Лекция представляет собой расширенный текст программы по русской истории, которую Егор Холмогоров ведет на канале “RT-Россия”. Вы можете посмотреть видеопрограмму и это значительно улучшит вашу подготовку к пониманию полного текста.

Таймкоды лекции:

01:55 Шнуровая керамика. Древние индоевропейцы
02:35 Что такое археологическая культура
03:49 Показания гаплогрупп
05:26 Кто такие венеды и откуда они пришли
07:24 Не надо «забалтывать» славян
08:42 Возникновение зарубинецкой культуры из поморской и милоградской
11:09 Рассказ Тацита о венедах
12:53 Киевская культура и феномен выемчатых эмалей
16:00 Вторжение готов и держава Германариха
17:45 Гунны и крах готов, высвобождение славян
20:07 Анты и изгнанники склавины. Пражская культура
22:13 Внедрение в обиход славян печи-каменки
23:37 Освоение агрокультуры – ржи
24:06 Демографический взрыв славян и экспансия пражской культуры

В своем подавляющем большинстве русские относятся к белой, европеоидной расе, причем к умеренно северным её группам. Русские светловолосы, белокожи и часто голубоглазы, но не в той степени, что северные народы, живущие на границах популяционного ареала, где скапливаются рецессивные генетические признаки, но среди русских и не настолько много темноволосых, темнокожих и темноглазых, чтобы это свидетельствовало о постоянном нахождении в зоне популяционной метисации, где абсолютно преобладают эти доминантные признаки.

Русские говорят на славянском языке, восходящем к языку древних индоевропейцев, причем к их восточной, «арийской» части, язык которой принадлежит к «сатемной» группе индоевропейских языков, разделяемых на двое изоглоссой kentum-satem (по фонетическим характеристикам числительного «сто»). В то же время, от прочих «сатемных» групп славянские языки отличают некоторые «кентумные» элементы (так мы говорим «корова», а не «сорва», как ожидалось бы при полной «сатемизации»), что, по всей видимости, говорит о влиянии на сложение славян определенных «кентумных» групп».

О восточноиндоевропейском происхождении русских говорит преобладание в русском генетическом материале гаплогруппы по y-хромосоме R1a1 (48% всех русских). Своего рода пограничная линия между наибольшей распространенностью этой группы и наибольшей распространенностью группы R1b (западные индоевропейцы) имеет удивительную корреляцию с помянутой выше изоглоссой kentum-satem, хотя торопиться делать на основании этого факта обобщения возможно преждевременно.

Гаплогруппы сформировались за тысячелетия до языковых групп и конкретных народов, расселение их носителей так же произошло очень давнок, а потому экстраполяция генетических карт на этнические и языковые может оказаться абсолютно некорректной. Определенное место в русском генофонде занимают носители балканской гаплогруппы  I2, напоминающей о пребывании славян в Дунайском регионе, и носители гаплогруппы N1C1, напоминающей об интенсивной ассимиляции славянами финно-угорских народов беломоро-балтийского региона.

Сегодня среди великороссов носителей гаплогруппы R1a – 46%, среди малороссов – 44%, среди белорусов – 51%. То есть практически все эти люди, – прямые потомки по мужской линии тех восточных инодоевропейцев, создателей культуры шнуровой керамики, которые жили в этих краях 4-5 тысяч лет назад. Мало того, треть татар оказалась носителями той же гаплогруппы, так как они происходят от носителей фатьяновской культуры, варианта шнуровой, некогда простиравшейся от Москвы до Казани. Так что русофобская фраза «поскреби русского найдешь татарина» оказалась правдой с точностью до наоборот.

В общем массиве славянства русские составляют его восточную ветвь, разделяемую современными этнографами и некоторыми политиками на три народа – русский, украинский и белорусский, происходящими от единого древнерусского народа. С этим, на мой взгляд, невозможно согласиться – русский народ един или, если кто-то очень настаивает, триедин. Его формирование относится к IX веку, к XI он оформился в единый этнос и раннесредневековую историческую нацию и продолжает существовать с временным разделением и воссоединением различных групп и до сего дня.

Единственной поправкой к этой картине может служить существование такого восточнославянского этноса как карпатские русины, этническая общность никогда не входившая в состав русского государства (в начале Х века они оказались на территории венгерской державы, подвергались геноциду в Австро-Венгрии в 1915 г., а сегодня оккупированы Украиной, отрицающей само их существование), ни в древности, ни в наши дни, однако четко ассоциирующая себя с Русью, русскостью, причем категорично выбирающая в качестве ориентира Московскую Русь и отвергающая украинство. Это говорит о том, что при ведущей роли политического фактора в формировании восточнославянской (русской) общности, существовали достаточно древние славянские группы, которые ассоциировали себя с нею несмотря на политическое отделение.

Ранним этапом истории русских может считаться история славянства, реконструкция которой составляет значительную историческую проблему. Длительность славянской истории намного превышает длительность истории русского народа – современные лингвисты относят возникновение праславянского языка по меньшей мере к 1000 г. до н.э.

За без малого две с половиной тысячи лет прошедших от начала славянской до начала русской истории славянство, разумеется, претерпело немало исторических метаморфоз, однако подавляющая часть никак не была письменно зафиксирована, так как такой фиксацией занимались лишь древние греки и римляне в поле зрения которых предки славян попадали лишь случайно и ненадолго. Лишь в эпоху Великого Переселения Народов упоминания славян, причем под собственным именем, становятся всё более многочисленными и регулярными. Это молчание письмен порождает, зачастую, нездоровые спекуляции в виде сочинения славянам фальшивой великой истории, наподобие «Велесовой книги», однако никакой необходимости в таких фальсификациях для русской национальной гордости и самосознания нет.

В известном затруднении находятся и археологи. Долгие десятилетия шла научная борьба между теми арехологами, которые старались приписать предкам славян все максимально яркие археологические культуры Восточноевропейской равнины (в частности – Черняховскую культуру причерноморской державы готов) и теми, кто скептически разрушал вообще всякую возможность проследить славян вглубь веков (вплоть до полного отрицания их существования).

