Информационная война против Византии идет вот уже тысячу лет. Но вскоре она обречена закончиться – в неё вмешалась Юлия Латынина. Всюду, куда писательница приходит со своим легонько покачивающим стрелкой осциллографом наступает полнейшая ясность: «точно было не так». Как окончательно и авторитетно разъяснила Юлия Леонидовна, Византия была ничтожным и творческим импотентным государством, её литературу никто не знает и не любит, генеалогии её императоров никто не желает заучивать наизусть, до их личностей никому нет дела, и вообще византийцы за столетия не придумали нормальной системы наследования – «не то что на Западе», а значит исторически ничтожны.

Игра в наперстки

Текст этот представляет собой смесь прямого исторического невежества и некомпетентности (точнее, обычного у наших либеральных ксеноисториков «полузнания a la Акунин») и откровенной игры в наперстки, одурачивания читателя, завороженного потоками вранья.

«Мы до сих пор читаем «Речные заводи», написанные в Китае в XIV веке. Мы до сих пор читаем «Хейке-моногатари», чье действие происходит в XII веке. Мы читаем «Беовульфа» и «Песнь о Нибелунгах», Вольфрама фон Эшенбаха и Григория Турского… Но из византийского наследия, если ты не специалист, читать нечего. Ни великих романов, ни великих поэтов, ни великих историков».

Это, конечно, заведомая неправда. В Византии были и отличные поэты, и прекрасные романы – «Дигенис Акрит» и «Александрия». Еще лучше в Византии было с новеллой и сатирой. Один из жанров византийской литературы вообще был одним из самых читаемых за всю историю человечества – это Жития Святых (даже в советское время в серии “Литературные памятники” некоторые удалось издать под наименованием “Византийские легенды”). Поколения и поколения людей во всем православном мире, включая наших предков, с увлечением следили за приключениями Георгия Победоносца и его схваткой с драконом, сострадали Алексею Человеку Божию, проливали слезы умиления над поканием блудницы Марии Египетской, заворожены были сказкой о добрых делах Святителя Николая Мирликйского. Никто из героев западной рыцарской литературы, так пленяющей Латынину, кроме разве Короля Артура, не смог так «уйти в народ» как ушли в них герои византийских житий.

Но дальше Латынина совсем заговаривается – «ни великих историков». И вдруг спохватывается: количество людей читавших Прокопия Кесарийского, Михаила Пселла и «Алексиаду» Анны Комниной сопоставимо с количеством людей читавших «Речные заводи» и «Историю Франков» Григория Турского. И такой же рейтинг был бы у Никиты Хониата или Никифора Григоры, если бы их чаще и лучше издавали. Но стирать красиво составленный эрудитский перечень Латыниной откровенно лень. И надо придумать срочно как обгадить тех, кого ей назовут как пример читаемых византийских авторов. Следует пассаж:

«Если уж и пишет в Византии кто-то, то это кто-то ужасно высокопоставленный, а еще лучше особа царствующего дома: Анна Комнина или, в крайнем случае, Михаил Пселл. Всем остальным страшно свое суждение иметь».

Кстати сказать, Анна Комнина писала свою “Историю” в заточении после попытки поднять мятеж. Так что “особой царствующего дома” она была весьма относительной. Да и Пселл писал свою “Хронографию” – бывшую по большей части мемуарами, скорее всего будучи уже отставником. В любом случае, пассаж подменяет качество произведения социальным кругом автора. Столь любимый нашими либеральными авторами, которые все сплошь большевики, классовый подход. Они играют не в дискуссию. Они играют в наперстки: Никаких великих историков в Византии нет. Что вы говорите? Есть? Полно? Это неправильные великие историки.

Хотя чем античные и западные историки – стратег Фукидид, сын главы Ахейского союза Полибий, сенатор Тацит, епископ из знатной семьи Григорий Турский, сеншаль Жуанвиль – менее высокопоставленные, чем, к примеру Никита Хониат или секретарь полководца Велизария (а не императора) Прокопий – я не пойму. Образование вплоть до буржуазной эпохи было уделом знати и монахов, даже в свободной древней Греции, литература была уделом людей из хорошей семьи, и Византия просто не была в этом смысле исключением. Исключением стали Западная Европа и Россия, где за перо, чтобы рассказать о своих приключениях, взялись простые торговцы Марко Поло и Афанасий Никитин. Но это уже следующее поколение культур.

