Начало разбора 2 тома сочинения Б. Акунина “История Российского государства” см. в статьях “Фантазии Фандорина” и “Дело о послах Субэдэевых”.

Вся суть отношения либеральной российской интеллигенции к основателям Российской государственности выражена в издевательском стихотворении Наума Коржавина «Иван Калита»: «Был ты видом – довольно противен, сердцем – подл… Но не в этом суть – исторически прогрессивен оказался твой жизненный путь».
Уже полтора столетия из монографии в учебник и из лекции в поэму кочует представление о первых московских князьях как о людях беспринципных, трусливых, подлых, раболепных перед ханами и жадных. О том, что построили кремль, победили в Куликовской битве, отстроили Москву после разорения Тохтамышем, подчинили Тверь и Новгород якобы «выдающиеся посредственности», чьи недостатки, якобы, и способствовали складыванию могущественной Московской державы. А государство, в свою очередь, унаследовало, всё худшее от коллективной личности своих основателей.

Спору нет – в зачинателях великих централизованных государств порой бывает мало благородства, как во французских королях Карле VII и Людовике XI – один предал короновавшую его Жанну Д Арк, второй всю жизнь провел в самых низких интригах и жестоких расправах с врагами, не ослабляя их до последней минуты. Но это не помешало им стать частью французской исторической легенды. Когда смотришь фильмы типа «Тайны бургундского двора» с Жаном Маре, где благородные герои готовы пожертвовать жизнью за мудрого Людовика, чтобы противостоять подлому герцогу Бургундии Карлу Смелому (на самом деле по феодальным меркам куда более порядочному человеку), то удивляешься тому, как историческая «правильность» и вера в прогрессивность может быть выше исторического факта.

Нашим Иванам, Василиям, Юриям и Димитриям в этом смысле не повезло. Исторический факт раз за разом приносился в жертву черной легенде – так, что до недавнего времени в столице не было памятника даже Дмитрию Донскому, по прежнему нет ни Ивана Калиты, ни даже великого Ивана III, а монумент Даниилу Московскому появился не как князю, а как святому. Под влиянием русофобской ненависти нашей интеллигенции мы по сути отреклись от Отцов Основателей.

«История государства Российского» Бориса Акунина полностью выдержана в ключе этой проникнутой ненавистью к Московским князьям традиции. Про каждого из них он стремится отпустить хоть несколько ядовитых слов. Некоторым – Юрию Даниловичу, Симеону Гордому, Дмитрию Донскому (особенно Куликовскому победителю) достается особо.
Странным исключением предстает Александр Невский. Как правило наши либеральные авторы (включая числящегося рецензентом книги Игоря Данилевского) извергают на национального героя тонны проклятий, мол и подвиги его военные были незначительными, и продал он Русь Орде, и привел на Русь татарское войско – Неврюеву рать. В общем, по мению этих западников, усилиями Александра Невского Россия провалилась в столетия азиатчины и рабства.

Акунин не то чтобы реабилитирует Александра – он повторяет всё те же версии с интерпретации его поведения, но с одобрением, характерным скорее для историков-евразийцев. Мол, Александр, конечно, подчинил Русь Орде, но проявил при этом государственную мудрость, поставив её выше княжеской чести. Можно было бы указать и на то, что представленный сторонником независимости Руси младший брат Александра – Андрей, был вопреки старшинству занял Владимирский стол, так как был ставленником злейшего врага Батыя – карокорумского хана Гуюка и был сброшен Батыем именно за это. И на то, что приписывать Александру выступление против брата – это фантазия В.Н. Татищева, каковых у этого историка немало. И на то, что новгородцев приходилось принуждать не к признанию вассалитета от Орды, а к реальным денежным выплатам, от которых они хотели отвертеться, свалив всю тяжесть дани на разоренную Владимирскую Русь (подробней см. в нашем обзоре книги Джона Феннела “Кризис средневековой Руси” ). Но спасибо Акунину и на том, что яда на Александра Невского он не льет – большего тут ожидать, пожалуй, трудно.

