18 июня 860 года, две сотни русских кораблей появились под Константинополем и начали жестокий набег, продлившийся более месяца. Одно из первых событий русской истории является, как ни парадоксально, одним из наиболее задокументированных.

Исследователи насчитали 12 уникальных зарубежных источников, рассказывающих об этом событии – гомилии и послания Патриарха Фотия, послание папы Николая III, хроники Симеона Логофета и Продолжателя Феофана и восходящие к ней тексты Скилицы, Зонары и многих других, венецианские хроники и многое другое, а наряду с ними две древних русских летописи – “Новгородская первая летопись” (опирающаяся на византийские хроники) и “Повесть временных лет”, в которой в рассказ о походе Руси на Царьград вплетены легендарные Аскольд и Дир.

Но самым ценным источником об этом набеге русов являются, конечно, гомилии святого патриарха Фотия – богослова, проповедника, книжника, миссионера, одного из отцов-основателей православной цивилизации и первого крестителя Руси. Между тем ни в исторических исследования, ни в научно-популярной литературе его свидетельству о Руси не уделяется достаточного внимания. Непонятно почему.

Да, Фотий описывает жестокости, творимые нашими далекими предками, но такие же жестокости творило и языческое войско князя Святослава, а на них историки останавливаются достаточно подробно. Скорее, дело в том, что события 860 года, “за два года до Рюрика”, вызывают у загипнотизированных датой “862 год” историков растерянность. Не укладываются в привычные схемы русской истории.
Ну так именно же святитель Фотий позволяет нам приподнять завесу над Русью той эпохи.

“Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный – но получивший имя от похода на нас, неприметный – но ставший значительным, низменный и беспомощный – но взошедший на вершину блеска и богатства; народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, имеющий дерзость в качестве оружия, беспечный, неуправляемый, без военачальника, такою толпой, столь стремительно нахлынул, будто морская волна, на наши пределы и, будто дикий зверь, объел как солому или ниву населяющих эту землю, – о кара, обрушившаяся на нас по попущению!”

Внезапность, потрясение, опасность с моря.

“Знаком ли вам тот час, невыносимый и горький, когда надвинулись на вас варварские корабли, дыша свирепостью, дикостью и убийством; когда тихое и спокойное море раскинулось гладью, предоставляя им удобное и приятное плаванье, а на нас, бушуя, вздыбило волны войны; когда мимо города проплывали они, неся и являя плывущих на них с протянутыми мечами и словно грозя городу смертью от меча…”.

За годы до того как в наши летописи входит Рюрик, впечатление от нашествия Руси – это впечатление от набега викингов. С другой стороны, в первой гомилии Фотий говорит о войске “безначальном и рабским образом снаряженном”, что отсылает скорее к византийским описаниям славян в предшествующие века.
Но каково бы ни было соотношение славянского и варяжского начала в русской истории – не с Рюрика оно установилось, а раньше. Ведь и Фотий лишь для риторического преувеличения говорит о безвестности и незначительности Руси, ведь русские послы к Людовику пришли именно из Константинополя, от императора Феофила, а, значит, Русь византийцам была хорошо известна и, мало того, имела дружеские отношения с ними, пока какая-то причина не привела к конфликту.

В своём окружном послании, где патриарх рассказывает о первом крещении Руси, он сообщает и дополнительную информацию о первом русском государстве.

“Ставший для многих предметом многократных толков и всех оставляющий позади в жестокости и кровожадности, тот самый так называемый Рос, те самые, кто – поработив [живших] окрест них и оттого чрезмерно возгордившись – подняли руки на саму Ромейскую державу!”

Так протягивается ниточка к позднейшим описаниям византийских историков о “росах”, которые с помощью полюдья собирают дань с окрестных племен. Очевидно и эта политическая структура – господство возглавляемой каганом Руси над окрестными племенами.

Где именно располагалось это государство – в Киеве или где-то еще – Фотий дает лишь смутное для нас указание (для него, впрочем, оно было вполне географически ясным): “нападали оттуда, откуда [мы] отделены столькими землями и племенными владениями, судоходными реками и морями без пристаней”.
Очевидно, что помянутый в наших летописях Олег Вещий и преемник его власти Игорь, захватив Киев, лишь встроились в эту уже существующую политическую структуру, а, возможно, и унаследовал в легендах и преданиях и славу вождей набега 860 года (в 907 году, к которому летопись относит поход Олега на Царьград, византийцы, весьма пунктуальные в описании своих бедствий, никакого нападения русов не отмечают, скорее всего, Олегов поход был сочинен по аналогии с действительным походом 860 года).

