14 апреля исполняется 160 лет Петру Аркадьевичу Столыпину, великому русскому государственному деятелю, человеку, который вошел в русскую историю как образец настоящего государственного человека – умный, волевой, бесстрашный, способный победить и революцию и экономический кризис.

Его подлое убийство в Киеве в августе 1911 года стала своего рода прологом к гибели Российской Империи. И не только, конечно, прологом, но и приготовлением условий к этому безжалостному уничтожению врагами великой мировой империи.

«Я хочу быть похоронен там, где меня убьют» – завещал Столыпин. Так оно и произошло. И его могила священна для каждого русского.

В 1913 на Крещатике Петру Аркадьевичу поставили памятник. В марте 1917 революционная бесовня монумент сбросила, а потом конечно уже не восстановили, хотя памятники стоят в Москве, Саратове, Челябинске. В Петербурге, кстати, почему-то нет. Есть только восстановленный памятный знак жертвам взрыва на даче Столыпина на Аптекарском острове, произведенного революционерами.

Столыпин пронесся по истории России за пять лет, настоящим метеором. В начале 1906 это был еще никому не известный Саратовский губернатор, один из сотни российских губернаторов. В апреле того года Столыпин был назначен министром внутренних дел. А в июле – премьер-министром.

За следующие пять лет была подавлена способная покончить с Россией прямо на месте грандиозная революция-смута. Страна сделала колоссальный скачок в своем экономическом, социальном, политическом развитии, прибавила и сытости и уверенности в себе.

Хотя Столыпин не смог предотвратить новой революции, для того его и убили, чтобы не смог, но оставленное им наследство было громадно. Сибирь заселили миллионы русских крестьян и навсегда исключена была угроза ее отторжения от России. На страже города на Неве встали линкоры, ассигнования на которые с таким трудом премьер провел через думу – трудно сказать, как бы сложилась наша история, если бы в сентябре 1941 их там не было. Даже в самые тяжелые годы разрухи работали построенные при Столыпине, в ходе второй волны русской индустриализации, заводы. А «столыпинские» инженеры и политехнические вузы обеспечили России впечатляющий технологический прорыв в ХХ веке.

В 1905 году самосознание русской интеллигенции было едва ли не поголовно революционным и национал-предательским, к 1911 году к значительной части вернулось национальное, православное, даже монархическое самосознание. Именно в столыпинскую эпоху возникли как массовый тип те белые, которые даже проиграв в упорной гражданской войне, все-таки сохранили русскую историческую идентичность в эмиграции и донесли её до нашего времени. Частью этой идентичности было и преклонение перед памятью о великом премьере.

А в 1911 убийца Мордко Богров, стреляя в премьера в Киевской опере, понимал, что стреляет в самого важного наряду с царем человека в России, прекрасно осознавал, что стреляет не просто в чиновника. Стреляет в Империю.

В чем же был исторический феномен Столыпина? Поговорим об этом, а за подробностями я отошлю к своей только что вышедшей книге «Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова», это собрание исторических портретов замечательных русских героев – монархов и государственных деятелей, генералов и адмиралов, философов и писателей, композиторов и  художников. И один из этих очерков посвящен Петру Аркадьевичу Столыпину.

В лице Столыпина русское общество столкнулось с таким изумлявшим феноменом, как честное правительство. До того момента чиновников считали замкнутой кастой высокомерных, бесконечно далеких от народа своекорыстных феодалов.

«Вся революция стояла и стоит на одном главном корне, который, может, и мифичен, но в этот миф все веровали: что в России нет и не может быть честного правительства; что правительство есть клика подобравшихся друг к другу господ, которая обирает и разоряет общество в личных интересах» – писал Василий Васильевич Розанов.

Такой взгляд, разумеется, чаще всего не соответствовал действительности – государственные деятели Российской Империи были глубоко преданными Государю и своему делу энергичными администраторами. Бывали среди них, конечно, люди своекорыстные и суетливые (как, к примеру, С.Ю. Витте, несмотря на весь свой громадный государственный ум), но большинство были кристально честны.

