Якоб Буркхардт. Размышления о всемирной истории. М.; СПб., «Центр гуманитарных инициатив», 2013
Лекции выдающегося швейцарского историка культуры Якоба Буркхардта (1818–1897) – автора “Культуры Италии в эпоху Возрождения” и “Века Констатина Великого”.
У него много глубочайших и нетривиальных мыслей о всемирной истории, которую он представляет как сцепление и взаимовлияние трех факторов – государства, религии и культуры. Книга состоит из двух частей – первая теоретические лекции, вторая – фрагменты из его лекционных курсах с оценками и высказываниями разных эпох, событий и личностей от древности и до XIX века.
Поскольку все это писалось и говорилось полтораста лет назад, Буркхард совершенно свободен от политкорректности и чтобы издать его книгу сегодня в “первозданном” виде пожалуй нужно некоторое мужество. К примеру, он замечает, что “этнографическая” мода судить о древних белых народах по аналогии с современными негритянскими дикарями или индейцами – совершенно абсурдна. Как развитые южные и восточные цивилизации совершенно непохожи на цивилизацию западную -должны быть непохожи и “зародыши” – так что судить о древних германцах по племенам банту – верх абсурда.
Суждения Буркхардта об исламе, опубликуй их кто-нибудь сейчас от своего имени, вызвали бы полноценный международный скандал. Чего стоит фраза: “ислам побеждает своей тривиальностью, поскольку большая часть человечества – тривиальные люди”.
В частности, Буркхардт ставит жирный крест на проекте т.н. “русского ислама”, которым по глупости иногда увлекаются некоторые русские националисты. Он отмечает, что исламу удалось заставить покоренные народы стыдиться самих себя своего прошлого, на место национальной гордости привив более сильное “исламское высокомерие” – то есть исповедание ислама и нормальное национальное сознание не совместимы – исламизм всегда антинационален, национализм всегда порождает деисламизацию. Любопытный факт – внучатый племенник Якоба Буркхардта – Титус Буркхардт стал послеователем интегрального традиционализма Рене Генона и написал несколько работ о символизме в искусстве ислама.
Весьма тонкие рассуждения принадлежат Буркхардту и касательно европейской истории. В частности он считает, что обращение Хлодвига к христианской ортодоксии предотворатило подчинение Европы иудеям. Всюду иудеи поддерживали ариан и выступали против католиков. И останься Европа арианской – она бы, по мнению Буркхардта, в экономическом смысле контролировалась бы евреями полностью.
Весьма интересны его оценки реформации – резко отрицательные, особенно заостренные против Лютера, – и контрреформации – резко положительные, вплоть до восторга перед Лойолой.
Из концепций и точек зрения Буркхардта особенно актуальна для нас критика им восторга перед варваризацией как, якобы, “обновлением”. Он пишет, что варварские нашествия несут обновление только тогда, когда речь идет о вторжении молодых народов, несущих новые своеобразные культурные начала. И напротив, когда речь идет о нашествии старых, упадочных народов, обладающих лишь примитивной культурой, то никакого обновления не происходит – одно лишь чистое разрушение и деградация. Очень хочется лупить этой книжкой по евразийским физиономиям, рассуждающим о “свежей крови”, которую принесут в “потерявших пассионарность русских” азиатские мигранты.
Цитата:

22. Деспотизм ислама
Все религии по-своему исключительны, но ислам исключителен совершенно особым образом. В своем развитии он сразу стал превращаться в определенный тип государства. Коран есть книга, содержащая и религиозные, и мирские законы.
1. Его положения, являясь устойчивыми и жесткими по своей природе, охватывают, как утверждает Дёллингер, все жизненные сферы. Чрезвычайно односторонний арабский дух накладывает эти качества на множество народов и преобразует их тем самым на все последующие времена. (Глубокое, протянувшееся во времени рабство духа!). Такова сила ислама самого по себе.
2. Вместе с тем, как всемирная империя, так и постепенно отделяющиеся от нее государства создаются исключительно по образу деспотической монархии. Даже базис и предпосылки самого бытия, священная война и будущее завоевание мира не допускают иной формы своего выражения. Да и сама традиция, с которой ислам ближайшим образом вступил в соприкосновение, представляет собой один сплошной абсолютизм (Византия, Сасаниды и др). Вскоре появился и ординарный султанат.