Игра в наперсточки продолжается:

«Положа руку на сердце: кто из вас помнит имя хоть одного константинопольского императора после VI века?»

Читатель всплескивает руками:

– Ну как же матушка, не меньше дюжины помню: Ираклия, победителя персов, Константина Гноеименного, Ирину и Феодору иконопочитательниц, Феофила справедливого, но еретика, Никифора Фоку Воителя, и Иоанна Цимисхия, что сразился со Святославом, Василия Болгаоробойцу – шурина нашего Владимира, Мономаха деда нашего Мономаха, хитроумного Алексия Комнина, благородного Иоанна Комнина, горделивого Мануила Комнина, коварного Андроника, Палеолога Михаила, сицилийскую вечерню проплатившего…

Теряется Юлия Леонидовна от такого ответа, но быстро находится:
«Положа руку на сердце: если вы помните имена Никифора Фоки или Василия Болгаробойца, то представляет ли для вас описание их жизни («Фока казнил Маврикия, Ираклий казнил Фоку») хоть долю того интереса, который представляет описание жизни Эдуарда III или Фридриха Барбароссы?»

– Не сметь думать о Болгаробойце! Не сметь! Тебе это не интересно! О Барбароссе думай – он на Холмогорова похож с Милоновым, тоже рыжебородый. А о Болгаробойце не сметь. Потом вкрадчиво: Ну зачем тебе сдался этот Никифор Фока? Ну кому он нужен? Вот Эдуард III – вон он какой, он же гламурный, у него с графиней Солсбери были шуры-муры. А этот Фока казнивший Маврикия – зачем он тебе?

– Тётенька, Никифор Фока никакого отношения к узурпатору Фоке, казнившему Маврикия, не имеет. Никифор Фока жил в Х веке, освободил Крит от арабов, разбил их на Востоке, пригласил в Болгарию Святослава, ограничил имущества монастырей. Женился на Феофано, которая его и погубила, подговорив Иоанна Цимсхия Фоку свергнуть. Это всё у Льва Диакона описано. А тот Фока был в VII веке. Не путайте.

Трудно ли быть маленьким василевсом?

Спорить с наперсточниками о византийском правосознании и традиции престолонаследия довольно глупо. Вот простой пример – восхваляя франков и норманнов за отработку механизма наследования, Латынина сообщает:

«Вот простой пример: сколько английских королей, будучи несовершеннолетними, потеряли престол? Ответ: один (Эдуард V). А сколько византийских несовершеннолетних императоров потеряли престол? Ответ: все. Полуисключениями можно назвать Константина Багрянородного (сохранившего жизнь и пустой титул потому, что узурпатор Роман Лакапин правил от его имени и выдал за него свою дочь) и Иоанна V Палеолога (регент которого, Иоанн Кантакузин, все-таки в конце концов вынужден был поднять мятеж и провозгласить себя соимператором)».

Писательница явно не в курсе ни мелких исключений из английских добрых порядков, вроде Эдуарда Мученика, убитого в 16 лет в 978 году, ни «девятидневной королевы» Джейн Грей, казненной в 17 лет. За малолетних детей на английском троне как правило стоял их сильный феодальный клан, множество дядьев и мужей теть, которые с удовольствием боролись друг с другом за регентство и малолетство короля им ни капли не мешало. Напротив, малолетний король был счастьем для феодальных игр.

Византийцы жили не на острове и позволить себе такую роскошь не могли. Однако, вопреки Латыниной, большинство императоров, получивших власть детьми, сохранили её до взрослого возраста благодаря регентам, соправителям, патриархам.

Одиннадцатилетний Констант II воцарился в 641 в результате легитимистского переворота сената и войска против мачехи своего отца и сводного дяди. Лозунгом переворота была именно защита законных внуков василевса Ираклия от наследников прижитых в блуде.

Девятилетний Константин VI правил сперва с помощью матери Ирины, затем один, и лишь в возрасте 26 лет, оскандалившись незаконным браком, был в 797 свергнут и ослеплен матерью.