Однако только у Столыпина была харизма рыцарственно честного человека, который абсолютно убежден в том, что он делает и без остатка отождествляет себя с государством. «Родина требует себе служения настолько жертвенно чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу» – премьер всегда жил сам по собственной заповеди.

И вот Смута 1905-1907 годов была подавлена именно явлением честного, умного, энергичного человека, который оказался чище, выше, умнее, порядочней, целеустремленней революционеров.

Василий Розанов так охарактеризовал Столыпина: «Революция при нем стала одолеваться морально, и одолеваться в мнении и сознании всего общества, массы его, вне “партий”. И достигнуто было это не искусством его, а тем, что он был вполне порядочный человек. Притом – всем видно и для всякого бесспорно. Этим одним».

Столыпин, с одной стороны, был кристально честен, а с другой он расправлялся с терзавшими Россию террористами прекрасно осознавая, что он сам – смертник.

12 августа 1906 года на даче премьера на Аптекарском острове революционерами был совершен теракт, самоубийцы из группы эсеров и большевиков взорвали две бомбы (большевики потом врали, что не участвуют в терроризме, но это, конечно, было не так). Бомбы были, кстати, изготовлены большевиками на квартире писателя Алексея Максимовича Пешкова, максима Горбкого, «Буревестника революции».

Погибло 27 человек, разорванных в клочья, среди них один младенец. Были ранены двое детей Петра Аркадьевича, причем 14-летняя Наталья навсегда осталась инвалидом, ей перебило обе ноги. Сам Столыпин чудом не пострадал.

Трупы лиц, бывших на даче, особ разных рангов и положений, среди которых были дамы и даже один младенец, найдены большей частью обезображенными, в виде бесформенных масс, без голов, рук и ног; и долго объятые ужасом, родные отыскивали среди этих обезображенных тел близких им людей. На деревьях набережной висели клочья человеческого тела… Дочь Столыпина, когда ее вытащили из под досок и мусора, и понесли в соседний дом, говорят, спросила: «Что это – сон?» «Нет, это не сон, барышня», – ответили ей. Когда ее положили на кровать и она увидела свои окровавленные ноги, она горько заплакала.  – «Когда я вытащил свою дочь из под обломков, ноги ее повисли как пустые чулки»,- говорил Петр Аркадьевич. Одежда министра вся была замазана известкой, на голове у него было большое чернильное пятно, так как во время взрыва подняло стол и опрокинуло чернильницу. Столыпин хладнокровно приказал позвать офицера и сказал ему: «Поставьте караул к столу; я видел здесь человека, который хотел его открыть. Тут государственные документы».

Общество было шокировано этим чудовищным и не имеющим никаких оправданий преступлений, хотя левой и либеральной печати хватило наглости использовать его для того, чтобы подталкивать премьера к отставке.

«Замечательно, что тотчас после взрыва на даче П. А. Столыпина», – саркастически комментировал это патриотический публицист А. С. Суворин,- левая печать настойчиво стала говорить, что он уходит, что страдания его несчастных детей так подействовали на его нервы, что он не может более заниматься делами. И вот все эти дни сердобольная левая печать усердно дебатирует это предложение министру: уходите, пожалуйста. Благодарите Бога, что вы остались целы, но уходите. Примите в соображение, что убить хотели вас. Вас не убили, а потому сделайте так, что вас как бы убили».

Но не на того напали. Столыпин открыто бросил с трибуны Государственной Думы вызов врагам – и социалистам, и либералам:

«Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у Правительства, у власти, паралич воли и мысли. Все они сводятся к двум словам, обращенным к власти: «руки вверх». На эти слова, господа, Правительство с полным спокойствием, с сознанием своей правоты, может ответить только двумя словами: «Не запугаете».

