Перейти к содержанию Перейти к боковой панели Перейти к футеру

Ю.В. Борисов. Дипломатия Людовика XIV

Борисов Ю.В. Дипломатия Людовика XIV. М., Международные отношения, 1991
Невероятно увлекательно написанная книга посвященная веку Людовика XIV.
Собственно, про дипломатию в ней не так мног,о как хотелось бы. Зато с большим вкусом для советских читателей 1991 года раскрыта тема любовниц Людовика – Лавальер, Монтеспан и Ментенон, Коллизия Фуке-Кольбер, личности Кольбера и Лувуа (о Кольбере, кстати, есть отличная книга Малова “Кольбер: абсолютистская бюрократия и французское общество”, но где ее найти кроме библиотек – не знаю), детектив с Железной Маской, подлинная история д Артаньяна, фигуры знаменитых церковных деятелей эпохи Боссюэ и Фенелона, отмена Нантского эдикта, драгонады и изгнание гугенотов и все такое прочее. В общем такое популярное введение в эпоху для чайников.
Сегодня, когда я знаю гораздо больше об этой эпохе, я бы сказал, что многие темы недораскрыты – и церемониальная система управления, созданная Людовиком и исследованная Норбертом Элиасом в работе “Придворное общество”, и его культурна политика – Мольер как “сурковская пропаганда”, и “танцевальная политика” (блестяще раскрытая Филиппом Боссаном в книге “Людовик XIV. Король-артист”); по книгам Боссана снят хороший фильм “Король танцует” (Le Roi Dance).
По дипломатической части не достаточно показана всеохватность угрозы исходившей от Франции и то, что, в итоге, Людовик сплотил против себя всю Европу, включая Папу Римского, несмотря на то, что запретил гугенотов.
Именно на противостоянии агрессии Франции эпохи Короля Солнце отладилась система европейского равновесия, успешно работавшая до Первой Мировой Войны, а Людовик оказался слабым дипломатом и ничего этому сплочению против него противопоставить не смог. Самым блестящим провалом дипломатии Людовика было то, что главная союзница Франции Швеция как раз накануне войны за Испанское наследство была втянута в Северную войну, в ходе которой была уничтожена как великая держава. Людовик не смог просчитать, что его запасную боевую дубинку, шведскую армию, которую он мог бы пустить по тылам коалиции, вместо этого свяжут войной в Польше и на Днепре. Последняя великая битва войны за Испанское наследство – Мальплак – состоялась через 2 месяца после Полтавской битвы.
Людовик XIV был прекрасным мастером культурной политики, управления дворянством, неплохим военным руководителем, Но по сравнению с Мазарини и тем более с Ришелье, управлявшими всей Европой как шахматной доской, в качестве дипломата он был ноль.
420 Magazine’s grow journal of the Month – June 2017! On‐line communities: helping them form and grow.
Еще Борисов написал неплохую книгу о Талейране, рассчитывая поправить репутацию, которую тому создал Тарле – “беспринципный охотник за деньгами”. Борисов настаивает: у Талейрана была идея – европейское равновесие. Честно говоря, неубедительно – система равновесия существовала и без Талейрана, а он был просто её очень корыстным винтиком.
По единству серии и сходству обложек упомяну еще “Дипломатию Симона Боливара” Глинкина. Честно говоря ничего из этой книги не усвоил, кроме того, что Боливар был идеалист и хотел единства всей Латинской Америки и что президент США Монро с его доктриной был плохой, поскольку хотел, чтобы европейцы в Америку не лезли и все досталось США. На самом деле не будем забывать, что Боливар основал не “свободную Латинскую Америку”, а систему британских криптоколоний. Хотел он этого или нет – вопрос второй, но до середины ХХ века этот статус почти не нарушался.
Кино:

Еще один фильм, который обязательно нужно посмотреть любому заинтересовавшемуся эпохой Людовика XIV, – “Захват власти Людовиком XIV” Роберто Росселини, снятый в 1966 г. – документально точный фильм о восхождении Людовика к личной власти – от смерти Мазарини до ареста Николя Фуке.

Цитата:

Падение Никола Фуке
День 17 августа 1661 года был в окрестностях Парижа необычно жарким и душным. Раскаленная земля потрески­вала как перезрелый арбуз в сильных крестьянских руках. Воздух застыл словно густая, обжигающая все живое масса.
Над дорогой, которая вела из королевского дворца в Фонтенбло, построенного в XVI веке в 65 километрах от столицы, клубилось черно-серое облако пыли. Ее подымали копыта сотен лошадей. Бесконечный кортеж выехал в самое жаркое время — в три часа после полудня. Окна раззоло­ченных карет с дворянскими гербами были закрыты. При­дворные задыхались в застегнутых до шеи камзолах с на­крахмаленными кружевами. Пот ручейками сбегал из-под пышных париков. Дамы в тяжелых парадных платьях, вы­шитых золотом и серебром, не находили спасения от пыли, грязи и едкого запаха лошадиного пота, вызывавшего при­ступы кашля. Карету короля, словно на крыльях, несла шестерка белых лошадей. С ним вместе находились коро­лева-мать Анна Австрийская и брат герцог Филипп Орле­анский. Их сопровождала придворная знать. Охрана — вооруженные мушкетеры и гвардейцы — открывали про­цессию и замыкали ее.
Королевский кортеж растянулся на большое расстояние. Путь, однако, у него был недалеким: дворец Во-ле-Виконт в 45 километрах от Парижа, под Мелёном. Принадлежал он сюринтенданту финансов Никола Фуке. Визит Его Ве­личества, сопровождаемого многочисленными придворными, был событием знаменательным, из ряда вон выходящим. В марте 1661 года после смерти кардинала Джулио Мазарини, первого министра Франции, 22-летний Людовик XIV начал свое личное правление, отказавшись от опеки матери. Поездка в Во-ле-Виконт — первая крупная пуб­личная акция молодого монарха, имевшая для него особое значение. Почему?
