Спор о византийском наследии – это один из главных для русского национального самоопределения споров.
Спор о Византии. Западники против… западников и славянофилов
Начал его еще основатель западничества П.Я. Чаадаев в первом «Философическом письме» заявивший:

«В то время, когда среди борьбы между исполненном силы варварством народов Севера и возвышенной мыслью религии воздвигалось здание современной цивилизации, что делали мы? По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии, к предмету глубокого презрения этих народов» (1).

Этот тезис вскорости получил отпор как со сторону славянофилов, так и со стороны по настоящему знающих историю западников. Отец-основатель славянофильства А.С. Хомяков писал:

«Невозможно было чтобы такая самобытная многовековая держава прошла без следов, и действительно, её следы, добрые и злые, везде видны на Востоке. Грустно бы было, если бы никто из живых людей, никакая современная народность, не оглядывались бы на неё с благоговением и любовию. Такого равнодушия не заслуживали ни её воинственные деятели, мужи доблести и побед – Копроним и Цимисхий, ни её светлые деятели, мужи богопознанья и христианских песнопений – Григории и Дамаскины; ни её великие художники, строители таких храмов как св. София, или Панселины, предшественники позднейшего пластического искусства; ни её юристы, которых труды положили основу всей юридической цивилизации Европы. По нашему мнению, говорить о Византии с пренебрежением – значит расписываться в невежестве» (2).

Аналогичного мнения придерживался и интеллектуальный лидер западников Т.Н. Грановский:

«Очевидное равнодушие западных писателей к государству Константина Великого объясняется отчасти отношениями этого государства к латино-германским племенам. Между ними не было органической связи… Её влияние на судьбу его предков не дает ей особенных прав на его сочувствие… Нужно ли говорить о важности византийской истории для нас, русских? Мы приняли от Царьграда лучшую часть народного достояния нашего, т. е. религиозные верования и начатки образования. Восточная империя ввела молодую Русь в среду христианских народов. Но кроме этих отношений нас связывает с судьбою Византии уже то, что мы славяне» (3).

Не трудно заметить, что за Византию высказывались те из русских интеллектуалов, кто всерьез занимался научным изучением истории. Против – Чаадаев, для которого читанное у Гиббона было поводом для салонной болтовни.
Однако транслированный Чаадаевым в русскую публицистику мем о «растленной Византии» с тех пор повторялся в не раз и не два. «Византия, которой гниение началось вместе со славою, развратная, гнусная» – писал Герцен в «Легенде». Владимир Соловьев в стихотворении восхваляющем монгольское нашествие «Панмонголизм», так и высек в граните: «Когда в растленной Византии / Остыл божественный алтарь / И отреклися от Мессии / Иерей и князь, народ и царь / Тогда он поднял от Востока / Народ безвестный и чужой, / И под орудьем тяжким рока / Во прах склонился Рим второй». Дальше следовала обычная у прогрессивной интеллигенции пропаганда в пользу внешнего противника – в данном случае японцев: «нездешней силою хранимы идут на Север племена», «О Русь, забудь былую славу», «и Третий Рим лежит во прахе» и т.д.
Чисто для справки – монголы пришли в Европу тогда, когда Византия уже была стерта во прах, изнасилована и ограблена «франками» из Четвертого крестового похода. Более того, удар, нанесенный монголами главным восточным противникам византийцев туркам-сельджукам значительно облегчил положение византийцев и позволил им сосредоточиться на отвоевании Константинополя.
Тезис о роковом влиянии византизма на русскую историю, о том, что история эта пошла бы совсем иначе, если бы Русь приняла Христианство от Рима, а не от Царьграда, с тех пор стал общеобязательным догматом исторического национального нигилизма. Большей частью продвигающих его авторов данный тезис заимствуется из работы американского советолога родившегося на территории Польши (простите мне этот эвфемизм) Ричарда Пайпса «Россия при старом режиме».

«Приняв восточный вариант христианства, Россия отгородилась от столбовой дороги христианской цивилизации, которая вела на Запад. – пишет Пайпс в главе, которая выразительно называется «Церковь как служанка государства». – После обращения Руси Византия пришла в упадок, а Рим пошел в гору. Вскоре. Византийскую империю осадили турки, которые отрезали от нее кусок за куском, пока, наконец, не захватили ее столицу. В XVI в. Московия была единственным крупным царством в мире, все еще исповедующим восточный вариант христианства. Чем больше она подвергалась нападкам со стороны католичества и ислама, тем больше замыкалась в себе и делалась все нетерпимее. Таким образом, принятие христианства, вместо того, чтобы сблизить Россию с христианским миром, привело к изоляции ее от соседей» (4).