После трагедии на Аптекарском, Петр Аркадьевич, несмотря на то, что Государь велел поселить его в Зимнем Дворце и поставить строжайшую охрану, считал себя смертником. Но относился к этому без всякого отчаяния или озлобления – как настоящий христианин и воин.

«Каждое утро, когда я просыпаюсь, и творю молитву, я смотрю на предстоящий день, как на последний в жизни, и готовлюсь выполнить все свои обязанности, уже устремляя взор в вечность. А вечером, когда я опять возвращаюсь в свою комнату, то говорю себе, что должен благодарить Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное следствие моего постоянного сознания близости смерти, как расплата за свои убеждения. И порой я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы, наконец, удастся».

Нравственное превосходство Столыпина, жившего глаза-в-глаза со смертью и с абсолютным бескорыстием защищавшего свои идеи и убеждения, было настолько абсолютным, что при столкновении с ним революция попросту начинала затухать, так как этому бесстрашию и убежденности ей нечего было противопоставить.

Ненавистники Столыпина из числа неокоммунистов и прочего левачья часто утверждают, что премьер развязал беспощадный террор. До сих пор можно то тут, то там встретить перепев фразы алкоголика Родичева из партии кадетов о «столыпинском галстуке». Да еще и с приписками, что вот мол народ «прозвал виселицы столыпинскими галстуками». Это вранье от начала и до конца.

Сказанная нетрезвым Родичевым с трибуны оскорбительная фраза вызвала тогда на редкость единодушное осуждение депутатов – «Долго в Думе царило враждебное ко мне отношение», – жаловался неудачливый оратор. Столыпин вызвал его на дуэль и Родичеву пришлось извиниться. Активно тиражироваться эта фраза стала лишь в советский период.

Чтобы понять с какой волной терроризма пришлось справляться Столыпину, достаточно привести цифры. К концу 1907 года жертвами террористов стали свыше четырёх тысяч государственных чиновников — от министров до обычных городовых. 738 чиновников и 645 частных лиц были убиты в 1906-м, а 948 чиновников и 777 частных лиц ранены. В 1907-м не менее 1231 чиновника и 1768 частных лиц были убиты и 1284 и 1734 — ранены. Всего от рук террористов пострадали свыше 9000 человек, из которых половина была убита.

Что противопоставило этому правительство? За 1905-1907 годы казнили 1293 осуждённых за терроризм. Даже если расширить статистику на всё столыпинское время, то, по самым масштабным подсчётам, с 1905-го по 1910 год было вынесено 5735 смертных приговоров по политическим преступлениям, считая приговоры военно-полевых судов. Однако приведен в исполнение был 3741 приговор. Процент реально не исполненных смертных приговоров, вынесенных лишь для устрашения, был очень высок, в некоторые годы достигая 60%.

Вот как Столыпин обосновывал необходимость и неизбежность чрезвычайных мер в борьбе с революционной Смутой:

«Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. Это было, это есть, это будет всегда и неизменно. Этот принцип в природе человека, он в Природе самого государства. Когда дом горит, господа, вы вламываетесь в чужие квартиры, ломаете двери, ломаете окна. Когда человек болен, его организм лечат, отравляя ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете. Этот порядок признается всеми государствами… Это состояние необходимой обороны… Бывают роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теории и целостью отечества… В ваших руках успокоение России, которая, конечно, сумеет отличить… кровь на руках палачей, от крови на руках добросовестных врачей, принимающих самые чрезвычайные может быть меры с одним только упованием, с одной надеждой, с одной верой – исцелить больного».

Петр Аркадьевич был блестящим оратором. Его выступления в Государственной Думе – это образец красноречия, с которым не сравнятся никакие речи политиков. Как оратор он гораздо сильнее и ярче Черчилля, поскольку наряду с яркими образами у Столыпина в речах содержатся глубокие размышления о философии политики.