Зато всю злость, сэкономленную на «Невском» (чрезвычайно вульгарная манера употреблять прозвища без имени – «Удатный», «Невский», «Донской» делает чтение этого тома еще менее приятным, если это только возможно), Акунин в избытке изливает на его потомков, причем каждый раз его оценки неизменно антиисторичны и тенденциозны. Для того, чтобы получит верную перспективу отношений Москвы и Орды необходимо прежде всего знакомство с монографией А.А. Горского “Москва и Орда” (М.: Наука, 2000).
Борьбу сыновей Александра – Димитрия Переяславского (Акунин почему-то именует его «Переяславльским») и Андрея Городецкого он называет «стыдным временем», когда «родственники друг друга стоили». Это, конечно, не так. Андрей Городецкий – наряду со Святополком Окаянным, – самый мрачный персонаж древней русской истории, пытался беззаконно захватить великокняжеский стол, принадлежавший по всем правам старшему брату. Чтобы совершить это явное беззаконие Андрей воспользовался помощью ордынских ханов, приведя на Русь самое разорительное после Батыя нашествие – Дюденеву рать.

На фоне этих мрачной эпохи самым светлым и последовательным среди сыновей Александра Невского был Даниил Московский. Акунин на Даниила попросту клевещет – «не блистал никакими талантами», «переходил из лагеря в лагерь». На деле Даниил был абсолютно последователен и прям, храня верность отеческим обычаям – был верен старшему брату Димитрию и выступал против узурпации Андрея. Когда старшим в роде стал Андрей – был верен ему, но не дал ограбить сына Димитрия, Ивана, и отнять у него Переяславль Залесский. Не страшился Даниил и вступать в бой с татарскими отрядами, сражавшимися за Андрея Городецкого и побеждал их. Москва превратилась в тихое устойчивое княжество, где вокруг доброго государя стали собираться служилые люди со всей Руси, составив основу стратегической силы Москвы – Государева Двора.

За свою прямоту Даниил Московский был награжден и в сём веке – бездетный Иван Переяславский завещал свой удел именно ему – приобретение Переяславля невероятно усилило Московское княжество, и в будущем – прославленный Церковью как святой.

С особенной ненавистью Акунин пишет о Юрии Даниловиче – архитекторе Московского великодержавия. В этом он, впрочем, следует за русской историографией XIX века не стеснявшейся клеймить Юрия негодяем и «черной душей», ханским холопом и интриганом.

Юрий Данилович и в самом деле не стеснялся в средствах, дабы заполучить в свои руки великое княжение. Основания у него для этого были вполне рациональные – овладев великим княжением Михаил Тверской попытался отнять у Юрия и Переславль и любые другие тяготевшие к Москве владения, опираясь на помощь татар. Юрий не подчинился и Михаилу, и воле хана, оказывал вооруженное сопротивление, добился поддержки со стороны Новгорода и был настоящим возмутителем спокойствия. Но Орда неизменно решала всё в пользу Твери.

Лишь через 12 лет после начала борьбы, женившись на сестре хана Узбека и тем добившись его благосклонности, Юрий вырвал для себя заветное великое княжение. Теперь уже Михаил Тверской повел себя как прежде Юрий – решил не подчиняться (такие вот были «ханские холопы»), дал Юрию и татарам сражение, на свою беду победив. Бортеневская битва, кстати, стала важным событием в исторической памяти тверичей, а сейчас увековечена даже в мемориальном комплексе. Побежденный татарский посол Кавдыгай навсегда затаил ненависть, а в плен к тверичам попала жена Юрия и сестра хана Узбека – Кончака-Агафья, которая в скорости в плену умерла. Юрия Даниловича обвиняют в том, что он направил против Михаила ханский гнев, хотя тут направлять ничего было не нужно, а защищать противника и виновника (пусть косвенного) смерти жены у Юрия вряд ли были мотивы.