Прежде чем ответить на этот вопрос, расскажем о хо­зяине дворца, в гости к которому и направлялся Людовик XIV со своим двором.
…Передо мной портрет человека в строгой черной одежде. Ничего лишнего, что говорило бы о власти и богатстве.
Черты лица своеобразны. Прямой, немного длинный гал­льский нос. Красивые глаза под изогнутыми бровями. Тон­кие усы с опущенными вниз концами обрисовывают полные яркие губы. Бледные щеки. Большой лоб, полускрытый волосами, разделенными прямым пробором. Взгляд испы­тующий, острый, вонзается в собеседника и не выпускает его из поля зрения. Улыбка, выражающая пресыщенное разочарование, не сходит с губ.
Рука держит перо. Она гибкая, как у музыканта, при­выкшего касаться нежных стоун скрипки или виолончели. А может быть, это рука опытного любовника, знающего толк в ласках. Замысел художника открывает простор для разных предположений. Изящество руки не обманывает: чувствуется, что она способна и уверенно подписать госу­дарственную бумагу, и крепко держать шпагу в бою.
Вглядываюсь в портрет. И одна мысль не выходит из головы. Этому человеку ведомо все человеческое: власть и падение, богатство и нищета, честность и интрига, любовь и измена, дружба и вражда. Кого же нарисовал Шарль Лебрен? Никола Фуке.
Отец Никола — Франсуа Фуке, судовладелец в Бретани, торговавший с колониями, имел большую семью: 16 детей, из которых выжили 12 (пополам — мальчики и девочки). Содержать такую семью нелегко во все времена. Непростым делом это было и для Франсуа, занимавшего с 1663 года скромный пост президента судебной палаты Арсенала — суда с широкой юрисдикцией.
Никола прошел долгий путь государственного чиновника. Советник в парламенте города Меца. Вначале простой армей­ский интендант, а затем интендант провинции Дофине по вопросам финансов и полиции. Он имел широкие связи, пере­писывался с кардиналом Ришелье и от него получил разреше­ние на освоение колоний — мыса Нор, Гвианы и Мадагаскара.
18 лет прослужил Никола кардиналу Мазарини. И когда кардинал после недолгого изгнания вернулся в Париж в феврале 1653 года, то назначил сразу двух сюринтен-дантов финансов: Фуке и Сервьена. Первый отвечал за доходы государства, второй — за расходы. Именно Никола пользовался доверием банкиров Франции и других стран Европы и под свои личные обязательства получал огромные суммы 1.
Формально Фуке был подотчетен только королю, а фак­тически — Мазарини. Кардинал хищнически обогащался с помощью сюринтенданта и ко времени своей смерти обладал многомиллионным состоянием 2.
Фуке не только распоряжался финансами королевства, он занимал и высокий пост генерального прокурора парла­мента Парижа. После канцлера (главы судебного ведомства в стране) это была следующая по значению должность во французской администрации.
Задолго до начала личного правления Людовика XIV против Фуке выступили могучие силы. Прежде всего сам Мазарини. Лицемерный итальянец вел двойную игру. С од­ной стороны, он осыпал похвалами министра и с его по­мощью делал деньги, с другой — в беседах с доверенными людьми критиковал Фуке, смелого, преуспевающего, уве­ренного в себе. Кардинал не любил и побаивался сюрин­тенданта больше, чем известного своей подлостью канцлера Пьера Сегье; больше, чем сверхосторожного государствен­ного секретаря по военным делам Мишеля ле Телье и изощренного в интригах государственного секретаря по ино­странным делам Ломени де Ьриена. По сведениям совре­менников, не подтвержденным документами, кардинал не­задолго до смерти рассказал Людовику о злоупотреблениях Фуке и даже подготовил записку по этому поводу.
Мазарини настраивал против Фуке и Анну Австрийскую. Но министр вел ее финансовые дела, снабжал деньгами и считал, что это дает ему право на поддержку королевы-матери. Сюринтендант ошибался. Он ошибся вдвойне, по­пытавшись объясниться с ней. В ходе беседы министр ос­мелился намекнуть Анне, что получал сведения интимного характера от ее придворных. Королева была оскорблена: самонадеянный делец не только знал ее долги, но и вторгся в сферу личных отношений.
Однако главным противником Фуке был Жан Батист Кольбер, занимавшийся вопросами промышленности, тор­говли, флота и видевший в сюринтенданте удачливого и опасного конкурента.
Умный, тонкий и наблюдательный Кольбер изо дня в день подбирал компрометирующие Фуке материалы, ждал своего звездного часа, чтобы нанести смертельный удар по беспечному противнику. Кольбер изучал кипучую деятель­ность финансового бога. Он даже тайно посетил Во-ле-Ви-конт. Однако Фуке до поры до времени оставался в без­опасности. Как генеральный прокурор Парижского парла­мента, он был хранителем завещания Мазарини, состояние которого — 14 миллионов ливров, хранившихся в подвалах Венсенского замка, — после смерти кардинала принадле­жало Людовику XIV. Даже для богатейших монархов Ев­ропы это была астрономическая сумма 3.
В своей ненависти к Фуке Кольбер был не одинок. Он нашел союзника в лице генерального адвоката Талона. Это были два совершенно различных человека: изящество и неопрятность; богатство и скопидомство. Талон «носил по­ношенную, грязную одежду; жил скромной жизнью, с ни­чтожной женщиной, под надзором высокомерной и сварли­вой матери» 4, — писал французский историк Лер.