Двухлетний Михаил III (при котором в 860 на Константинополь приходила Русь) правил сперва с матерью Феодорой, а затем один. Был убит в 27 лет Василием Македонянином (и, не исключено, представлен пьяницей в интересах позднейшей Македонской династии – история о нем как о худшем из императоров сохранилась в книге “Продолжателя Феофана”).

Упомянутый Латыниной Константин VII Багрянородный, получив престол восьмилетним, несмотря на книжность и несклонность к власти, благополучно взял самодержавие в свои руки в 40 лет в 945 году и процарствовал полтора десятилетия, сочинив трактат «Об управлении империей». Константируем, истории Багрянородного Латынина просто не знает.

Внуками Багрянородного были Василий II Болгаробойца и Константин VIII, чей отец Роман умер, когда им было 5 и 3 года соответственно. Их мать Феофано вышла за знаменитого полководца Никифора Фоку, через 6 лет подговорила свергнуть Фоку другого полководца – Иоанна Цимисхия, но выйти замуж за него не смогла и была изгнана по требованию Патриарха. Но никому даже и не пришло в голову отстранить мальчиков от наследования – после того как Цимисхий был подло отравлен, Василий взял в 976 году полноту власти и был императором 50 лет до смерти.

Как видим, быть «порфирогенетом», и получить власть в детстве было в Византии гораздо более надежным путем сохранить власть, чем захватить её результате узурпации. Узурпаторов нещадно убивали и свергали другие узурпаторы, порфирородных берегли.

Самое знаменитое исключение – гибель в 1083 году 14-летнего Алексея II Комнина, задушенного по приказу двоюродного дяди Андроника (заметим, – дяди, мальчика погубили именно заведенные при Комнинах западные феодальные порядки). Но Андроник был эпическим легендарным тираном и его судьба почти зеркально соответствует судьбе как раз английского узурпатора Ричарда III, так что ничего удивительного в этих случаях нет.

Констатируем, Латынина сама следует своему учению Не только других учит не интересоваться историей Византии, но и сама её не знает…

Византия, «которой не было»

Латынина огорошивает читателя информацией, что никакой Византии не было, а была единая Римская Империя, которую расчленил Карл Великий, объявив себя императором Запада и записав Восточную Империю в Византию. «Византия» не образовалась ни в 330-м, ни в 395-м, ни в 476 году. Она образовалась в 800 году в умах пропагандистов Карла Великого, и это название было такой же наглой фальсификацией истории, как заведомо подложный Константинов дар».

Хороший троллинг. Я его слышал неоднократно. Латынина пытается сыграть на самом примитивном антизападничестве: «мол, если слово придумано на Западе, то значит оно плохое – отречемся от Византии. Фу-фу, противная….»

Но есть загвоздка. Ни в каких западных средневековых источниках – ни времен Карла Великого, ни времен Оттонов, ни времен Крестовых походов, никакая «Византия» не упоминается. Нет этого слова ни у кого из авторов каролингской эпохи, в частности у знаменитого панегириста Карла Великого Эйнхарда говорится только о Константинополе и Константинопольских императорах.

«Императоры Константинополя Никифор, Михаил и Лев, добровольно искавшие с ним дружбы и союза, слали к нему многочисленных послов. Однако когда Карл принял титул императора, у них появилось опасение будто бы он хочет исторгнуть у них императорскую власть. Тогда Карл заключил с ними очень крепкий союз, чтобы у сторон не осталось никакого повода для возмущения. Ибо могущество франков всегда внушало опасение римлянам и грекам. Отсюда и существующая греческая поговорка: имей франка другом, но не соседом».

Никакой «Византии» и никакой пропаганды в духе мол франки и есть истинные римляне у главного каролингского пропагандиста нет и в помине.

В последующие столетия западные хронисты и писатели знают только Константинополь и никакой «Византии». Впрочем, были и образованные люди – преимущественно в Италии, которые слово «Византий» слышали. Например знаменитый флорентийский хронист XIV века Джованни Виллани. Он отлично знает древнюю историю от Ромула, знает об основании Константинополя, по какому поводу и рассказывает, что Константин Великий «отправился в Константинополь, ранее называвшийся Византием и переименованный ради него, и там установил свой престол». На протяжении всего дальнейшего своего труда Виллани ни разу Константинополь «Византием» не называет.