Вот что он отвечал на требования не пользоваться устаревшими законами:

«Нельзя сказать часовому: у тебя старое кремнёвое ружьё; употребляя его, ты можешь ранить себя и посторонних; брось ружьё. На это честный часовой ответит: покуда я на посту, покуда мне не дали нового ружья, я буду стараться умело действовать старым».

Полякам, требовавшим не вспоминать в правительственной политике былые польские мятежи Столыпин возражал: «В политике нет мести, но есть последствия».

А вот как обосновывал необходимость строительства Байкало-Амурской железной дороги и вообще поворота экономической политики России на Восток:

«Наш орел, наследие Византии, — орел двуглавый. Конечно, сильны и могущественны и одноглавые орлы, но, отсекая нашему русскому орлу одну голову, обращенную на Восток, вы не превратите его в одноглавого орла, вы заставите его только истечь кровью».

Самой знаменитой формулой Столыпина навеки стали, конечно, слова: «Им нужны великие потрясения – нам нужна великая Россия».

У столыпинских слов был определенный контекст и определенный смысл. Полностью эти слова, прозвучавшие в ходе дебатов об аграрной реформе, звучали так:

«Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!»

«Великая Россия» для него — это не болото без потрясений, а Россия национальная, Россия историческая, Россия, опирающаяся на свои традиции. Россия из великого прошлого переходящая, оставляя всё лучшее и отбрасывая худшее, в великое будущее. Для того и боролся Столыпин с потрясателями основ, чтобы не позволить им на месте России соорудить, как он выражался, «новое неведомое нам отечество», — безнациональное и покоящееся на историческом нигилизме по отношению к русскому прошлому и традиции.

Столыпин прекрасно осознавал, что с революцией, руководимой страстной, господствующей над человеком идеей, может бороться только другая идея – столь же страстная и безусловная, столь же подчиняющая без остатка.  Основой идеологии революционеров была смесь, с одной стороны, народничества, лицемерного культа простого человека, а с другой самого циничного космополитизма – настоящей смердяковщины, культа заграницы, заграничного прогресса, отказа от русской самобытности.

Основой идеологии Столыпина был уверенный в себе и последовательный русский национализм. Именно интересы русской нации, охранение государственности и державной власти русского народа были  поставлены Столыпиным в центр правительственной политики.

Столыпин вырос на западной русской границе. Его отец был в числе сподвижников легендарного  усмирителя и русификатора Михаила Николаевича Муравьева, о котором я уже рассказывал в своих программах и глава о котором есть в книге «Добрые русские люди».

Большая часть служебной карьеры Столыпина прошла в Белоруссии – в Ковно и Гродно, где он был губернатором. Столыпин отлично понимал, что формальное, фиктивное «равноправие» в либеральном духе на деле не приведет на западе России ни к чему, кроме реального неравноправия и порабощения русских.

Важнейший принцип политического мировоззрения Столыпина — принцип неразрывной связи русского народа и российского государства. Столыпин был бесконечно далек от риторики наших левых о том, что «Россия никогда не была государством русских», как и от риторики национал-либералов об «Империи — тюрьме русского народа».

Россия для Петра Аркадьевича была и оставалась национальным государством русского народа, империей русского народа, служащей к его славе и украшению. Смысл русской государственности для Столыпина — охранение русского народа

«Правительство должно было или отойти и дать дорогу революции, забыть, что власть есть хранительница государственности и целости русского народа, или действовать и отстоять то, что ей было вверено» – говорил он в Думе.

Философия Столыпина была национальной философией.

«Люди соединились в семьи, семьи — в племена, племена — в народы для того, чтобы осуществить свою мировую задачу, для того, чтобы двигать человечество вперед. Народы забывают иногда о своих национальных задачах, но такие народы гибнут, господа, они превращаются в назем, в удобрение, на котором вырастают и крепнут другие, более сильные народы».