Опасности таились для Фуке и в его собственной семье. Один из братьев сюринтенданта, Базиль, вел борьбу против благодетеля и опоры семьи. Базиль был человеком завист­ливым, озлобленным, недовольным всем на свете, и прежде всего своими доходами, которые он считал более чем скром­ными — 150 тысяч ливров в год. Разумеется, в сравнении с деньгами, которыми ворочал Никола, это была капля в море. Разумный человек оставил, бы цезарю — цезарево, не забывая о том, что всякое здание, в том числе и семейное, требует надежного фундамента. Увы, Базиль был слеп и глух к доводам разума. Однажды в январе 1661 года он встретил в Лувре Никола и стал публично обвинять брата в воровстве, в расходовании 30 миллионов ливров на стро­ительство и в принуждении женщин (он бесцеремонно на­звал их имена) к сожительству. Но и на этом Базиль не остановился и все свои обвинения повторил Мазарини, Вот уж, поистине, избавь нас Бог от неразумных родственников! В начале личного правления Людовика XIV положение сюринтенданта казалось прочным. Он принимал участие в обсуждении международных дел. Король поручил финан­систу ряд сложных дипломатических переговоров.
Фуке достиг соглашения о женитьбе английского короля Карла II Стюарта на португальской принцессе. Это озна­чало, что Португалия займет антииспанскую позицию. Он обсуждал с англичанами вопрос о продаже Франции Дюн­керка.
Сюринтендант, умело используя деньги и искусство об­ращения с женщинами, добился, что польский король Ян Казимир (царствовал в 1648—1668 гг.) назвал своим пре­емником герцога Энгиенского, племянника Анны Австрий­ской. Фуке достиг своей цели с помощью польской королевы, француженки Марии Элеоноры Гонзаг, оказывавшей боль­шое влияние на своего супруга.
Вел Фуке и переговоры о продлении франко-шведского союза, о подписании торгового договора с Голландией. Оба эти орешка разгрызть оказалось нелегко. Но финансист-дипломат показал себя человеком гибким и настойчивым. Это поняли и при дворе. “Распространились слухи, что мо­лодой король назначит Фуке первым министром или кан­цлером. События, однако, приняли иной оборот.
Возможности талантливого финансиста казались неисчер­паемы. Он затыкал одну дыру в бюджете за другой. Только на первые шесть месяцев 1661 года требовалось 20 миллионов ливров. Огромная сумма! Но сюринтендант пользовался неог­раниченным кредитом банкиров.
Молодому королю и этих денег было мало. Он ревниво относился к доходам Фуке. Людовика XIV распалял Филипп Орлеанский, неустанно твердивший: «Ваше Величество, станьте сюринтендантом финансов только на один год, и у вас будут деньги на строительство». И Людовик закрыл один из неконтролируемых каналов обогащения, которым, несомнен­но, пользовался Фуке. Он лишил сюринтенданта права подпи­си чеков для оплаты секретных государственных расходов. Фуке не сдержался и воскликнул: «Я теперь ничто»5. Он тут же понял свою ошибку и в ярости прикусил губу.
Над головой сюринтенданта сгущались тучи. Из разных источников поступали сведения о том, что Людовик намерен расправиться с ним. Но самоуверенный Фуке, человек, избалованный успехом у женщин и деньгами, авантюрист по природе, азартный игрок, игрок во всем, не обращал внимания на предостережения. Более того, он сам лишил себя правовой защиты. Высокий пост генерального проку­рора Парижского парламента обеспечивал Фуке личную неприкосновенность. Король, похваливая сюринтенданта, советовал ему посвятить себя полностью государственным делам. Лесть сделала свое дело. Фуке продал должность прокурора за 1 миллион 400 тысяч ливров, из которых — наивность или ослепление? — миллион подарил королю, переправив деньги в одну из башен Венсенского замка. «Все идет хорошо. Он запутывает сам себя»6 — так оценил обстановку в беседе с Кольбером Людовик XIV.
Король ненавидел своего министра финансов. В этом чувстве слились воедино и политические, и личные мотивы. Людовик XIV жаждал абсолютной власти. Ему нужна была бесспорная демонстрация силы: полное сокрушение всемогущего Фуке. Сюринтендант не понял характера короля, самолюбивого, жаждущего славы и власти в не­померных размерах. Логика финансиста была простой: самовлюбленный юноша попытается взвалить на свои пле­чи непомерную тяжесть правления, неизбежно будет ею раздавлен и вскоре предпочтет государственным делам развлечения. Людовик действовал вопреки расчетам Фуке. Он решил доказать, что король все знает, все решает, а министры лишь исполняют его волю. Кольбер активно участвовал в осуществлении королевского замысла. Он предлагал готовые решения, авторство которых неизменно приписывалось королю.
Влияние и богатство Фуке, его известность, широкие связи во Франции да и в Европе мешали этим честолюбивым пла­нам. У министра были свои люди при дворе, в финансовых, промышленных, административных кругах, в армии — по­всюду, где правили деньги. И сюринтендант не скупился, щед­ро одаривал тех, кто был и мог быть ему полезен.
Впрочем, Людовик XIV хотел свести и личные счеты с Фуке. Король был завистлив, мстителен и ревнив. Еще при жизни Мазарини, около 1659 года, Людовик, его мать и брат впервые посетили Во-ле-Виконт. Королевская семья прибыла без подготовки, так сказать, по-соседски. Хозяин радушно принял гостей. Размах и роскошь недостроенного дворца поразили Людовика, привыкшего слышать от вла­стного кардинала только об очередных финансовых труд­ностях. Самолюбие монарха было уязвлено. Теперь его ненависть получила новую пищу.
А Фуке все более осложнял ситуацию. Он вторгся в святая святых: интимную жизнь короля. Людовик увлекся юной придворной Луизой де Лавальер. Девушка не отли­чалась ни особо привлекательной внешностью, ни знатным происхождением; не имела она и состояния. Но любовь слепа, и короли — не исключение.