По всей видимости, наиболее плодотворным методом археологического исследования истории славянства является обратное восхождение от более поздних, достоверно славянских, археологических культур, к более ранним, и установление надежных переходов между ними. На этом пути в последние десятилетия произошел качественный научный прорыв – надежно изучена достоверно славянская Пражская культура, установлено восхождение её к предшествующей Киевской культуры, показана связь между памятниками Киевской культуры и поздними памятниками Зарубинецкой культуры, однако на более ранних стадиях есть ещё немало проблематичного и спорного, прежде всего это вопрос о генезисе и этническом характере Зарубинецкой культуры и соотношении в ней славянских и неславянских (германских? Бастарнских?) элементов.

Древнейшей археологической культурой, с которой мы можем проследить нашу связь была существовавшая в III-II тысячелетиях до нашей эры, в Бронзовом веке, культура боевых топоров, или, если менее воинственно, культура шнуровой керамики. Её носители разводили коров, пили молоко из горшков, украшенных узорами, выдавленными шнурком, рисовали на этих горшках солярный знак, но не свастику, а коло, осваивали бронзовую металлургию, но дрались великолепно отшлифованными каменными боевыми топорами.

Тут придется сделать замечание о том, что такое археологическая культура, так как оно будет часто встречаться в этой лекции. Археологическая культура – это совокупность находок археологов, которые в пределах определенной территории и временного пласта имеют общие черты – в способе изготовления, внешнем виде, способе обращения с предметами. В пределах определенного ареала предметы похожи, а за его пределами либо не очень похожи, либо не похожи совсем. Разумеется, мы не знаем, принадлежали ли создатели этой культуры к одному этносу, говорили ли они на одном языке, но мы можем это предполагать исходя из того, что в древности люди чаще всего жили достаточно замкнутыми кровнородственными сообществами. Поэтому в догородскую эпоху мы можем предполагать, что люди с похожими вещами и похожим обращением с ними скорее всего имели веские основания для общности в виде родства и языка. Впрочем, иногда в рамках одной культуры мы можем уловить совершенно разные традиции, и тогда мы понимаем, что вместе жили группы разного происхождения постепенно сливаясь в одну – или не сливаясь, такое тоже бывало.

Культура названа так по обычаю украшать лепную керамику узорами из отпечатков веревок. Она имеет у археологов так же другое название – культура боевых топоров, по обычаю класть в погребение боевой каменный топор.

Культура шнуровой керамики или боевых топоров является «зонтичным брендом» для более чем двух десятков сходных между собой культур, которые можно привязывать к различным индоевропейским племенам, а возможно и к языковым протогруппам, среди которых могли быть и праславяне. На территории России двумя основными культурами, входившими в сообщество культур шнуровой керамики были Фатьяновская на Верхней Волге и Среднеднепровская культуры.

Исследователи единодушно считают популяцию, создавшую эту культуру индоевропейцами, вторгшимися в лесную зону, где до того проживали представители культуры воронковидных кубков (точно индоевропейцами не бывшие). Это подтверждает и генотип исследованных погребений, дающий почти исключительно гаплогруппу R1a.

Основой хозяйства этих племен было пастушеское скотоводство, требовавшее большое количество сосудов для молока – горшков, амфор и кубков. Амфоры имели ушки, в которые явно продевались веревки, и они использовались для переноса молока. Сохранились и глиняные процеживатели, свидетельствующие об изготовлении молочных продуктов длительного хранения.

В лесных условиях большую роль играло в хозяйстве «шнуровиков» свиноводство (что свидетельствует об их оседлости). Свинья была основным источником мясной пищи, правда постепенно возрастала роль овцы, от которой можно было получить не только мясо, но и шерсть. Небольшая лошадь-тарпан использовалась как вьючное животное. Тягловой силой выступали волы, приводившие в движение повозки, глиняные модели колес которых найдены в погребениях в качестве игрушек. Разумеется, как и всегда в лесной зоне, огромную роль в хозяйстве играла охота, причем интенсивность связи с лесом очевидна из существования у фатьяновских племен культа медведя (сохранившегося и по сей день в символике Ярославля, входившего в центр проживания фатьяновцев).

Скотоводство сопровождалось не доминировавшим подсечно-огневым земледелием, требовавшим для своего успеха находимых археологами в больших количествах топоров, имевших у культур на территории современной России ладьевидную форму. Это земледелие было высокопродуктивным (средний урожай на пожарище составляет в первый год сам-13 и выше), но требовало огромных трудозатрат со стороны коллектива и могло прокормить лишь небольшую группу. Следов земледелия при раскопках шнуровых поселений обнаружено не так много, но в этой связи обращают на себя безлесные пространства в Ивановской, Ярославской и Тверской областях России, на которых обнаружены группы фатьяновских могильников. Быстрое исчерпание пашен и падение урожайности заставляли шнуровиков перемещаться, поэтому культурный слой большинства их поселений сравнительно тонок.

Необычайно высоким было искусство изготовления, шлифовки и сверления каменных топоров, которые, по всей видимости, были центральным элементом культуры, ассоциируясь с мужским началом. В восточных культурах топорище приобретало форму ладьи – можно предположить здесь определенную символическую связь – топор применялся для строительства лодки, лодка использовалась на речных просторах Восточно-Европейской равнины как основное средство передвижения.

В ходе своей истори общности шнуровой керамики освоили металлургию. Из меди изготовлялись висло-обушные топоры, копья, однако медное оружие распространено еще сравнительно мало. Зато многочисленны женские украшения – браслеты, перстни, привески. Металлургия была, несомненно, местной – обнаружены захоронения металлургов с литейными формами. Поиск меди для металлургии заставлял группы шнуровиков продвигаться даже далеко за пределы ареала своего постоянного расселения.

О духовной культуре популяций, создавших культуры шнуровой керамики, мы можем сказать крайне мало. Несомненно у них существовал солярный культ, о чем свидетельствуют знаки на керамике и захоронение лицом к солнцу. Однако свастика (распространенная, к примеру, у племен Трипольской культуры) как солярный символ шнуровиками не использовалась – сосуды украшались «колом», солнечным кругом, окруженным множеством лучей (встречается и многоконечная звезда), иногда круг был разделен на четыре части крестом. Археологи подметили, что пространственное мышление «шнуровиков» было крестообразным – они мысленно делили всё не на три, а на четыре части, что выразилось в геометрии расположения ручек на амфорах.