Русская национальная политика стала тем стержнем, на который опирались многочисленные и разнообразные меры столыпинского правительства. Не боясь быть обвиненным в несправедливости Столыпин систематически конструировал такую модель государства, в которой русское имя, русская честь, русское гражданство, русский интерес, были бы на первом месте. «Признайте, что высшее благо – это быть русским гражданином, носите это звание так же высоко, как носили его когда-то римские граждане» – отвечал он польским депутатам, жаловавшимся на то, что их, якобы, числят «гражданами третьего разряда».

Предоставив русским законодательные преимущества по закону о земстве в Западном крае, Столыпин обосновывал это вполне определенно:

«В этом законе проводится принцип не утеснения, не угнетения нерусских народностей, а охранения прав коренного русского населения, которому государство изменить не может, потому что оно никогда не изменяло государству и в тяжелые исторические времена всегда стояло на западной границе на страже русских государственных начал».

Этой столыпинской мысли очень не хватает сегодня, когда наша политика систематически страшится оказать предпочтение своим перед чужими, мало того, стремится любой ценой ублажить чужих, лишь бы не жаловались, а русский мужик потерпит и так.

Очень заметно это во всех странных и абсурдных телодвижениях вокруг закона о соотечественниках. Наша власть боится прямо прописать в законе приоритет при получении российского гражданства русскими. Это считается неполиткорректным.

И отсюда все эти пляски с бубном – «родившиеся на территории СССР», «владеющие русским языком». И каждый раз оказывается, что в приоритетные соотечественники у нас попадает вся Средняя Азия. И в ужасе перед этим законопроекты отклоняют.

Между тем вопрос решается просто. Приоритетное и даже автоматическое право на российское гражданство должно предоставляться людям у которых русские родители. Поскольку в советский период велась запись национальности всех граждан в документах, сделать это не сложно.

Льгота для русских должна быть автоматической. Потому что это не льгота, а прироодное право русских на Россию. А всем прочим замечательным людям льготы должны предоставляться в «ручном» режиме.

Столыпин бы поступил именно так.

И Столыпина, конечно, сильно удивили бы завывания агитпропа о том, что на Украине мы, оказывается «воюем с националистами». Не с некими абстрактными «националистами» мы воюем, а с украинскими сепаратистами, которые пытаются оторвать малороссийскую ветвь от нашего триединого русского народа, о котором так уместно напомнил 12 апреля Владимир Путин. Вина украинских националистов не в том, что они защищают якобы свою нацию, а в том, что при помощи неонацистских методов террора пытаются разрушить нашу, русскую.

Столыпин полагал чтобы Россия была великой, необходимо было, чтобы русский человек стал богатым, сильным, независимым, поистине свободным и при этом осознающим себя в качестве русского  человеком. Именно в этом был стержень его аграрной реформы.

После  освобождения крестьян от крепостной зависимости им, по сути, не нашлось места в новой экономической реальности. И элиты и, зачастую, правительство, продолжали смотреть на крестьян крепостническими глазами – как на опасный подрывной элемент или как на пассивную материальную ценность.

Ни в чем это не выражалось с такой яркостью, как в институте сельской общины, который в равной мере носили на руках как ретрограды-бюрократы, так и социалисты. Первые видели в общине удобный полицейский инструмент, который, якобы, воспитывает в мужике верность монархии и традиции, вторые усматривали ячейку будущего социалистического общества. Характерен и в том и в другом случае крепостнический взгляд в которой мужик и его интересы были не целью, а лишь средством по осуществлению целей поставленных враждующими фракциями элиты.

И ради этих интересов крестьянина лишали гражданского полноправия – права на владение частной собственностью, права на выход из общины и на хозяйственную инициативу. Русское крестьянство обрекалось этим общинным доктринерством сверху на искусственную бедность, так как организация общинного хозяйства была таковой, что высокая урожайность была практически исключена.

Обманулись как те, так и другие, но бюрократы обманулись сильнее – община стала в годы смуты факелом революции, когда запылали «иллюминации» из тысяч усадеб, сожженных крестьянами, уверенными в том, что помещики украли их землю.