Понимая, что Луиза, возможно, будет пользоваться политическим влиянием, Фуке, привыкший подкупать придворных дам, через доверенную особу предложил ко­ролевской фаворитке 200 тысяч франков. Оскорбленная женщина ответила, что никакие деньги не заставят ее сделать ложный шаг. Посредница почувствовала опасность. Ответ был необычен для двора, где продавалось и поку­палось все. Сюринтенданту посоветовали опередить собы­тия, самому обвинить Луизу в вымогательстве. Фуке, подчинись своему необузданному темпераменту, поступил иначе. Встретив Луизу, он заговорил с ней о бесчисленных и неоценимых достоинствах Людовика XIV. Именно ко­ролю Луиза рассказала о беседе с сюринтендантом. Ре­вность Его Величества оказалась слепой и жестокой. «Не­поправимая ошибка» 7, — заметил историк Лер, оценивая поведение Фуке.
Действия Фуке затрагивали и другие болезненно-чувст­вительные струны короля. В сентябре 1658 года сюринтендант купил за 1 миллион 300 тысяч ливров остров Бель-Иль в Атлантическом океане. Эта бывшая монашеская обитель принадлежала семье кардинала Поля Реца, политика и писателя, одного из руководителей Фронды.
Примирение примирением, а крупная сделка с семьей Реца казалась окружению короля подозрительной. Правда, серьезных укреплений на острове не было. Стояла ма­ленькая крепость, построенная на голландский манер: дон­жон и четыре башни, соединенные несколькими кило­метрами укреплений. Уже полвека все оставалось без изменений. Сервьен предложил Мазарини приобрести остров.
Кардинал, с одной стороны, избегал столь очевидной авантюры, с другой — не хотел терять контроль над стратегическим пунктом, служившим рейдом для кораблей, следовавших из Америки. Мазарини решил проблему на­илучшим для себя образом: Фуке купил остров «по при­казу короля».
Итак, Людовика XIV раздражали богатство Фуке, его самомнение и необузданная гордыня, его надменный девиз: «Разве есть что-либо недоступное для меня?» 8. Казалось, все на свете мог купить министр финансов, нанять лучших архитекторов, художников, оформителей, построить дво­рец, которому завидовали бы влиятельнейшие и богатей­шие властители Европы. Именно так и увековечил себя Фуке. Он построил в своем владении Во-ле-Виконт дворец, способный поразить воображение самых тонких ценителей прекрасного и поднявший престиж хозяина на недосяга­емую высоту. Три окрестные деревни были разрушены, чтобы расширить строительную площадку. Для достижения своей цели финансист подобрал неповторимую «команду»: архитектор Луи Лево, художник Шарль Лебрен, скульп­торы Франсуа Жирардон и Франсуа Ангье, садовник Андре Ленотр. Сам Фуке, обладая изысканным вкусом, вникал во все детали архитектурного замысла, меблировки и внут­ренней отделки своего любимого детища.
Работы начались в 1656 году и продолжались около трех лет. До 18 тысяч человек трудились, не покладая рук. Здесь же Лебрен создал ателье по производству ковров, впослед­ствии превратившееся в королевскую мануфактуру гобеле­нов. Расходы были колоссальными. Они превысили 18 мил­лионов ливров (годовая зарплата 60 тыс. рабочих). Но в итоге Франция получила архитектурный и художествен­ный шедевр общечеловеческого значения.
Космические крайности богатства! Они с безумной рас­точительностью проявились в Во-ле-Виконт, куда королев­ский кортеж прибыл в шесть часов вечера. Сделав полукруг, карета Людовика XIV остановилась у подъезда. Фуке открыл дверцу. Когда он со своим высоким гостем поднимался по ступенькам дворца, в глазах многих участников этой сцены застыл один и тот же вопрос: кто из двоих — монарх?
Сюринтендант хотел, чтобы праздник был незабывае­мым, превосходящим все, известные во Франции до него. Какое наивное безумство! Показать властелину, что его подданный безмерно богат и всемогущ. Вызвать зависть и ненависть у придворных, у всех титулованных особ, спло­тить двор против себя. Такая близорукость означала, что для сюринтенданта праздник неизбежно превратится в тра­гедию.
Видимо, все это Фуке поймет позже. У него будет слиш­ком много свободного времени — месяцы и годы — для раздумий. А пока он показывал гостям античные мраморные статуи, кариатиды в овальном салоне, картины Лебрена, на одной из которых была изображена Луиза де Лавальер, обитую парчой мебель, бесценные ковры.
Полны чудес были владения финансиста. Король и при­дворные в специальных колясках проехали по центральной аллее, по обеим сторонам которой сто фонтанов различной высоты образовали две прохладные водяные стены. С холма гостям открывалась панорама дворца с двумя симметрич­ными крыльями, террасами, бассейнами, статуями, узорами из травы и цветов на фоне красного гравия. Видны были и каменные белки, играющие в лапах больших добродушных львов. Король и придворные хотели видеть все, даже огороды и апельсиновые деревья.
Затем началось пиршество. Гостей ожидали 80 накрытых столов и 30 буфетов с 6 тысячами тарелок и 400 блюдами из серебра. На столе Людовика XIV всеобщее внимание привлекал сервиз из массивного золота. Сервиз этот вызвал особое раздражение королевской семьи: ее золотая посуда была переплавлена для оплаты расходов на Тридцатилетнюю войну (1618—1648 гг.) между габсбургским блоком (испанские и австрийские Габсбурги, католические князья Германии, поддержанные папой и Польшей) и антигабс­бургской коалицией в составе протестантских князей, Фран­ции, Швеции, Дании, которым оказывали содействие Ан­глия, Голландия и Россия.
За столы сели сразу три тысячи человек. Всем нашлось место. Восторги не смолкали. Наоборот, они усилились, когда гости ознакомились с меню, составленным по лучшим образ­цам французского двора: фазаны, орталаны, перепелки, куро­патки, суп из раков, запеченные паштеты, сладости, фрукты, вина из всех районов страны. Эта гастрономическая роскошь обошлась Фуке в непостижимую сумму — 120 тысяч ливров 9. Солнце зашло. Посвежело. Все вернулись во дворец. Здесь состоялась лотерея. Наилучшая из возможных — беспроигрышная и с дорогими подарками: оружие, украше­ния, произведения искусства.