Общество «шнуровиков» состояло из родов, сформированных из больших семей. Оно было выражено патриархальным (вокруг могилы пожилого мужчины концентрируются могилы женщин и детей). Обнаруживаются даже парные погребения с признаками насильственного умерщвления женщины (интересно, что ритуальное убийство женщин арабский путешественник Ибн-Фадлан обнаружит спустя тысячелетия у русов торговавших на Волге, при этом для скандинавов, с которыми иногда ассоциируют этих русов исследователи, такого обычая не зафиксировано).

Общества шнуровиков имеют уже ярко выраженную политическую структуру – можно выделить захоронения вождей – в их могилах больше инвентаря, нет рабочих топоров. Всё мужское население в этих обществах рассматривалось как воины, чьим непременным атрибутом был топор. Даже в могилы маленьких мальчиков клали игрушечные каменные и глиняные топорики.

Женщин хоронили на периферии могильников, их погребения зачастую скрючены и наполнены керамикой и большим количеством разнообразных украшений. Судя по погребениям женщины носили высокие головные уборы из кожи и шерсти с нашитым на них множеством декоративных элементов.

Для представителей популяций, создавших культуры шнуровой керамики характерны были узкий череп, узкое лицо, узкий длинный нос, узкая нижняя челюсть с выступающим подбородком, хотя есть и более широколицые типы. Абсолютно доминирующей мужской гаплогруппой в изученных палеогенетиками погребениях является R1a, доставшаяся в наследство от широкой экспансии «шнуровиков» в частности – носителей фатьяновской культуры, не только балтам и славянам, но и народам Поволжья, говорящим на финно-угорских и тюркских языках – мари, эрзя (в большей степени) и мокше (в меньшей степени), татарам, коми, чувашам.

История «шнуровиков» в III-II тысячелетиях была полна войн, как друг с другом, так и с представителями других культур, и представляла собой широкую экспансию из центральной Европы на Восток – в Поволжье, Приуралье, на Север, Прибалтику. В какой-то момент экспансия племен шнуровой керамики натолкнулась на экспансию финно-угорских народов, вытеснивших «шнуровиков» с ряда территорий в Восточной Европе.

Культуры лесных индоевропейцев развивались сравнительно плавно до того момента, когда на рубеже II и I тысячелетий нашей эры среди них не появился агент изменений, загадочные венеды, создавшие поморскую культуру. Характерным признаком этой культуры был обычай погребать прах покойников в лицевых урнах.

Эта не самая банальная культурная особенность была зафиксирована археологами у обитателей древней Трои, у этрусков в Италии.

Не менее интересны приключения имени – «энетами» звали одно из союзных троянцам племен. Венеты жили на севере Италии – отсюда Венеция, еще они жили на Дунае – отсюда Виндобона, крепость Венетов, она же Вена, еще они жили на атлантическом побережье Галлии, и с ними воевал Юлий Цезарь. Наконец венедами древние историки и соседи балты звали славян. При этом между разными группами венедов существовала связь – «Янтарный путь», по которому балтийский янтарь обменивался на продукцию адриатических венетов, в частности стекло. Причем построенная по этому пути римская грунтовая дорога называлась «виндобонской стрелой».

Можно предполагать, что стронутые разгромом в троянской войне с места энеты Малой Азии начали расселяться по Европе, через Италию и центральную Европу дошли до Атлантики, а оттуда морем оказались на Балтике. Разумеется, это только одна из гипотез, хотя и красивая, увязывающая русскую историю с «троянским мифом». Возможно венетская культура появилась в Центральной Европе и малоазийские энеты были только одной из периферийных групп этого разошедшегося в разные стороны этноса.

Так или иначе, появление венетов среди лесных индоевропейцев стронуло с горы камешек славянского этногенеза – одна из групп древних лесных жителей связалась с ними и начала отличаться от родичей по языку, культуре, возможно и самосознанию. В исследовании лингвистов Алексея Касьяна, Георгия Старостина и др. при помощи лингвистических методов установлено, что разделение балтского и славянского языков произошло в промежутке XVII-IX вв. до н.э.

Это, конечно, слишком широкая датировка, но её нижняя граница достаточно хорошо совпадает с появлением Поморской археологической культуры, или «Культуры лицевых урн», которую у нас есть веские основания считать первой славянской и в которой очевидны венетские элементы.

Здесь, кстати, надо отметить одно любопытное и печальное явление. Существует довольно много исследователей, особенно отечественных, которые одержимы какой-то настоящей славянофобией. По не очень объяснимым причинам (или, наоборот, слишком хорошо объяснимым), они хотят, чтобы свидетельства существования славян появились как можно позже, ожесточенно набрасываются на любые факты и гипотезы касающиеся древнейшего праславянского этногенеза и пытаются их объявить ничтожными, фиктивными и так далее.

Чаще всего то, что имеет отношение к славянам, пытаются объявить принадлежащим балтам. Выдающийся русский археолог Артемий Владимирович Арциховский называл это «забалтыванием славян». Разумеется, нельзя впадать и в противоположную крайность, записывать в славяне все красивое и блестящее, что плохо лежит. Но «забалтывание», стремление затереть славян так, чтобы они были молодым народом, взявшимся в середине первого тысячелетия нашей эры ниоткуда, ничего общего с научной добросовестностью, конечно, не имеет.

Прошло еще примерно тысячелетие и носители поморской культуры передвинулись от моря вглубь на восток, в район Днепра, на земли, которые занимала Милоградская культура, создателем которой был, по всей видимости, интересный народ – невры.

Это были тоже лесные индоевропейцы, но жили они на границе со скифами и были их военными союзниками. Хотя довольно строптивыми, когда в Скифию вторгся персидский царь Дарий, невры, как рассказывает греческий историк Геродот, отказались помогать скифам, сославшись на то, что вы первые начали – мол нечего было вторгаться в Вавилонию. За неврами ходила у соседей слава колдунов, они, якобы, умели превращаться в волков – и тут мы понимаем — насколько седой древностью были воинские мужские братства у славян, пользовавшиеся волчьей атрибутикой.