Порой, когда вновь разгорается подлинная война за веру, ислам снова обретает свое достоинство, вновь приходят владыки, которые живут только ради своего дела. Тогда и мусульманское сообщество опять становится истинным хозяином государства (хотя этих повелителей никто не получает путем выборов или на основе голосования). Как показывает пример Нуреддина, случается, что повелитель выполняет для верующих функции казначея и в сражениях ищет мученической кончины.
Но как только этот стимул гаснет, снова заявляет о себе привычный деспотизм. При известных условиях он допускает возможность материального процветания и сам желает этого, но никогда и нигде не дает обретшим его подлинных гарантий безопасности.
И там, и здесь деспотизм почитает высокую духовную культуру, но, с другой стороны, религия удерживает ее в определенном русле. Он полностью исключает современное европейское понимание «прогресса» в обоих смыслах этого понятия:
1) прогресс как обозначение реальности правового государства;
2) прогресс как безусловное стремление к развитию производства и обращения.
Благодаря этому деспотизм, в отличие от европейских государств, еще и сегодня остается исполненным сил. Он избегает свойственных Европе особенностей: 1. превращения европейского правового государства в государство определенного числа выборщиков; 2. превращения населения страны как в людей, ищущих работу, так и в рабочих, запрограммированных на потребление. Этот деспотизм научился брать взаймы, но когда однажды он вновь отвергает систему кредитов и терпит банкротство, все происходит таким образом, что большинство населения не замечает случившегося.
23. Ислам и его влияние
Благодаря чувственной картине известного ему потустороннего мира Мухаммед раскрывает свойственный ему масштаб. Ислам есть низменная религия с ничтожным внутренним содержанием, хотя и обладающая даром присоединять к себе ту аскезу и религиозную углубленность, с которыми она сталкивается у тех или иных народов.
Очень странной и едва ли еще встречающейся в истории религии особенностью ислама оказывается безмерная гордость его приверженцев за принадлежность к этой религии, их чувство абсолютного
превосходства над сторонниками других религиозных конфессий, совершенная невосприимчивость ко всякому инородному влиянию, в целом перерастающая во врожденное высокомерие
и безграничное самомнение. Это in praxi уживается с отсутствием какой-либо глубокой образованности и ясных суждений при решении привычных жизненных проблем.
Ее дальнейшие характерные черты находятся в зависимости от совершенно деспотической формы государственной власти, которая наследуется от халифатов всеми их осколками: наряду с встречающимся здесь и там живым чувством родины, которое зависит от привычки и места обитания, обнаруживается полное отсутствие патриотизма, то есть, воодушевления от своей принадлежности к народу как единой общности, или к государству как единому целому (здесь нет даже слова «патриотизм»). В этом состоит преимущество ислама, ведь мусульманин именно в исламском мире чувствует себя как дома. Отсюда
также следует, что на войну в нем призывают не во имя какой-то политически мыслимой родины, а лишь во имя веры, эд-дин. Тот или иной проповедник войны знает, что если даже действительная цель войны и не имеет отношения к вере, он должен возбуждать своих слушателей только средствами фанатизма.
Дальнейшие следствия деспотизма, по крайней мере, наиболее существенные, можно выразить так: извилистые пути оказываются во всяком деле предпочтительнее прямых; проволочки, медлительность во всем; открытость и признание значимости реальных оснований оценивается как самомнение, только месть и интриги могут привести к цели; общее взаимное недоверие людей друг к другу; основной мотив поведения звучит так: эгоизм имеет своей целью скорее деньги и блага, нежели почет и отличие; отсутствие всякой благодарности за прошлые благодеяния.
Наряду с другими источниками, рабство имеет в исламе еще один, также значимый: это обычай содержания гарема, немыслимого без евнухов и черных слуг. Тем не менее, черные находятся здесь в гораздо лучшем положении, чем некогда на американских плантациях; евнух является лучшим и ближайшим другом хозяина, он внушает страх женщинам, ищущим его расположения. С черными слугами обращаются как с детьми в доме, и они стоят гораздо выше уровня арабских членов семьи, эгадамов или прислуги.
Главнейшее доказательство существования действительной и в высшей степени деспотической силы в исламе состоит в том, что он сумел в высокой степени отменить у обратившихся к нему народов все их прошлые формы существования (нравы, религию, прежние взгляды на вещи, прошлые фантастические представления). Он сумел привести их в такое состояние лишь благодаря тому, что привил им новое религиозное чванство, котторое оказалось сильнее всего и побудило их стыдиться своего прошлого.