Программа праздника была, казалось, бесконечной. Спек­такль Мольера в естественном зеленом театре. Грандиозный фейерверк. 400 ламп в форме лилий освещали аллеи, по кото­рым приглашенные вернулись во дворец для ужина. Только в два часа ночи Людовик XIV дал сигнал к отъезду. Кареты направились к большим узорчатым воротам. И вдруг крыша величественного здания словно взорвалась под ударами мощ­ного ослепительного фейерверка. Лошади, запряженные в ка­рету королевы, поднялись на дыбы. Их с трудом удержали. Небо раскололось над головами.
Взбешенный ослепительной роскошью праздника, король готов был арестовать сюринтенданта в его собственном доме. Мать удержала сына от безрассудного поступка. Судьба Фуке была предрешена. Впоследствии Людовик XIV писал: «Недолго я находился в неведении его недобросовестности. Он не мог остановиться и продолжал свои непомерные расходы, строил укрепления, украшал дворцы, интриговал, передавал своим друзьям важные должности, покупаемые на мои средства, — и все это в надежде вскоре стать суверенным правителем государства» 10.
События развивались в соответствии со сценарием Кольбе­ра — главного заинтересованного лица. Он настойчиво и не­торопливо убеждал короля, что «партия Фуке» — это «госу­дарство в государстве». Она враждебна королевской власти. А сам сюринтендант не чист на руку. Он преувеличивает рас­ходы и скрывает доходы. При этом Кольбер умалчивал о том, что Фуке получил под свои личные гарантии для королевской казны 20 миллионов ливров и затем возместил их, разработал проекты финансовых реформ. В один ряд стройно выстраива­лись факты, свидетельствующие о недобросовестности сюринтенданта: огромные затраты на дворец в Во-ле-Виконт, дом в Сен-Манде (предместье Парижа), на строительство укрепле­ний острова Бель-Иль.
Эпилог драмы свершился в Нанте. Людовик выехал туда из Фонтебло 27 августа 1661 года. Он прибыл в старинный замок герцогов Бретани через два с половиной дня, проделав немалое по тем временам расстояние в 350 километров. План ареста Фуке был разработан до деталей. Однако с присущим ему лицемерием Людовик предварительно решил выпотрошить «денежный мешок». По просьбе короля Фуке занял 200 тысяч ливров, нашел дополнительно 88 тысяч ливров на оплату расходов флота. Под давлением сюрин­тенданта дворянство Бретани подарило Людовику огромную сумму — 3 миллиона ливров. Но ничто уже не могло смягчить ненависть монарха. Операцией по «захвату» сю­ринтенданта руководил младший лейтенант первой роты мушкетеров Шарль де Ба Кастельмор, всемирно известный по романам Александра Дюма под именем д’Артаньяна (не следует путать с маршалом д’Артаньяном).
Три мушкетера! Кто в юности не увлекался их подвигами? Реальные ли это были люди или они — плод талантливой фантазии замечательного писателя? Да, французы с такими именами жили в свое время. Настоящее имя Атоса — Арманд де Сийер д’Атос д’Отовиль. Его отец — разбогатевший тор­говец, купивший дворянское звание. Атос умер в Париже в 1643 году. Портоса звали Исаак де Порто. Служил он в коро­левской гвардии и в роте мушкетеров. Дата смерти неизвестна. Аббат Арамис — в миру Анри Арамиц — был мушкетером под началом своего двоюродного брата Тревиля. Бог знает, когда он умер 11.
Письменные источники называют местом рождения Шар­ля д’Артаньяна замок Кастельмор. Какой уж там замок! Небольшой одноэтажный дом, много раз перестроенный. Богатства или даже достатка в нем никогда и не было. В конце 1644 года гасконец стал мушкетером. И с тех пор судьба постоянно сводила его с сильными мира сего. Ма-зарини давал мушкетеру ответственные поручения; во время Фронды д’Артаньян, например, поддерживал связи с ко­мандующими армиями, электорами (германские князья или епископы, избиравшие императора Священной Римской им­перии германской нации) Кёльна, Бонна.
Увы, солдатская жизнь никогда не была такой безоблачной и красивой, как представляют ее нам прославленные романи-сты. Даже немногочисленные мушкетеры — их вначале на­считывалось 100, а затем 150 — не имели своей формы и гарцевали на лошадях разного цвета. А каким мучением было стрелять из мушкета! Стрелок закладывал порох и пулю через ствол, зажигал фитиль. Мушкет, опирающийся на рогатину, он прислонял к щеке. Затем включал несложный механизм, опускавший фитиль на пороховой заряд.
В конце 60-х годов XVII века положение мушкетеров из­менилось. Иногда сам король командовал ими. Появилась и красивая форма — лазурные плащи с серебряными крестами. И лошадей стали подбирать одной, серой масти. Отсюда и название, придуманное народом: «серые мушкетеры».
Судьба не подарила д’Артаньяну долголетия. Он погиб в июне 1673 года при осаде Маастрихта (центр провинции Лимбург в Нидерландах). Смерть была мгновенной. Пуля пробила горло. Мушкетеры, понеся большие потери, под градом пуль вынесли своего командира с поля боя. Как говорилось в «Дневнике осады Маастрихта», опубликован­ном в 1674 году, «д’Артаньян и слава лежат в одном гробу» 12.
В 1661 году до печального конца было еще далеко, а вот из мушкетера стать тюремщиком пришлось. 4 сентября Людовик XIV пригласил к себе д’Артаньяна и сначала устно, а затем письменно отдал приказ об аресте Фуке. «Сегодня утром сюринтендант пришел, как обычно, работать со мной, и я беседо­вал с ним то об одном, то о другом, делая вид, что ищу бумаги. Это продолжалось до тех пор, пока я не увидел через окно д’Артаньяна во дворе замка. Тогда я отпустил сюринтенданта» 13, — сообщил Людовик в письме матери.