Согласно точке зрения В.В. Седова в основе славянского этногенеза лежат Лужицкая и Поморская культуры, связанные с культурной общностью Полей погребальных урн (Седов 2002, 48-73). Предполагается, что представители этих культур слились в культуру подклешевых погребений, добавили часть протогерманцев-ясторфцев, пришли на Восток и основали Зарубинецкую культуру, подчинив представителей Милоградской культуры – невров. Мы не знаем, завоевали венеды невров (точнее, поморцы милоградцев), или подселились к ним достаточно мирно, но результатом встречи стала Зарубинецкая культура, существовавшая с III века до нашей эры по I век нашей.

Современные исследователи, в частности – С.П. Пачкова, ставят под сомнение роль культуры подклешевых погребений как посредника между Поморской и Зарубинецкой и находят в последней прямое поморское влияние. «Поморские племена и их культура были одной из составляющих зарубинецких племен и их культуры. Зарубинецкая культура представляет новое и своеобразное явление не только по сравнению с предшествующими культурами, но и синхронными культурами Юго-Восточной Европы». – подчеркивает исследовательница (Пачкова 2006).

Зарубинецкая культура считается самой восточной из латенизированных культур Европы, то есть культур, находившихся под значительным влиянием центральноевропейской кельтской культуры латен. Какие процессы привели к латенизации Зарубинецкой культуры? М.Б. Щукин в своем труде «На рубеже эр» (Щукин 1994) и В.Е. Еременко в работе «Кельтская вуаль» (Еременко 1997) связывают эту латенизацию с отождествлением основного этнического массива зарубинецкой культуры с известным из источников племенем бастарнов, игравшем большую роль в Европе на переломе кельтской и римской эпох.

Для отождествления зарубинцев с бастарнами К.В. Каспарова указала, а М.Б. Щукин развил следующий аргумент – распространение широко представленной в зарубинецких памятниках фибулах с треугольным щитком преимущественно в том регионе, который был объектом походов бастарнов, приглашенных македонскими царями на Балканы в 170-160-е годы.

Если учесть что по подсчетам Еременко (Еременко 2000, 45) в дальние походы могла уходить подавляющая часть племени (по его подсчетам зарубинецкие бастарны не могли выставить для войны более чем 5 000 мужей), то более чем вероятна походная «латенизация», усвоение передовой и модной культуры находящейся в походе подаваляющей группой мужчин – членов племени.

Другим источником латенизации Зарубинецкой культуры считается влияние германской Ясторфской культуры. Щукин и Еременко полагали, что Зарубинецкая культура была принесена на свою территорию уже в готовом виде мигрантами-завоевателями, носителями Ясторфской культуры, в то время как местное население не участвовало в её формировании, будучи в лучшем случае в роли «субстрата».

Однако современные исследователи не считают возможным говорить о сложении Зарубинецкой культуры в рамках Ясторфской и принесении её в готовом виде. Если поморские элементы при сложении Зарубинецкой культуры очевидны, то ясторфские, с каждой проработкой археологического материала, становятся исчезающе малы (Дробушевский 2017). Ясторфский компонент Зарубинецкой культуры снова всё больше оказывается под вопросом, латенизация похоже не шла об руку с германизацией и германские компоненты Зарубинецкой культуры оказываются довольно поздними. Поскольку у другой культуры относимой к бастарнам – Поянешти-Лукашевской её ясторфские связи очевидны, то Зарубинецкую культуру справедливо называть скорее бастарнизированной, нежели бастарнской.

Один из наиболее последовательных защитников идеи о бастарнском характере Зарубинецкой культуры В.Е. Еременко, тем не менее констатирует:

«Несмотря на частую смену культур, какое-то местное, пусть и немногочисленное население существовало на Полесье и в Поднепровье начиная со скифского времени и вплоть до эпохи исторических славян. При появлении мощных центров влияния (Скифия, зарубинецкая культура, Сарматия, «Готское королевство») это местное население включалось в новые культуры, вплоть до полной потери культурного своеобразия, а в периоды отсутствия таких центров вновь появлялось в виде достаточно аморфных, невыразительных, а потому археологически трудноуловимых групп памятников… Погребальный обряд постзарубинецких памятников киевского типа обнаруживает сходство не с классическим зарубинецким, а с милоградским» (Еременко 2000, 49).

В той же статье автор обращает внимание на тот часто забываемый факт, что основной единицей самосознания в эту эпоху были не этнос и культура, а род и обращает внимание на признаки, указывающие, что сохраняя родовое сознание представители той или иной группы могли менять культурный облик – зарубинцы усваивать вельбаркские культурные черты, милоградцы – зарубинецкие, однако преемственность поколений и родового сознания сохранялась.

Это косвенно подтверждают и подсчеты мобилизационного потенциала сделанные Еременко. Если зарубинцы-поянештцы, то есть обе потенциально бастарнские группировки, могли выставить не более 5 тысяч воинов, то это была, конечно, лишь незначительная в масштабах эпохи сила. Чтобы выступать на исторической арене и совершать дальние походы, оставить по себе память, бастарнам приходилось выступать во главе значительной племенной группировки, вероятно превышавшей масштабом даже совокупность Зарубинской и Поянештской общности. Не случайно часть фибул с треугольным щитком находится в балтских землях северней зарубинецкого ареала. Вероятно, и их представители тоже принимали участие в этих походах и назывались бастарнами.

Зарубинецкая общность, вполне могла называть сама себя и именоваться ближними соседями «венеды» и при этом выступать для внешнего мира в качестве «бастарнов», интегрировать признаки культурного койне кельтского мира и привозить вещи, влияния и новых членов из дальних походов, при том, что большинство её представителей «на земле» сохраняло милоградский культурный тип.

Вероятно Зарубинецкая культура складывалась из синтеза Поморской и Милоградской культур и латенизации подвергался прежде всего её поморский элемент, в то время как милоградцы сохранили свою культурную память. Милоградцы-невры занимались земледелием, находясь в определенной зависимости от скифов. Затем милоградцы были, очевидно, подчинены поморцами и включены в Зарубинецкую культуру, однако на постзарубинецких памятниках снова проглядывают черты милоградских погребальных ритуалов.