Столыпин осознал, что для того, чтобы в России развивались экономика, государственность, представительные учреждения, росли уровень образованности и бытовой культуры, нужны не формальные права и свободы, а реальный живой гражданин, в которого должен был превратиться русский крестьянин.

В одном из своих интервью Петр Аркадьевич рассуждал так: «Прежде всего надлежит создать гражданина, крестьянина, крестьянина-собственника и мелкого землевладельца, а когда эта задача будет осуществлена – гражданственность сама воцарится на Руси. Сперва гражданин, а потом — гражданственность. У нас же обыкновенно проповедуют наоборот. Эта великая задача наша – создание крепкого единоличного собственника, надежнейшего оплота государственности и культуры… Становясь личным собственником, единоличным кузнецом своего счастья, наш крестьянин получает широкую возможность проявлять свою личную волю и свой личный почин в разумном устроении своей жизни, своего хозяйства…».

В отличие от социалистов и либералов, пытавшихся решить крестьянский вопрос в России путем «пересаживания музыкантов» – отъема и передела помещичьей земли, которой  было очень мало и изъятие которой ничего бы не изменило, Столыпин и полностью поддержавший его император Николай II решили изменить положение русского крестьянства стимулировав общий подъем производительных сил стране. Для этого необходимо было высвободить частную инициативу, создать новый сознающий свои цели и предприимчивый тип мужика, способный воспользоваться советами агрономов, сложной сельскохозяйственной техникой и т.д.

Выступая в Думе Столыпин подчеркивал:

«Правительство, наряду с подавлением революции, задалось задачей поднять население до возможности на деле, в действительности воспользоваться дарованными ему благами. Пока крестьянин беден, пока он не обладает личной земельной собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, он останется рабом, и никакой писанный закон не даст ему блага гражданской свободы. Для того, чтобы воспользоваться этими благами, ведь, нужна, известная, хотя бы самая малая, доля самостоятельности. Мне, господа, вспомнились слова нашего великого писателя Достоевского, что деньги – «это чеканенная свобода». Поэтому Правительство не могло не идти навстречу, не могло не дать удовлетворенья тому врожденному у каждого человека, а следовательно поэтому и у нашего крестьянина, – чувству личной собственности, столь же естественному, как чувство голода, как влечение к продолжению рода, как всякое другое природное свойство человека».

И новый тип крестьянина начал создаваться стремительно. Не случайно революция 1917 ни в феврале, ни в октябре не была крестьянской революцией. Насилие и грабеж в деревню принесли развращенные пропагандой и деклассированные солдаты с фронта. А вот сопротивление русской деревни большевикам в 1918-1921 годах оказалось весьма значительным, по сути это был второй фронт гражданской войны, избавиться от которого Ленину удалось только введя НЭП, по сути – капитулировав перед столыпинскими идеями. В 1920-е существовала всеобщая уверенность в том, что большевизму суждено переродиться, капитулировав перед столыпинским мужиком НЭП-а. Этого, увы, не произошло, но выкорчевывать засеянное столыпинской реформой собственническое начало Сталину пришлось массовым раскулачиванием..

Тем досадней, когда сегодня некоторая часть русских консерваторов по сути присоединяется к абсурдным нападкам тогдашних левых на столыпинскую реформу. Община объявляется родовой культурной чертой русского народа, которую, якобы, подорвал Столыпин, чтобы ввести западнический капитализм. Нет ничего абсурдней этой лжи, единственная техническая необходимость изобретения которой состояла в том, чтобы представить большевистские колхозы, а не столыпинские хутора, настоящим продолжением русской традиции. Все нападки на Столыпина «справа» имеют своей задачей представить сталинские колхозы как якобы выражение русского духа, что, конечно, самая безобразная ложь.