Трагические события в Нанте не были для Фуке неожидан­ными. Его давно предупреждали о том, что король намерен избавиться от своего министра финансов. Многие придворные не хотели исчезновения Фуке: он щедро разбрасывал деньги и раздавал должности. Некоторые опасались, чтосюринтендант взбунтует соседние с Бель-Иль провинции — Нормандию и Бретань и дело дойдет до новой Фронды. Иными словами, расправа с Фуке была связана для Людовика с опасными ос­ложнениями. «Из всех дел, которыми мне пришлось занимать­ся, арест сюринтенданта и суд над ним принесли мне самые большие огорчения и создали наибольшие трудности» 14. При­знание короля. Откровенное, правдивое.
Фуке был человеком самолюбивым и избалованным и, как ни странно, легкомысленным и доверчивым. Тревожные сиг­налы поступали к нему по разным каналам, прежде всего от придворных и администраторов. Накануне отъезда в Нант Фуке говорил государственному секретарю по иностранным делам Ломени де Бриену, что, по словам Анны Австрийской, король намерен захватить Бель-Иль. «Нант — Бель-Иль, Нант — Бель-Иль», — неоднократно повторял в ходе этой беседы сюринтендант.
В Нанте Бриен несколько раз посещал заболевшего и лежавшего в постели Фуке. Сюринтендант упорно считал, что арестуют не его, а Кольбера. Заблуждение было настолько непоколебимым, что Фуке распорядился привести в порядок тюремные помещения в замке Анжера. «Вас обманывают. Ваши друзья очень боятся за вас» 15, — говорил Бриен своему упрямому другу.
До последнего мгновения у Фуке оставалась возможность избежать ареста. Отель де Руже, в котором министр жил в Нанте, подземным ходом сообщался с Луарой; у берега стояло готовое к отплытию судно. Но самонадеянный, ве­рящий в счастливую звезду финансист не унизился до бегства и жестоко поплатился за свое решение.
В день ареста сюринтенданта намечалась королевская охота. Заседание Государственного совета перенесли на бо­лее раннее время. А финансисту подготовили настоящую засаду. 40 мушкетеров на лошадях были готовы к атаке. Другие прогуливались по двору, расположились у выходов, ведущих из крепости. Вроде ничего необычного: так было всегда, когда Людовик отправлялся на охоту или прогулку. Д’Артаньян арестовал Фуке. Его посадили в карету вме­сте с четырьмя офицерами-мушкетерами. Вскоре к ним присоединились 100 человек охраны. Бывшего министра конвоировали как опаснейшего государственного преступ­ника! А он оставался тем же самоуверенным человеком. Уже в пути Фуке написал коменданту Бель-Иль приказ о передаче острова королю. Он отдал этот документ д’Ар­таньяну, а тот переправил его Мишелю ле Телье. Опальный сюринтендант пожертвовал своим владением, на землю ко­торого, кстати, его нога так ни разу и не ступила.
В тот же день, 5 сентября 1661 года, король объявил при­дворным об аресте Фуке. Воцарилось гробовое молчание. Только Юг де Лион, вскоре возглавивший дипломатическое ведомство, попросил разрешить жене опального министра раз­делить судьбу мужа, но получил категорический отказ. Мадам Фуке вынуждена была немедленно уехать в Лимож. Детей (младшему было два месяца) отправили в Париж к бабушке. Пострадала вся семья сюринтенданта. Его братья, в том числе и озлобленный Базиль, лишились своих мест и были сосланы. После ареста в течение восьми месяцев Фуке тайно пере­возили из тюрьмы в тюрьму: Нант, Анжер, Венсен. Бастилия была уже шестым местом заключения бывшего мини­стра. Но к суду над ним начали готовиться без промедления. Уже 15 сентября 1661 года король создал специальный трибу­нал для расследования преступлений, совершенных в области финансов. Речь шла, таким образом, о гласном, большом и шумном политическом процессе. Обычно монарх пользовался иными, тайными и более надежными средствами. Он подписы­вал «летр де каше» — приказ об изгнании или заточении без суда и следствия. Свою подпись на документе ставил и госу­дарственный секретарь. О содержании бумаги, находившейся в конверте, узнать было невозможно, не сломав личной печати короля. Вначале «летр де каше» использовали для наказания придворных или министров, а затем и более широко — для заточения или ссылки любых неугодных властителю лиц. К Фуке этот испытанный метод Людовик XIV решил не при­менять, рассчитывая на угодничество суда. И просчитался 16.
Со дня ареста сюринтенданта и до начала судебного процесса над ним прошло 38 месяцев. Кольбер принимал непосредственное и активное участие в подготовке суда над Фуке. Злоупотребляя служебным положением, он лично подбирал людей, знакомившихся с документами, с регист­рами государственной казны. По указанию Кольбера муш­кетеры пытались получить для публикации материалы, ком­прометирующие сюринтенданта. Но судейские чиновники сами отвезли досье в Фонтенбло королю, и Людовик через несколько дней вернул бумаги, кроме уничтоженных по его указанию писем, компрометировавших придворных дам. Люди Кольбера успели снять копии и распространить их с целью подогреть враждебные Фуке настроения.
Наибольшую опасность для Фуке представляла найденная в его доме в Сен-Манде, за зеркалом, рукопись (26 страниц), работу над которой он завершил в 1658 году. Это был «Проект восстания» против Мазарини. Сюринтендант писал о «злой воле» кардинала, его «абсолютной власти» над королем и ко­ролевой. Кардинал «убрал» бы и Фуке, но страшился его братьев, их друзей, их крепостей. «Итак, нужно всего бояться и все предвидеть» 17, — говорилось в записке. Программа дей­ствий, намеченная Фуке, предусматривала укрепление остро­вов Бель-Иль и Конкарно, отправку туда нескольких кораблей с людьми и снаряжением, покупку лошадей. Комендант Бель-Иль располагал для этого необходимыми деньгами. Десятки сторонников Фуке получили задания по снаряжению судов и солдат. Намечалось в момент выступления захватить влия­тельных людей, например государственного секретаря по во­енным делам Мишеля ле Телье и других.