В этом случае ситуация выглядела бы так: милоградцы-нервы как балто-праславяне, сперва входившие в скифский мир, подчинены поморцами, рассматриваемыми внешним миром как бастарны (но, не исключено, называющими самих себя «венедами»), приняли их политическое и культурное лидерство до тех пор, пока бастарнов не разгромили сарматы.

Сарматы разгромили поселения зарубинецкой культуры, согнали значительную часть жителей в специальные поселки, жители которых платили дань сарматским царям продукцией своей металлургии (Воронятов, Еременко 2013). После того, как бастарнская верхушечная вуаль была сорвана в постзарубинецких памятниках явственно проступают следы более древней, милоградской культуры. С другой стороны, в позднейший период будет прослеживаться явственная связь между постзарубинецкими памятниками и памятниками Киевской культурно-исторической общности, которую современные исследователи приписывают славянам без особых колебаний.

Можно предположить, что венеды-поморцы дали будущим славянам так сказать специфику, лица необщее выражение, включая имя – венеды, в то время как милоградцы придали этой общности так сказать «человеческую массу» и хорошую привязку к местности – Поднепровью и Полесью.После сарматского разгрома яркие зарубинецкие черты отчасти стерлись, но само ощущение своеобразия новая общность сохранила.

Так или иначе, в I веке нашей эры Зарубинецкая культура была разгромлена сарматами, — закованными в латы степными воинами, захватившими земли скифов. Какое-то время венеды пытались приспособиться к жизни на руинах. Именно в этот момент их и заметили впервые римские историки.

«Венеды многое усвоили из нравов бастарнов, ведь они обходят разбойничьими шайками все леса и горы между певкинами (то есть бастарнами) и финнами. Однако они и дома строят, и щиты имеют, и упражняют ноги как пехота, – это все их отличает от сарматов, живущих в повозке и на коне» – писал знаменитый римский историк Корнелий Тацит в своем трактате «Германия». Этот текст считается первым письменным упоминанием о славянах.

Из него мы узнаем довольно много – венеды строили дома, сражались пешим строем, использовали щиты. Они постоянно перемещались – это поразительно коррелирует с данными, полученными современными археологами при исследовании позднезарубинецких поселений и могильников — для них и в самом деле характерны постоянные микромиграции.

«Одним из важных консолидирующих факторов, обеспечивавших внутренние контакты жителей различных областей ККИО [Киевской культурно-исторической общности] и, вероятно, способствовавших созданию и функционированию единого информационного пространства, были миграции населения. – отмечает А.Г. Фурасьев, – По археологическим материалам хорошо фиксируются микромиграции различных небольших группировок (общин), протекавшие, как правило, внутри всего общего ареала, крайне редко выходя за его пределы.

Отражением этих процессов служат периодические перегруппировки узколокальных типов памятников, хаотические «выплески» небольших коллективов, оставляющих буквально два-три поселения, в зону обитания соседних локальных групп или на пустующие территории с нестабильным населением, редкие случаи смешения традиций, не приводившие к изменениям в структуре заселенности стабильных микрорегионов.

По мнению А.М.Обломского, именно подобные микромиграции, которые начались еще в раннеримское (позднезарубинецкое) время, и являлись основной причиной смены или эволюции локальных традиций в различных регионах ККИО, способствовали нивелировке этой исторической общности. Они носили чаще всего мирный характер, следов насилия, как правило, не прослеживается. В чем причина и каков механизм этих процессов – сказать сложно, но тот факт, что такие миграции происходят на всем протяжении существования ККИО и почти по всему ее ареалу, говорит о существовании устойчивых внутренних связей населения, о его консолидации в рамках этой общности, о налаженном механизме процессов перемещения таких групп населения и их адаптации к новым условиям. Возможно, за этим кроются особенности хозяйственно-культурного или социально-демографического развития этих коллективов» (Фурасьев 2009, 4).

Первая же зарисовка жизни славян, поставленная в соответствующий археологический и исторический контекст, рисует весьма яркий и узнаваемый образ: венеды сходны с бастарнами, но не бастарны, они подверглись влиянию сарматов, но сохранили свою особенность оседлых живущих в домах горно-лесных жителей, они воины-пехотинцы, вооруженные щитами, но, в то же время, находятся в непрестанном движении, странствовании с воинственно-грабительскими целями. Наконец, они досягаемы для римлян, иначе откуда бы Тацит о них узнал.

Однако тут венеды вытащили счастливый билет. При императоре Нероне его сановник Юлиан, заведовавший устройством гладиаторских игр, искал необычные материалы для украшения арены и повелел восстановить Янтарный Путь. Балтийские венеды и италийские венеты снова торговали. Венеды оказались втянуты в имперскую периферию и это позволило им изрядно поправить положение.

На месте бывшей Зарубинецкой культуры оформляется Киевская, в славянском характере которой не сомневается сегодня уже ни один археолог. Кстати, на таком названии для этой культуры настояли археологи Украинской ССР. Мол если есть славянская Пражская культура, значит должна быть предшествующая ей Киевская, назло москалям. На самом деле памятники этой культуры разбросаны по европейской России, Белоруссии, Прибалтике, даже Польше, а не только Украине. А самой значительной находкой является Брянский клад, который в 2010 году ФСБ перехватила у черных копателей и отдала в Исторический Музей (Брянский клад… 2018).

Самой характерной приметой Киевской культуры являются выемчатые эмали – роскошные, красочные. Женские нагрудные цепи, бусы и браслеты, мужские плетки и рога для питья… Их бронзовую основу, вероятно, ковали местные кузнецы, а эмалью покрывали странствующие ремесленники из пределов Империи.

Производство было поставлено на широкую ногу – из Империи даже поставлялись специальные бусы с составом, подходящим для изготовления эмалей (Брянский клад… 2018: 209-210). Позволить себе такие украшения могли только обеспеченные люди, а значит с хозяйством в эти века у славян все было неплохо.