Единицей русской социальности была не крестьянская община с земельными переделами, а русский сельский мiр, группировавшийся вокруг церковного прихода. На этот мiр правительство и не посягало, напротив, освобождало его от несвойственных хозяйственно-принудительных функций. Свою же задачу Столыпин видел в том, чтобы новый свободный крестьянин, обладающий собственностью гражданин, стал сознательной силой, которая защищает традицию и монархию как подлинных выразителей своих интересов.

Огромное значение имела политика Столыпина по массовому переселению русских крестьян за Урал. Переселились миллионы человек. Были созданы сотни новых населенных пунктов. Именно при Столыпине Сибирь стала не довеском к европейской России, а настоящей органической её частью.

Как ненавидели столыпинскую переселенческую политику враги видно из раздуваемого ими мифа о «столыпинском вагоне», стараниями большевиков и либералов превращенном в синоним «арестантского вагона». Столыпинские вагоны были сконструированы и запущены в производство русской железнодорожной промышленностью для того, чтобы удобно перевезти в Сибирь как семью переселенцев, так и её скот и инвентарь. Первые такие вогоны были построены на Русо-Балтийском заводе в Твери. Всего таких вагонов было построено 3,5 тысячи.

Из таких вагонов устраивались целые поезда, правительство организовывало бесплатное горячее питание переселенцев на станциях. В составе поездов были санитарные вагоны и вагоны лектории в которых крестьянам читались лекции по агрономии и другим нужным в хозяйстве дисциплинам.

Для перевозки заключенных столыпинские вагоны стали использоваться большевиками. И это вполне логично – Столыпин пытался создать из русского мужика свободного гражданина. Сталин предпочел превратить его в зека. Но крайняя степень бесстыдства была в том, чтобы называть «столыпинскими вагонами» вагонзаки для мучения заключенных, в то время как настоящие столыпинские вагоны были сконструированы для максимального удобства свободного крестьянского переселения.

За 1906-1914 годы в Сибирь пришло 3 569 тыс. человек – 2% общего населения Империи. Из них не удержались и вернулись в европейскую часть России лишь полмиллиона человек. Столыпинскими переселенцами были основано на Востоке России тысячи городов и сел. На Алтае, к бывшем одним из центров переселенчества, появилось 3 415 населённых пунктов, в которых поселились свыше 600 тысяч крестьян-переселенцев.

Переселенческая политика Столыпина, продолжавшаяся до 1917 года, привела к взрывному росту посевных площадей в Сибири. В Тобольской губернии между 1905 и 1915 гг. посевная площадь возросла на 127%, в Томской губернии на 230%, в Акмолинской области – 354% (современный Казахстан), в Семипалатинской области (совр. Казахстан) – 381%. В 1909-1913 гг. Томская губерния при четырехкратно меньшем аграрном населении вывозила пшеницы больше, чем губернии центральной России. В 1912 г. Сибирь экспортировала за границы Российской Империи масла на сумму 70 млн. рублей. В Томской губернии в 1914 г. насчитывалось 2 723 маслодельных завода, производство которых составляло 2 410 000 пудов масла в год.

Даже самые отчаянные враги премьера вынуждены были признать удачу его дела – столыпинская Россия переживала настоящее экономическое возрождение и подъем. Приведем свидетельство из воспоминаний «На путях к свободе» Ариадны Тырковой Вильямс. Ариадна Владимировна Тыркова принадлежала к числу последовательных политических врагов Столыпина, была членом ЦК кадетской партии, и однако вынуждена была признать – Россия усилиями Петра Аркадьевича преобразилась.