Михаил Тверской был казнен в Орде, Юрий стал бесспорным великим князем. Однако использовал эту власть не для того, чтобы стелиться перед ханом, а напротив – чтобы укрепить свою независимость и стал задерживать дань в Орду. Тут же с изветом к хану поехал сын казненного Михаила, Дмитрий. Юрия вызвали на суд, но расправляться с ним хан не спешил. И тогда Дмитрий сам зарубил Юрия Даниловича, якобы в месть за отца – при том, что реальные убийцы Михаила Тверского – Узбек и Кавдыгай были тут же перед ним.

Кто в этой истории «негодяй» пусть судит сам читатель. Очевидно, что Дмитрий Михайлович был уверен, что хан одобрит его действия и лично взял на себя функции убийцы и палача. Но хитроумный и жестокий Узбек обманул его – избавившись руками Дмитрия от непокорного вассала, избавился и от него самого, обвинив в убийстве.
Князь Юрий Данилович, конечно, не был ангелом. Но рисовать его негодяем, клеветником, пресмыкающимся перед ханами нет никаких оснований. Это был решительный политик, задавшийся целью перенести великокняжескую власть в Москву и не боявшийся на пути к этой цели ни Твери, ни Орды, готовый спорить, воевать, интриговать, рисковать. Кем он точно не был – это «посредственностью».

В рамках мифа о правивших Москвой «раболепных посредственностях» Ивану Калите обычно достается больше всех. Мол именно он угодливостью перед ханами выцыганил у них возвышение Москвы и прирастил княжество скопидомными куплями. На самом деле и отец и брат Ивана Калиты сделали для рождения Московской державы гораздо больше, а ему повезло стать первым, кто мирно умер на великом княжении.

Враждебные к Калите биографы с особым чувством расписывают как он ринулся в Орду жаловаться на восстание тверичей против татарского баскака Чол Хана в 1327 году, как ринулся исполнять функции карателя. Никаких оснований для столь ярких характеристик наши источники не дают. Александр Михайлович Тверской, в чьей столице вспыхнуло восстание, был великим князем. Естественно, что татары призвали его соперника Ивана Московского, чтобы восстание подавить.
Но никаких масштабных выгод Иван Калита от этого подавления не получил – ханы по прежнему не верили Москве с ее слишком независимыми князьями и «Озбяк подели княжение им: князю Ивану Даниловичу Новгород и Кострому, половина княжения; а Суждальскому князю Александру Васильевичу дал Володимер и Поволжье». Узбек предпочел распилить великое княжение, лишь бы не давать вновь всю силу Москве.

Долгое десятилетие Иван Данилович шел к тому, чтобы вновь сосредоточить в своих руках всё княжество – платил в Орду огромные «выходы», ссорился и мирился с новогордцами и с укрывавшим беглого тверского князя Псковом, “прикупал” новые земли, в частности – Галич и Белоозеро – соляной и пушной край на севере, жемчужину московских доходов, дружил с митрополитами, поселив их вместо Владимира в Москве.

Кстати, эти земельные приобретения, названные в духовной грамоте Дмитрия Донского “куплями деда”, то есть Калиты, на самом деле не были денежными покупками. Как показано в монографии К.А. Аверьянова “Купли Ивана Калиты” (М.: Энциклопедия российских деревень, 2001) эти приобретения московского дома были приданым жен Ивана Калиты и его братьев, после смерти женщин вошедшим в состав московского домена. Так что с не меньшим правом чем Австрия Москва могла бы сказать “bella gerant alii, tu felix Moscovia nube!”.

И однако ж вся комбинация едва не рухнула. В 1338 Александр Михайлович внезапно поехал в Орду, помирился с ханом и вернулся в Тверь с ярлыком на великое княжение. То есть хан Узбек еще больше дробил Русь. Заметим, кстати, странную снисходительность ханов к тверским князьям, которых историки часто изображают «борцами с ордынским игом». Тверичи раз за разом создают кризисы, но их вновь и вновь прощают.