С нашествием Руси на Константинополь много говорится о чуде Ризы Пресвятой Богородицы положенной во Влахернах, с которым связывается спасение Города. Однако обычно это чудо передается, особенно в популярной православной литературе, в изложении поздних византийских хронистов и нашей “Повести временных лет”, где дело представляется так, что святитель Фотий после крестного хода опустил ризы Богоматери в воды Босфора, и разразилась буря, которая разметала русские корабли и заставила варваров отступить. Наши предки представляются при этом жестокими варварами, которые получили от послушной Божией Воле природы удар и запросили крещения. Время от времени эта картина служит еще и для благочестивых упражнений в “православном антипатриотизме”, поскольку русскому православному христианину нужно в этот момент “болеть” против русов и за византийцев.

Чудо о Ризе Пресвятой Богородицы действительно было. Однако произошло оно совсем не так как его представляют “благочестивые антипатриоты”. И о том у нас есть показания, опять же, из первых уст, от непосредственного свидетеля, данные в режиме едва ли не репортажа. Это всё та же вторая гомилия святителя патриарха Фотия, где он дает свое описание чудесного спасения Города.

“Пронося Ее облачение, дабы отбросить осаждающих и охранить осажденных, я и весь город со мною усердно предавались мольбам о помощи и творили молебен, на что по несказанному человеколюбию склонилось Божество, вняв откровенному материнскому обращению, и отвратился гнев, и помиловал Господь достояние Свое. Истинно, облачение Матери Божьей – это пресвятое одеяние! Оно окружило стены – и по неизреченному слову враги показали спины; город облачился в него – и как по команде распался вражеский лагерь; обрядился им – и противники лишились тех надежд, в которых витали. Ибо как только облачение Девы обошло стены, варвары, отказавшись от осады, снялись с лагеря, и мы были искуплены от предстоящего плена и удостоились нежданного спасения… Неожиданным оказалось нашествие врагов – нечаянным явилось и отступление их”.

Как видим, патриарх не упоминает никакой внешней причины, которая могла бы заставить осаждающих русов уйти от Константинополя – никакого военного поражения или угрозы, никакой бури. Очевидно, что наши предки не были никем и ничем принуждаемы физически уйти от Царьграда.

А стало быть то чудо, которое исходило от Ризы Пресвятой Богородицы было чудом нравственным. Переменилась не погода, не море, но положение сердец и состояние ума русов. Они не испугались, но увидели некую внутреннюю необходимость уйти от Града, охраняемого Матерью Божией.

Не исключено, что если бы в этом войске уже были грамотные люди и они оставили бы свои записи, они рассказали бы и о явлении Пресвятой Богородицы, которая внушила им мысль не только отступить, но и вскорости прислать просьбу о крещении и выражение готовности принять у себя православного епископа.

“Ныне и они переменили языческую и безбожную веру, – радостно сообщает Фотий, – в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан, сами себя охотно поставив в ряд подданных и гостеприимцев вместо недавнего разбоя и великого дерзновения против нас. И при этом столь воспламенило их страстное влечение и рвение к вере, вновь восклицает Павел: Благословен Бог во веки! – что приняли они у себя епископа и пастыря, и с великим усердием и старанием предаются христианским обрядам”.

Чудо спасения Константинополя от нашествия русов в 860 году было не внешним “спецэффектом”. Это было чудо нравственной перемены, побудившей русских прекратить языческие жестокости, отступить и послать за крестителями. Так что эти события, это чудо по праву может считаться первым чудом в русской истории – и сразу же отлично задокументированным и с участием святого патриарха, великого проповедника и богослова.

Редко какому народу выпадает такая удача – вступить в историю при свете исторического дня, стяжать себе имя сперва безжалостной силой, а затем нравственной вменяемостью, стать частью великого чуда милосердия и спасения, и через соучастие в этом чуде получить первые зачатки Христианства, которые, конечно, не пропали за следующие 128 лет, но приуготовляли Руси то настроение, в котором и стал возможен религиозный переворот святого Владимира Крестителя.

И тем более жаль, что события 860 года, русская историческая премьера, так редко у нас вспоминаются, а когда вспоминаются – превратно толкуются.
Опубликовано на сайте телеканала “Царьград”