Благодаря этим украшениям с эмалями мы можем заглянуть в духовный мир ранних славян. Сразу почувствуется  отличие от кельтов и германцев с их причудливыми фантазиями и бесконечными спиралями. Тут скорее чувствуется влияние латинской, римской логики.

Славянский мир – строгий, стройный, геометричный и симметричный, но не сухой и одномерный. Чувствуется стремление увидеть структуру и иерархию природы. Органическое и рациональное соединены с удивительной тонкостью. Всё те же черты мы будем находить столетия и столетия спустя в славянском орнаменте.

«Глядя на эти украшения с эмалью нельзя не обратить внимание на строго выдержанную стилистику, вероятно не лишенную своего рода изобразительных канонов, близких принципам современного конструктивизма: формы и пропорции эмалевых гнезд всегда соответствуют очертаниям морфологических элементов, на которых они размещаются; одна часть этих элементов является конструктивной, другая только имитирует это. Большие размеры предметов странным образом сочетаются со зрительной легкостью, достигаемой благодаря ажурной технике, по виду близкой даже к кружеву.

В царящей повсюду строгой симметрии лишь изредка улавливаются схематические антропоморфные мотивы – фигурки взявшихся за руки людей (?). В основном же это выглядит (с нашей точки зрения), как абстрактная орнаментика, лишенная зримых выразительных образов и тем более, сюжетов.

Однако, это отнюдь не означает, что и для древних владельцев все эти изображения не имели смысла и воспринимались как простой узор. Хорошо продуманная композиционная сбалансированность, гармония цветных, гладких металлических и прорезных элементов, дополненных, но не перегруженных, внешними фигуративными отростками, строго выдержанный стиль – говорят об обратном» (Фурасьев 2016, 229).

В этих эмалях, особенно в их контрасте с кельтским и германским ремеслом этой эпохи, мы можем нащупать ключ к славянскому миропониманию, в частности – к загадке славянского язычества, которое оказалось удивительно бедным и с большой легкостью сменилось Христианством. Кельтский и германский мир причудлив и фантастичен. В его образах трудно не уловить ощутимого присутствия демонов. И это коррелирует с друидизмом, массовыми человеческими жертвоприношениями, вроде «плетеного человека».

Напротив, славянский стиль, начиная с выемчатых эмалей, несмотря на громадное влияние кельтики, пресловутую латенизацию, рационален, четок и логичен. Славянское язычество удивительно бледно и малофантастично.  Образы языческих богов (то есть бесов) разработаны слабо, свидетельства прямого бесослужения немногочисленны.

Возникает соблазн предположить, что славянское сознание было гораздо в большей степени закрыто от прямого демонического влияния, чем кельтское или германское. Демоническая проявленность была гораздо менее ощутимой. Это напоминает аналогичную «бедность фантазии» в римском язычестве, обеспечившей римлянам громадное духовное преимущество над карфагенянами, кельтами, греками и сделавшее их призванными создать средиземноморскую мировую державу.

Славяно-римская идиллия длилась недолго. В III веке нашей эры в Империи начинаются смуты и гражданские войны, а главное славянский и римский мир разрубает вторжение готов. Готы высадились из Скандинавии на польском Поморье, дошли до Черного моря, по пути разделившись на тервингов – вестготов, и гревтунгов – остготов. Остготы поселились в Приднестровье и начали беспокоить Империю сухопутными и морскими набегами. Их пиратские корабли доходили до Афин, а в 251 году в битве с ними погиб император Деций.

В конечном счете, римляне предпочли откупиться, выдавая готам довольно большую сумму золотом. Угнанные римские ремесленники создали роскошную Черняховскую культуру, которую некоторые советские археологи попытались присвоить славянам. Но нет, увы, это типично германская культура с длинными домами, но расцвеченная провинциальным римским шиком.

Подробную картину Готской империи и её взаимоотношений со славянами, а затем гибели под ударами гуннов нарисовал М.Б. Щукин в работе «Готский путь» (Щукин 2005). Славяне оказываются объектом интенсивной готской экспансии. Готские поселения продвигаются все дальше на Север. Исследователь даже обнаруживает определенные признаки масштабных походов Германариха «в страну мрака», по всей видимости за пушниной.

Для славян начались тяжелые времена – с каждым десятилетием поселения черняховской культуры отодвигались все дальше на север и восток, либо окружая, либо вытесняя поселения киевской культуры. Готский король Германарих из рода Амалов, проживший больше ста лет, победил и покорил венедов, как сообщает готский историк Иордан. Еще король совершил поход в Страну Мрака, за пушниной и воском, и покорил народы с узнаваемыми именами – морденс, меренс, имнискары, то есть мордву, мерю, мещеру…

Держава Германариха простиралась от Балтики до черного моря и от Эстонии до Прикамья. Однако гордый король слишком зажился на свете и ему было суждено увидеть её крах. Началось все с того, что он приказал казнить за супружескую измену женщину из племени росомонов. Её разгневанные братья ранили короля мечом и он начал тяжко болеть. Услышав слово «росомоны» мы естественно навострили уши, но, увы, больше мы ничего не знаем, поэтому беспочвенно фантазировать не стоит (Зиньковская 2018: 335-356).

Слабостью дряхлого раненого Германариха воспользовался вождь гуннов Баламбер – войска Германариха были наголову разгромлены, старый король в 376 году покончил с собой, и готы пустились в бегство, закончившееся для многих только в Испании и Африке, а по дороге разорили Рим.

Гунны были во многом загадочным народом, основу которого составили могущественные кочевники хунны, некогда терроризировавшие Китай. После поражения они прошли насквозь Великую Степь, присоединили к себе некоторые тюркские и угорские племена и обрушились на Европу с новым оружием – гуннским луком, позволявшим стрелять на скаку.

Для готов приход гуннов был катастрофой. Для славян – возрождением. Когда новый готский король Витимир восстал против гуннов, с ним сразилось славянское племя антов и даже сперва победило. Но Витимир, как сообщает Иордан «в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Божа с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покорённых». Заметим, ничего не сказано, что он их победил в бою, возможно он просто заманил их на пир и там подло перебил. Так или иначе, король получил прозвище Винитарий, победитель венедов, но наслаждался им не долго – в бою с гуннами он был убит в голову стрелой, пущенной лично Баламбером.