Совсем другая картина у соотечественника и подражателя Виллани – Николо Макиавелли. Он пользуется словами «Византия», «византийский» вполне свободно. В «Истории Флоренции», в рассказе о Ферраро-Флорентийском соборе он выражается так: «Хотя такое решение было весьма зазорно для величия Византийской империи…». И это при том, что у его современников – писателей с севера Европы, например Филипппа Де Коммина вы никакой «Византии» не найдете, хотя он многократно упоминает Константинополь.

Что же такое произошло в Италии между 1348 годом, когда умер от чумы Виллани и 1520 годом, когда Макиавелли начал писать свою «Историю», что наряду с «Константинополем» в широкий обиход вошли «Византий» и «Византия»? А произошло следующее – в 1453 год в Италию прибыло огромное количество византийских беженцев из только что взятого турками Константинополя, затем из Мореи, где еще 7 лет продержался предпоследний византийский город Мистра (последним был Трапезунд). Очень часто это были образованные люди, блестящие интеллектуалы, чьим главным богатством были книги, рукописи.

В своих мешках они привезли полные тексты диалогов Платона, трактатов Аристотеля, трагедий Еврипида, комедий Аристофана и, разумеется, своих любимых византийских авторов: Прокопия Кесарийского, Михаила Пселла, Анны Комниной, Никиты Хониата… Большое количество образованных итальянских аристократов и буржуа, особенно во Флоренции, где им покровительствовал Козимо Медичи, засели за изучение греческого языка и платоновской философии под руководством учителей-византийцев. Именно так и возник Ренессансный Гуманизм, задавший новые стандарты образованности, интеллектуальной культуры и книжного оснащения в косневшей в схоластическом полуварварстве Западной Европе.

Впрочем, на самом деле всё было гораздо сложнее. Проникновение византийцев в Италию началось задолго до 1453 года. Уже с конца XIV века во Флоренции и Италии пробудился интерес к Древней Греции и Византии как передаточному звену (не с Римской Империей, а именно с древней Элладой). Приезжавших просить помощи против турок греков спрашивали прежде всего про Гомера и Платона. С 1393 года Мануил Хрисолор начинает учить всех желающих греческому языку во Флоренции. В 1437 году крупнейший ренессансный философ Николай Кузанский приезжает в Константинополь к Гемисту Плифону, чтобы научиться у него платоновой философии, и тогда же Плифон отправляется во Флоренцию на собор, где, будучи тайным язычником, парадоксальным образом рьяно защищает православие – из соображений патриотизма, а своих флорентийских почитателей осчастливит трактатом «Почему Платон выше Аристотеля». Его ученик, унию поддержавший, Виссарион Никейский, оставил Венеции огромную греческую библиотеку и множество переводов древних авторов (еще он сосватал Софью Палеолог за Ивана III).
Так или иначе – вся европейская образованность современного стиля, так не похожая на средневековую схоластику, вся прекрасная сохранность древнегреческих текстов, так разительно контрастирующая с фрагментарной сохранностью текстов латинских – всё это заслуга византийских переселенцев и беженцев в Италию, передавших Европе свою образованность. Именно в их книгах жители Запада и вычитали слово «Византия».

Пора уже раскрыть загадку. «Византием» назывался древнегреческий город на месте которого был основан в 330 году Константинополь. Колонисты из маленьких дорийских Мегар, вечно перенаселенных и вечно голодных (не случайно в комедии Аристофана «Ахарняне» оголодавший мегарец продает афинянину за пучок лука двух своих дочек, выдав их за поросят), отправились искать новую родину. В напутствие они получили от дельфийского оракула совет «поселиться напротив слепых». И в самом деле, они поселились на другом берегу пролива Босфор строго напротив Халкидона. Геродот считал халкидонитов слепыми потому, то они не заметили невероятно удобного места на котором был расположен Византий и выбрали другое.

