само поражающее воздействие – энергетический процесс огромной мощности. Поражающее воздействие равно силе сотен тысяч человек и уничтожает сотни тысяч. На позднем этапе можно предположить освобождение энергии от материальных компонентов доставки, превращение в главный поражающий фактор чистой самотранспортирующейся энергии. Ранний атомный век: атомная и термоядерная бомбы, межконтинентальные баллистические ракеты. Поздний атомный век – какие конечные формы может привести мобилизация ядерного/энергетического оружия мы можем пока только гадать. Да и в целом мир вооружений пока строится на сосуществовании ядерного оружия и по прежнему более чем актуального огнестрельного. По настоящему переход между оружейными эпохами совершится когда и если будет внедрено ядерное/энергетическое оружие не угрожающее последствиями своего применения тому, кто его применил. До этого момента мир будет продолжать существовать в режиме огнестрельно-ядерного дуализма.

Атомный век с его стратегией недопущения агрессии и сдерживания угрозы создает самые благоприятные предпосылки для становления четвертой этической системы по Крылову. Перед нами этика и метафизика выбора и отказа. Есть возможности, которые должны быть отвергнуты, есть поведение, которое неприемлемо. Трансцендентное и имманентное вновь расходятся, но теперь на первый план выходит метафизический выбор, совершаемый здесь, на земле. Наступающий мир – это мир границ, мир этических кодексов приемлемого и неприемлемого, разделения на свой-чужой. С одной стороны, в нем возрождаются традиционалистские течения, задавленные вседозволенностью предыдущей эпохи. Но и либеральная доктрина Запада становится, по сути, селективной – списки того, что неприемлемо, недопустимо, должно быть отменено, растут в либеральной среде с гораздо большей скоростью, чем в консервативной. Сегодня, как можно судить, мы находимся посреди фазового перехода к раскрытию потенциала атомного века и коррелирующей с ним четвертой этической системе и метафизике.

Ни в коем случае не следует трактовать прогресс вооружений и его влияние на этику и метафизику как своего рода аналог марксистского движения базиса меняющего надстройку. Прежде всего, вооружения, война, военная организация – не материальный «базис», а сами по себе весьма действенные суперструктуры, которые обеспечивают возможность принуждать огромные массы людей к тому, чего они в противном случае делать бы ни в коем случае не стали. Именно способность некоторых суперструктур раньше остальных изобретать и внедрять новые виды оружия и использовать их для усиления своей мощи ведет к появлению масштабного неравенства между государствами, империями и цивилизациями. Игра на этом неравенстве составляет собой значительную часть всемирного исторического процесса.

Продолжение следует. Поддерживайте проект: 4276 3800 5886 3064