Фактически в проекте речь шла о гражданской войне с участием в ней населения близлежащих районов. По со­седству с Бель-Иль находились вечно недовольные королевскими властями Нормандия и Бретань. Они тоже могли взбунтоваться.
Обнаружили в Сен-Манде и документы, разоблачавшие связи Фуке с особами прекрасного пола. Одна дама из окружения королевы получила в подарок 50 тысяч экю, другая — 30 тысяч и жемчуг, третья приобрела дом с по­мощью сюринтенданта финансов. Мужчины получали зна­чительно большие суммы. За «полное взаимопонимание» Фуке заплатил герцогу Бранкасу 600 тысяч, герцогу Ришелье — 200 тысяч, маркизу Креки — 100 тысяч ливров. Финансист имел при дворе свою разведку и свою контр­разведку. Он был в курсе всех придворных интриг.
16 ноября 1664 года генеральный прокурор обвинил Фуке в хищении государственных средств, в «оскорблении Величе­ства» и потребовал для него смертной казни через повешение на площади перед Бастилией. Это был замысел короля. Он рассчитывал на безусловное послушание Правовой палаты — специально созданного чрезвычайного суда из 27 членов.
Кольбер и Людовик XIV оказывали неприкрытое давле­ние на судей. 1 августа 1661 года наиболее влиятельные из них предстали перед королем, не скрывавшим полити­ческого смысла процесса. Председателя суда Ламуаньона, стремившегося к объективности, заменили канцлером Сегье, верным слугой короля и врагом Фуке. Но и Фуке не дремал. Готовясь к защите, он потребовал для изучения архивы — свыше 60 тысяч документов. Подсудимого защищали два адвоката. Они установили многочисленные факты наруше­ния законности: материалы следствия фальсифицировались; изымались одни документы и заменялись другими; подку­пались свидетели; оказывалось давление на судей и адво­катов. Обвиняемый через друзей опубликовал материалы в свое оправдание, но власти захватили их в типографиях. Мари Мадлен, жена Фуке, находила новых издателей и но­вых читателей. В итоге репутации Кольбера и его «людей» был нанесен тяжелый удар.
Обстоятельной критике подверг судебный процесс над бывшим сюринтендантом писатель Поль Пелисон. Он на­писал «речь, обращенную к королю одним из его верных подданных по поводу процесса над Фуке». Аргументы? Су­дебные инстанции не имеют права заниматься делом ми­нистра финансов. Это юрисдикция монарха. Большинство судей заслуживало отзыва.
Как вел себя Фуке на суде? Он защищался умело и твер­до, приводя в свое оправдание многочисленные документы. Их проверяли, обсуждали, снова проверяли, бесконечно спорили. «Враги (Фуке. — Ю. Б.) старались сделать веревку столь длинной, что она уже не могла удушить» 18. Это замечание маршала Анри Тюренна правильно отражало обстановку.
Король и Кольбер рассчитывали, что Фуке приговорят к смертной казни за «оскорбление Величества», подготовку антигосударственного заговора. Фуке дал другое объяснение: он готовился защитить себя от Мазарини, а не от Его Величества. К тому же закон наказывал не за замысел, а за его осуществление.
Грозная тень Мазарини стояла за спиной Фуке. Как ни пытались избежать Людовик и Кольбер даже упоми­нания имени Мазарини, фактически судили покойного кардинала, а следовательно, королеву-мать и косвенно самого короля. Фуке обвинял Кольбера в исчезновении более чем 1200 писем Мазарини. Если бы Фуке располагал ими, суду стало бы ясно, что он действовал по указаниям кардинала или с его согласия, обогащая первого министра и не забывая о собственной выгоде. Бывший сюринтендант доказывал, что кардинал на свои личные расходы «заим­ствовал» из казенных денег от 18 до 20 миллионов ливров. Фуке обвиняли в том, что только за три года он истратил 23 миллиона. Подсудимый оспаривал эту цифру и дока­зывал, что источником его средств являлись деньги жены и личные доходы. Да и долги составляли 12 млн. ливров.
Сам же Фуке считал себя виноватым только в нарушении некоторых финансовых формальностей. Генеральный про­курор придерживался иного мнения. Он привел сведения о расходах Фуке. Так, в 1660 году содержание прислуги обошлось сюринтенданту в 371 тысячу ливров; придворная осведомительница мадам Дюплесси-Бельер получила от него 234 тысячи ливров. Оправдываясь, Фуке подсчитывал день­ги, данные ему лично королем. Но арифметика подводила. Сюринтендант в общей сложности располагал 600 тысячами ливров дохода, а его расходы исчислялись миллионами. Многие растраты были бесспорными 19.
Тем не менее первый докладчик на суде Ормессон глав­ную ответственность за финансовые злоупотребления воз­ложил на Мазарини. Он признал, что быстро нажитые состояния подозрительны в принципе, но отклонил обвине­ния Фуке в воровстве казенных денег, признав лишь на­личие упущений в управлении финансами страны. Ормессон не нашел и оснований для обвинения подсудимого в тяжком преступлении — «оскорблении Величества».
Результаты голосования судей не отвечали надеждам короля и Кольбера: 9 голосов было подано за смертную казнь и 13 — за ссылку. Людовик XIV, по словам поэта Жана Расина, в день объявления приговора сказал Луизе де Лавальер: «Если бы его приговорили к смертной казни, я бы дал ему умереть» 20. Казнить Фуке королю не удалось. Однако злопамятный Людовик нанес тяжелый удар бывшему министру финансов: он своей властью заменил ему ссылку пожизненным заключением. Редчайший случай, когда глава государства использовал гуманное право помилования для антигуманного акта — ужесточения наказания.