После бегства готов анты заняли их земли, на которых сложилась довольно богатая Пеньковская археологическая культура. Многие славяне ушли вслед за гуннами в Паннонию, нынешнюю Венгрию и явно составляли там большинство населения. Римский посол Приск Панийский, отправленный к Аттиле, записал такие типично гуннские слова, как «мёд» и «страва».

Однако гуннскую альтернативу выбрали не все славяне. В это самое время в болотах Полесья начинает складываться Пражская археологическая культура, принадлежавшая той ветви славян, которая и именовалась собственно славянами, «склавинами» как писали имперские историки. Большинство современных славян – потомки именно склавинов.

В пражской культуре поражает исключительная бедность. Никаких побрякушек и украшений. Из инвентаря по большому счету только большие горшки, запоминающейся формы. Эта бедность привела в определенное замешательство исследователей, некоторые из которых начали говорить о том, что если славянская пражская культура настолько бедна, значит предшествующие ей культуры не могли быть богаче, а значит ни Зарубинецкая, ни Киевская культура отношения к славянам не имеют, иначе это нарушало бы логику эволюции.

Но дело не в этом. По сути перед нами культура болотных изгнанников. В исторических источниках фиксируется, что несмотря на этническое тождество, между антами и склавинами существовали всегда очень напряженные отношения. И современные исследователи предполагают, что началось все именно с изгнания или добровольного ухода склавинов, не захотевших поддержать гуннов.

«Обстоятельства, которые привели к славянскому расколу, к отделению склавинов от антов и венетов, весьма туманны, и судя по всему, трагичны. – отмечает А.Г. Фурасьев, – Выше мы высказали предположение, что одной из причин могло стать неприятие частью народа решения о военном союзе с гуннами. Нельзя исключать и каких-то других оснований, вплоть до личных или семейных распрей, междоусобиц, религиозных разногласий, родовых проклятий и т.п. Данные археологии прямо указывают на серьезный и непримиримый раскол, который привел к уходу, а вполне возможно, что и к изгнанию, очень незначительной части населения.

Первые самые ранние поселения пражской культуры, то есть склавинов, возникают примерно в последней трети IV века в наиболее глухих и труднодоступных (даже сегодня) уголках Припятского Полесья, на островках среди обширных заболоченных пространств. На протяжении нескольких столетий до этого, в период II – середины IV веков, в этих районах вообще не было никакого постоянного населения, здесь ни найдено ни одного археологического памятника этого времени, да и древних поселений склавинов здесь известно пока всего лишь три-четыре. Это небольшие поселки из пяти-шести домов каждый, с весьма скудными остатками материальной культуры, в которых с трудом угадывается даже тот хозяйственно-бытовой минимум, который присущ большинству рядовых памятников киевской или колочинской культур. Что могло заставить какую-то совсем небольшую часть венетских семей или родов оторваться от соплеменников и уйти в добровольное (или нет?) изгнание в болотистый пустующий край, даже и догадаться сложно. Загадка. Но это случилось.

То, что эти переселенцы оказались в полной изоляции посреди туманов и болот Припяти, вполне понятно. То, что они составляли жалкое меньшинство, по сравнению с родственным многочисленным населением всего Поднепровья и Подесенья, тоже очевидно. То, что им удалось выжить в этих условиях, – неоспоримый факт, вытекающий из дальнейшего хода истории. Но как объяснить, что в течение каких-то 70 – 80 лет это племя разрастается настолько, что быстро занимает огромные по протяженности территории, продвигаясь на запад и даже вытесняя кое-где местное население. Если в начале V в. пражская культура – это несколько деревень в Полесье, численность всего населения которых не превышает, очевидно, полутора-двух тысяч человек, то спустя столетие, в начале VI в., когда склавинов застает Прокопий, область их обитания достигает уже западных склонов Карпат, среднего течения Вислы и Эльбы. Еще через 15-20 лет они выйдут к берегам Балтики на севере и Дуная на юге, и византийские политики назовут славян (и склавинов, и антов) опасным и наиболее многочисленным врагом империи. Этот неожиданный демографический взрыв, последовавший за вынужденной изоляцией, и стремительная колонизация значительной части Центральной Европы – одна из самых больших загадок древней славянской истории и яркая страница Великого переселения народов…» (Фурасьев 2016, 236-237). 

Фурасьев описывает чрезвычайно технологичную массовую практику нашивки славянами-склавинами на свои одежды мелких металлических пластинок, в которых трудно не увидеть ту же чрезвычайную утилитарность, аскетизм, простоту, техничность, что и в прочих элементах славянской культуры пражской эпохи (Фурасьев 2016, 249-251).

Однако именно в этом изгнании у славян формируются некоторые особенности цивилизации, которые предопределят историческую судьбу русских.

Во-первых, характернейшей чертой бедных славянских жилищ-полуземлянок становится расположенная в углу печь каменка. Раньше жильё обогревалось очагами, гревшими пока горят дрова. Теперь жар от нагретых камней не проходил много часов и позволял переживать длинные суровые зимы.

«У славян в культуре пражского типа очень важным культурным элементом была печь-каменка или глинобитный ее вариант. То и другое восходит к появившимся еще в германских культурах римского времени хлебным печам. Но если у германцев такие печи использовали именно для выпечки хлеба, дома же обогревали очагами, то у всех славян эта хлебная печка стала основным элементом жилища. Для нее не найти истоков в культуре лесной зоны, но она вошла в сложившуюся там структуру жилища органично и естественно» – отмечал Г.С. Лебедев (Лебедев 1986).

Из-за ухудшения климата в середине I тысячелетия нашей эры печи начинают распространяться у многих народов, но именно для славян они оказались билетом в будущее. Печь каменка позволяла славянам выжить, жить в довольно суровых лесах, да еще и двигаться на север, не утрачивая своей земледельческой культуры, не превращаясь в одичавших леших. Так была предопределена судьба русских как самой развитой из северных и самой северной из развитых цивилизаций планеты.