Будучи автономным полисом Византий неоднократно показывая свой строптивый норов. Последний раз – в 196 году н.э. это обошлось для Византия плачевно, поддержав неудачливого претендента на императорский титул, Византий был осажден суровым Септимием Севером, три года длилась осада, оголодавший город сдался, его стены были срыты, публичные здания разрушены. Последовали сто лет прозябания, которые сменились блестящим расцветом, когда на месте Византия был основан Константинополь.

Разумеется не так просто вычеркнуть из истории тысячелетие славной истории. «Византий» был фактом всей древнегреческой литературы, а ни к чему так не стремились византийские писатели, как к тому, чтобы быть во всем похожи на своих древних предшественников – историков «аттической школы» – Геродота, Фукидида и Ксенофонта. Правила хорошего литературного вкуса требовали не употреблять новых неведомых этим авторам слов и названий. Поэтому вся византийская историография пестрит этно- и топонимическими анахронизмами. Как правило вы не найдете там печенегов или монголов – вместо них будут «скифы», русских назовут «тавроскифами» (то есть крымскими скифами). Как правило не упоминается у византийских историков и Константинополь. Вместо него, как и было при Фукидиде, над Босфором величаво высится Византий. Именно в нем, а не в Константинополе происходит действия большинства исторических произведений византийских авторов:

«Была у Велисария жена, о которой я упоминал в прежних своих книгах. Дед и отец её были возничими, показывая своё искусство в Византии и Фессалонике» – начинает свою «Тайную Историю» в VI веке Прокопий Кесарийский (задолго до «пропагандистов Карла Великого»).

Знаменитый Феофан Исповедник – хронист начала IX века, упоминает Константинополь и Византий одновеременно, иногда в одной и той же фразе: «Констанций, возвратившись в Византию, согнал с Константинопольского престола Павла».

В XII веке Анна Комнина, одураченная, если верить Латыниной, франками (коих она терпеть не могла), пишет в своей «Алексиаде»: «Византиец, торопясь отправиться в Византий, стал седлать коней».

Наконец, замечательный пример двойного использования Византий/Константинополь дает в своем сборнике политических поучений Кекавмен, давая советы василевсу, что нужно почаще из города выезжать:

«Я знаю, державнейший, что человеческая природа привержена к покою. Утвердилось бесполезное, скорее даже вредное правило, когда василевс не посещает подвластные ему страны, и восточные и западные, а остается в Константинополе, как в некоем узилище. Посещай подвластные тебе страны и фемы, узнавай о несправедливостях, которые терпят бедные. Самодержцы и августы ромеев придерживались как раз такого образа жизни, о котором я тебе говорю, и не только правившие в Риме, но и в Византии. И Константин Великий, и его сын Констанций, Юлиан, Иовиан и Феодосий проводили время то на востоке, то на западе и лишь недолго — в Византии».

Итак, никакой «Византии выдуманной пропагандистами Карла Великого, чтобы украсть титул Римской Империи», как выдумывает Латынина, попросту не было. «Византий», «Византия», «византийцы» – это топос как раз греческой, византийской историографии, совершенно на средневековом Западе не известный и вошедший в оборот лишь у итальянских гуманистов – учеников византийцев.

«Византия» – это одно из самоназваний, наряду с «Римское царство».
Вот тут, кстати, нужно сделать еще одну оговорку – в русской литературе как правило употребляется термин «ромеи», «царство ромеев», «империя ромеев». Это совершеннейшее недоразумение, как если бы мы именовали англичан «инглишменами», а немцев «дойчами». Никакого слова «ромей» нет. Это слово означало у византийцев «римлянин» и «василея ромайон» это просто Римское Царство или Римская Империя. Когда Михаил Пселл решил составить перечень римских царей, то начал он с Ромула, а закончил Василием Болгаробойцей. Так что употреблять паллиатив «ромей», тем самым как-то отделяя византийцев от римлян, довольно сомнительная затея. А вот «византийцы» в отличие от «ромеев» действительно существовали и так сами себя называли.

«Византийцы» это те, кто имеет отношение к городу Византию – предку и синониму Константинополя. Говорить «никакой Византии не было» можно только от невежества и полузнания, слишком часто вытесняющего настоящую историческую память, как дурная монета вытесняет добрую…

Статья включена в книгу Егора Холмогорова “От Спарты до Византии. Очерки империй железного века”.