Наказал король не только Фуке. Ормессону, например, его беспристрастие дорого стоило. Он лишился интендант­ства и звания государственного советника. С некоторыми судьями поступили еще круче: их сослали. А осужденного отправили в долгий путь на франко-итальянскую границу — в крепость Пиньероль у подножия Альп в Северной Италии, которая перешла к Франции по договору 1631 года. Город нельзя было назвать ни французским, ни итальянским. Жители говорили на местном наречии. Проникнуть за го­родские стены было нелегко. Цитадель просто наглухо за­крыли. Никто не мог переступить и порог камеры осуж­денного. Ему запретили не только переписываться, но и разговаривать с кем бы то ни было. Ни бумаги, ни перьев арестанту не давали. Обращаться он мог только к Богу во время мессы, проходившей не в часовне, а в комнате, примыкавшей к тюремной камере. Что поделаешь — приказ короля.
Роль королевского тюремщика превосходно исполнил д’Артаньян. Он заслужил высокую оценку Мишеля ле Телье. «Д’Артаньян выполнял свои функции по охране столь Пунк­туально, что Фуке не получал никаких известий о том, что происходит в связи с ним» 21, — писал государственный секре­тарь, выражая, несомненно, мнение короля. Иначе чем объяс­нить, что вскоре после осуждения Фуке д’Артаньян возглавил королевских мушкетеров? («Самая лучшая должность в коро­левстве» 22, — заметил Колвбер.)
Прошло восемнадцать лет со дня ареста Фуке. И только в мае 1679 года его жена и дети получили разрешение на первое свидание в Пиньероле. Фуке оставалось жить не­сколько месяцев. В конце марта 1680 года он скончался. Правда, акта о его смерти не существует. Вскрытия тела не было. Гроб сразу запломбировали. Странные предосторожности. И в наши дни необычные обстоятельства смерти сюринтенданта питают легенду о мученике Никола Фуке, которого некоторые историки считают человеком в «желез­ной маске» 23.
А каков приговор времени, приговор истории? Кто он — Никола Фуке? Невинная жертва королевского произвола? Да, жертва, но, увы, не невинная. Этот человек запускал обе руки в государственный карман. Так действовали при феодальном строе «финансовые боги» и до Фуке, и после него. Ответствен­ность сюринтендант должен был поделить с фактическим гла­вой государства — Мазарини. Отвечать пришлось одному Фу­ке. Но именно тень Мазарини спасла финансисту голову.
Приведем мнения ученых. Французский историк Пьер Клеман считает, что Фуке совершил государственное пре­ступление 24. Безымянный автор предисловия к публикации писем, инструкций и записок Кольбера называет Фуке «бес­стыдным взяточником», беззастенчиво грабившим казну 25. А денег сюринтенданту нужно было много, бесконечно много. Его обуревали две дорого стоившие страсти: дворцы и женщи­ны. Трудно сказать, какой из этих стратей он отдавал предпоч­тение, но обе, несомненно, требовали больших расходов.
Политическая дуэль с Кольбером закончилась пораже­нием Фуке. «Кольбер показал себя значительно более силь­ным, чем Фуке. Он также ворует, но насколько более ловко, более тонко, более скрытно» 26, — пишет историк Мишель де Грес. Кольбер навсегда избавился от опасного конкурента и прочно занял место одого из главных должностных лиц в государстве.
Не слишком ли много внимания уделил автор трагиче­ской судьбе королевского министра финансов? Наверное, этот вопрос возникает у читателей. Да, внимание действи­тельно большое. И, добавим, заслуженное. «Дело Фуке» явилось демонстрацией силы, твердости молодого короля, его уверенности в себе, способствовало укреплению абсо­лютизма во Франции.
Правда, суд над Фуке вызвал глухое недовольство среди промышленников, финансистов, администраторов, некото­рых аристократов. «Хотя ни одного слова по этому поводу не было произнесено, абсолютизма страшились. Многие не хотели допустить бесчестия обладателя должности, его ра­зорения и даже смерти, потому что он кому-то не понра­вился. Сам не ведая того. Фуке стал рупором подпольной, но сильной оппозиции» 27. Эта оценка историка Жоржа Бордонов отражает те процессы, которые происходили во Франции в 60-х годах XVII века.
Король не собирался ни с кем делить власть: ни с новым кардиналом или первым министром, ни с матерью или другими кровными родственниками, ни со знатными ари­стократами, всегда готовыми ухватить самый большой кусок сладкого государственного пирога. Его Величество твердо и непреклонно решил стать самодержавным правителем Фран­ции. Это первый урок «дела Фуке». Тонкая и всегда чреватая взрывами сфера финансов должна была находиться под постоянным королевским контролем. Беспощадное наказа­ние — неизбежный удел каждого, кто запустит руку в казну. Отныне монарх решил не допускать, чтобы кто-либо, кроме него самого, распоряжался доходами и расходами государства. Да и сам пост всемогущего сюринтенданта финансов стал не нужен, более того, вреден. Таков второй урок «дела Фуке».
Общественное мнение — категория условная для XVII века и, тем не менее, реальная. Людовик рассчитывал взять его полностью под контроль. Переоценивая свое влияние на адми­нистративную систему Франции, он решился на открытый процесс над бывшим министром. Но голову Фуке король не получил. Значит, следовало ограничить судебные, парла­ментские учреждения, поставить их под жесткий контроль надежных людей монарха. Вот и третий урок «дела Фуке».
И, наконец, расправа с сюринтендантом раскрыла зна­чение политического наследия Ришелье и Мазарини для неограниченной королевской власти. Именно их идеи яви­лись фундаментом здания абсолютной монархии, которое Людовик XIV перестроил по своему образу и подобию.

Оставить комментарий

1 × 4 =

Вы можете поддержать проекты Егора Холмогорова — сайт «100 книг»

Так же вы можете сделать прямое разовое пожертвование на карту 4276 3800 5886 3064 или Яндекс-кошелек (Ю-money) 41001239154037

Большое спасибо, этот и другие проекты Егора Холмогорова живы только благодаря Вашей поддержке!