«Во всех областях пошли сдвиги. Стремительно развивались  просвещение  и  все  отрасли  народного хозяйства,  промышленность,  банки,  транспорт,  земледелие. Трудно было уследить за движением, осмыслить все,  что  происходило  в  стране…

Городской  голова  Новониколаевска  (переименован  теперь  в  Новосибирск)  имел  большой  успех.  Он  рассказывал,  как за какие-нибудь  10 лет маленький  поселок разросся в образцовый  город с  200 тысяч  населения.  Были  разбиты сады, проложены хорошие мостовые, проведены трамваи,  электричество,  телефоны,  построены  просторные общественные здания, школы, театр, комфортабельные частные дома. Маленький поселок перегнал старые города,  получил все, что давала тогда передовая техническая  цивилизация. Мы  слушали  что-то,  напоминающее рассказы из американской жизни.

Росту городов и промышленности помогала правительственая  система кредитов,  правильная  постановка железнодорожного хозяйства… Этот рост ощущался на каждом шагу, даже  в нашем  небольшом деревенском  углу.  Мужики становились  зажиточнее,  были лучше  обуты  и  одеты. Пища у них стала разнообразнее, прихотливее. В деревенских  лавках  появились  такие  невиданные  раньше вещи,  как  компот  из  сушенных  фруктов.  Правда,  он стоил только 18 коп. фунт, но прежде о такой роскоши в деревне не помышляли, как не воображали, что пшеничные  пироги  можно  печь  не только в  престольный праздник,  но  каждое воскресение.  А теперь  пекли, да еще с  вареньем,  купленным  в той же деревенской лавочке… С быстрым ростом крестьянского скотоводства  и  в  Европейской,  и  в  Азиатской  России увеличилось  и  производство  молока  и  масла.  Жизнь действительно становилась обильнее, легче…

Уж на что у нас было  принято  ругать  каждое  министерство  отдельно и все правительство в целом, но и  оппозиция вынуждена  была  признать,  что  Министерство  земледелия хорошо  работает,  систематически  проводит  в  жизнь очень  разумный  план  поднятия  крестьянского  хозяйства. Мелкий кредит, ссуды для кооперации,  производительной  и  потребительской,  опытные  сельскохозяйственные станции, агрономические школы, разъездные инструктора, склады орудий, семян, искусственных удобрений, раздача племенного скота, — все это быстро повышало производительность крестьянских полей».

Именно в это преображение, в эту созидающую силу, дающую крестьянам масло и сухофрукты, городам трамваи и канализацию, стране – железные дороги, флоту – броненосцы, всем русским людям – чувство национального достоинства и уверенность в сохранении русской традиции, в это предощущаемое «неистовое цветенье» великой культуры – и стрелял террорист Богров.

В этом убийстве много загадочного и до конца не проясненного и по сей день. Важно только опровергнуть самый бесстыжий миф. Созданный либералами до революции и активно поддерживаемый советскими и постсоветскими историками о каком-то «недоверии», которое, якобы, испытывал к Петру Аркадьевичу император Николай II.

Напротив, со стороны Государя премьеру оказывалось от первого и до последнего дня величайшее доверие. Дважды Государь со всей определенностью отклонял отставку Столыпина. Причем весной 1911 речь шла об очень серьезном кризисе, в ходе которого недоверие премьеру по сути вынесли обе палаты парламента – Государственный Совет и Государственная Дума. Все были убеждены, что Столыпин будет оставлен, однако этого не произошло. Через полгода после вотума премьер пал от руки убийцы на своем посту, сохраняя всю полноту власти. Если бы не киевская трагедия, вероятно столыпинская эра в русской политике продлилась бы еще немало лет.

Петру Аркадьевичу Столыпину не удалось предотвратить революционную и геополитическую катастрофу России в ХХ веке, хотя он сделал все, что от него зависело. Увы, удар по полководцу, как не раз доказала всемирная история, чрезвычайно эффективен. Мы не можем изменить прошлого, в котором Россия не смогла пойти по столыпинскому пути. Ей помешали.

Но мы можем и должны провести реставрацию будущего. Устроить нашу жизнь в России XXI века такой, какой она была бы, если бы Петру Аркадьевичу дано было бы воплотить всего его замыслы. Нам нужна столыпинская Россия.