По словам Акунина Иван Данилович «решил проблему испытанным манером, по-московски: вместо того, чтобы воевать, поехал в ханскую ставку с доносом». Ничего специфически «московского» в этом приеме не было – Юрий Данилович скорее всего стал бы воевать. А вот Иван, приехав в Орду со своими сыновьями, и в самом деле смог добиться перелома в настроениях хана – он вернулся «пожалован Богом и царем». В Орду вновь был вызван Александр Михайлович с сыном и его союзник Василий Давыдович Ярославский. Иван попытался по дороге перехватить Ярославского князя, что явно противоречит версии, что тверской князь и его союзники вызваны были на казнь как враги Москвы. Очевидно, что хан Узбек долго не мог решить судьбу тверского князя и лишь в конце «московское лобби» оказалось сильнее. Александр Михайлович был казнен, но нет никаких оснований предполагать, что Иван Калита добивался именно его казни, а не просто лишения стола или понижения. Сам тверской князь вряд ли бы поехал в Орду, если считал бы, что его зовут на казнь.

И вновь боровшиеся за великое княжение московские государи оказываются главными виновниками всех бед, а сталкивавшие князей лбами, книжавшие и казнившие ханы как бы и нипричем. Им любые зверства заранее прощаются. Между тем, как и в случае с Михаилом Тверским, вина за смерть Александра Михайловича лежит прежде всего на его действительном убийце – хане Узбеке.

Акунин патетично обличает «московские коррупционные методы» ведения политики в Орде, утверждает, что «ум и хитрость взяли верх над силой и смелостью». Это повторение традиционного антимосковского мифа. На стороне Твери было ничуть не меньше коррупции и хитрости. На стороне Москвы было немало смелости, силы и готовность воевать хоть и против хана. Но ума и счастья на стороне Москвы и в самом деле оказалось побольше. Москва применяла против Твери все те же методы, что и Тверь против Москвы, но, делала это более эффективно.

Главная заслуга Ивана Даниловича, помимо того, что он все-таки сумел собрать в своих руках всё великое княжество, была та восхваляемая летописцами «великая тишина», которая воцарилась в его владениях – не было ни татарских набегов, ни усобиц. Иван «исправи Русьскую землю от татей и разбойник», то есть, говоря по современному, покончил с криминалом. Именно его внутренняя политика мира, процветания и безопасности и принесла Ивану Даниловичу Калите светлую память в веках.
Целым потоком брани разражается Акунин на сыновей Ивана Калиты – Симеона Гордого и Ивана Красного «бесцветные», «посредственности» с которыми Москве «не слишком повезло». Если с кем Москве и не повезло, так это с добросовестными историографами.

Симеон Гордый энергично вступил в борьбу с возвышавшимся новым сильным врагом Москвы – Литвой, чей князь Ольгерд захватывал новые и новые русские земли. Симеон Иванович сумел перехватить у Ольгерда контроль над Смоленском, не допустил возникновения союза Литвы и Орды против Руси и даже добился того, чтобы хан Джанибек выдал ему литовского посла – Корьяда, брата Ольгерда. Получив столь знатного заложника Симеон добился от Литвы мира и политических уступок. Возможно, не ударь по Москве Черная Смерть, не умри так рано Симеон – и Смоленск не выскользнул бы из сферы влияния Москвы, не попал под Литву более чем на столетие.

О том был ли Симеон «посредственностью», говорит его духовное завещание, явно Акунину не известное. В нем умирающий от чумы князь, потерявший перед этим обоих сыновей, пишет пронзительные, полные боли и надежды слова: «Чтобы не перестала память родителей наших и наша, и свеча бы не угасла».

Эти слова – «и свеча бы не угасла» – навсегда вошли в сокровищницу русской словесности и пережили и переживут века. Останется ли от писателя Акунина, превосходящего «посредственность» князя Симеона, образ, который будет жить спустя семь столетий – я не уверен.

Сокращенный вариант опубликован в газете “Культура” под заглавием “Фантазии Фандорина-3”.
Литературу, которая позволит более полно изучить данный исторический период читатель найдет в библиографическом обзоре “100 книг по истории Древней Руси“.