Второй переворот этого периода – начало освоения культуры ржи. Климатически неприхотливая рожь оказалась в северной зоне очень продуктивной, позволяя поддерживать полноценную аграрную цивилизацию. Ржаной хлеб, ржаной квас составили основу русского цивилизационного хода и позволили русскому крестьянину переселиться далеко на север, сея рожь в поймах рек, впадающих в Ледовитый океан.

«Материальная основа славянской культуры буквально сведена к минимуму (и в то же время ее достаточно для нормального жизненного обеспечения). Это одна из ее особенностей. – подчеркивает Г.С. Лебедев, – При простоте компонентов понятны их универсальность, их распространенность. Всюду, куда приходили группы славян, пускай самые небольшие, этот скупой набор элементов они имели возможность сохранить. Отсюда же вытекает вторая, очень важная принципиальная особенность славянской культуры – ее открытость. Структуру из минимального числа элементов удобно наращивать новыми. В культуру пражского типа включаются те новшества, которые славяне обрели в Средней Европе в результате контактов и с греко-римским, германским, кельтским, и с сарматским, гуннским, аварским миром. Первое и основное из них – пашенное земледелие с использованием железных пахотных орудий. Оно становится общеславянским еще в эпоху культуры пражского типа» (Лебедев 1986).

Возникает ощущение, что аскетизм пражской культуры, помимо всего прочего, был связан с тем, что любые излишки её создатели вкладывали в увеличение количества детей. Иначе невозможно объяснить тот факт, что в V веке нашей эры по Восточной Европе прокатилось буквально цунами славянского расселения, причем это преимущественно были склавины, носители пражской культуры. Разумеется этому способствовал тот факт, что после «Великого Переселения Народов» Восточная Европа была довольно пустынной. Но славяне и впрямь шокировали современников своей исключительной многочисленностью. К VII веку практически все славянские культуры были модификациями пражской, за исключением разве что северной культуры кривичей, прямо продолжавшей варианты киевской.

В центре славянского этногенеза оказалась именно Пражская культура, культура склавинов, начавшаяся еще в IV веке в болотах Полесья. V-VI века – это её взрывная экспансия, которая в VII-VIII веках превратилась в заселение славянами Восточноевропейской равнины (Гавритухин 2009).

Меньшее влияние на последующее развитие событий оказали Пеньковская культура антов, и аналогичная этим двум Колочинская культура. Анты, оставившие Пеньковскую культуру с её многочисленными кладами, были той частью большой славянской общности которая известной роскоши и варварского стиля не чуждалась, жила в поистине евразийском симбиозе с кочевниками-тюрками, накапливала драгоценности – вспомним знаменитый Мартыновский клад. Отношения между антами и склавинами, о чем свидетельствуют византийские историки, были довольно напряженными. И вот в какой-то момент склавины вместе с аварами попросту на них напали и уничтожили, заселили их территорию и ассимилировали (Обломский 2010).  Не было ли это реваншем за то прежнее изгнание?

Так или иначе, с выходом пражской культуры из её болотного убежища, праславянская эпоха закончилась и началась собственно славянская.

Литература

Брянский клад украшений с выемчатой эмалью восточноевропейского стиля (III в. н. э.). 2018. Ин-т археологии Рос. акад. наук, Гос. истор. музей ; отв. ред. А. М.Обломский. – М. : ИА РАН ; Вологда : Древности Севера,

Воронятов С.В., Ерёменко В.Е. 2013. «Плавильщики» царя Фарзоя // Варварский мир Северопонтийских земель в сарматскую эпоху. Сборник статей к 60-летию А.Н. Дзиговского. Киев.

Гавритухин И.О. 2009. Понятие пражской культуры // Труды Государственного Эрмитажа. – Вып. XLIX.

Дробушевский А.И. 2017. Зарубинецкая культура и культура Ясторф // Европа от Латена до Средневековья: варварский мир и рождение славянских культур: к 60-летию А.М. Обломского. (Раннеславянский мир. Вып. 19) М., ИА РАН.

Еременко В.Е. 1997. Кельтская вуаль и «Зарубинецкая культура». Опыт реконструкции этнополитических процессов III-I вв. в Центральной и Восточной Европе. СПб., Изд-во СПБГУ.

Еременко В.Е. 2000. Новые перспективы исследования планиграфии и топохронологии могильников раннего железного века (по материалам зарубинецких могильников Чаплин и Велемичи I) // Stratum plus № 4

Зиньковская И.В. 2018. Готланд Эрманариха: остроготы в Восточной Европе на рубеже Древности и Средневековья. — М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив

Лебедев Г.С. 1986. Вернемся к началу // Знание-сила, №10

Обломский А.М. 2010. Структура населения лесостепного Поднепровья в VII в.н.э. // Древнейшие государства Восточной Европы. М., Университет Дмитрия Пожарского.

Пачкова С. П. 2006. Зарубинецкая культура и латенизированные культуры Европы. Киев.

Рассадин С.Е. 2005. Милоградская культура, ареал, хронология, этнос. Минск, Институт истории НАН Беларуси.

Седов В.В. 2002. Славяне. Историко-археологическое исследование. М., Языки славянской культуры.

Фурасьев А.Г. 2016. Великое переселение народов в зеркале памятников ювелирного искусства. СПб., Государственный Эрмитаж.

Фурасьев А.Г. 2009. О роли миграций в этногенезе ранних славян // Истоки древнерусской государственности. СПб.

Щукин М.Б. 1994. На рубеже эр. Опыт историко-археологической реконструкции политических событий III в. до н.э.-1 в. н.э. в Восточной и Центральной Европе. СПб., «Фарн».

Щукин М.Б. 2005. Готский путь (готы, Рим и черняховская культура). СПб: Филологический ф-т СПбГУ

Alexei S. Kassian, Mikhail Zhivlov, George Starostin, Artem A. Trofimov, Petr A. Kocharov, Anna Kuritsyna and Mikhail N. Saenko. Rapid radiation of the inner Indo-European languages: an advanced approach to Indo-European lexicostatistics // Linguistics. Volume 59 Issue 4 – https://www.degruyter.com/document/doi/10.1515/ling-2020-0060/html