Впрочем, работа Пайпса в целом – это собрание бесчисленных русофобских лулзов с претензией на осмысление русской истории.
Вот, к примеру, еще один случай, когда он пытается указать на пользу разрыва с Византией для русской жизни. Он настолько анекдотичен, что я позволю себе сделать небольшое отступление.

«Разрыв торговли с Византией, где имелся большой спрос на рабов, образовал в России XII- XIII вв. излишек живого товара. Известны случаи, когда вслед за успешной военной кампанией пятерых рабов продавали за стоимость одной козы. Такой избыток, вероятно, давал удельным князьям очень сильный побудительный мотив для поворота к эксплуатации земли» (5).

Так и представляешь себе растленную рабовладельческую империю, которая высасывает из Руси все соки посредством её алчных князей, которые, подобно племенным вождям Западной Африки в XVII-XVIII веках, продают работорговцам своих подданных. И только когда благодетельные кочевники перекрывают для Руси торговые пути, жадным боярам приходится придумывать холопьему неликвиду иное применение – развитие земледелия.
В этом коротком абзаце ошибочно всё.

Действительно, рабы составляли существенную часть русского экспорта в Константинополь, но говорить о каком-то сверхспросе в Византии на рабов не приходится. В год с Руси в Царьград приходило около 80 ладей (6). Если очень постараться в каждую из них можно было посадить до 30 рабов . Не трудно посчитать, что максимально возможный работорговый оборот Руси и Византии составлял 2400 человек в год. Сравнить с оборотом африканской работорговли или с той настоящей работорговлей, которая развернулась между Крымским Ханством и тем же Константинополем после захвата его турками попросту невозможно. И уж на столь незначительном неликвиде рабов поднять «удельнокняжеское» хозяйство ну никак не возможно.
Во-вторых, торговля Руси в XII-XIII веке не прерывалась, как минимум до разгрома Руси татарами, когда излишки рабов образовались на совсем другом, отнюдь не русском, а вовсе даже и Ордынском рынке. Гипотеза, что в XII веке половцы перерезали путь из Варяг в Греки и потому торговля Киева начала ослабевать, а русское население стало передвигаться на север, была популярна в XIX веке, ей отдали дань В.О. Ключевский и М.К. Любавский, но после новых археологических исследований Поднепровья она полностью отброшена. На XII век приходится расцвет русской торговли по Днепру и расширение расположенных там русских поселений.

«Днепр оставался главнейшей магистралью, ведущей на юг. Если бы путь по нему оказался надолго перерезан, это, конечно, причинило бы неудобства, но похоже, что в середине XII в. торговля по Днепру процветала. Раскопки на Великопотемкинском острове в устье Днепра показали, что максимальную площадь – территорию около 4 гектаров – находившееся там поселение занимало в XII – начале XIII в. причем здесь были найдены многочисленные фрагменты амфор и поливной посуды. В тот же период возникло множество славянских поселений вблизи Днепровских порогов и в низовьях Днепра» (7).

Наконец, в-третьих, история про «пять рабов по цене козы», приводимая Пайпсом, – это пример просто-таки гомерического невежества, на уровне русских в розовой ушанке с медведем и балалайкой. Так отразилась в сознании Пайпса известная война Андрея Боголюбского с Новгородом в 1168 году, неудачно закончившаяся для Суздальского князя. Новгородцы, как они считали потом – чудесным заступлением иконы Богоматери «Знамение», разгромили суздальцев и многих взяли в плен и «купляху суждальц по 2 ногате» (8). Пересчет этой цены пленников на цену козы сделал русский историк М.А. Дьяконов (9). Но Пайпс воспроизводит его с ошибкой – коза стоила 6 ногат, что равно цене не пяти, а трех пленников.

Предоставлю образованному читателю судить были ли у Новгородской республики «удельные князья», которые могли сажать пленников на землю, и имелась ли у новгородцев техническая возможность сбыть массы пленников в Константинополь, даже с учетом того, что путь по Днепру был свободен. Да и стали бы они это делать – в тогдашней Европе, как и на Руси, пленников как правило брали для выкупа – везти на дальние работорговые рынки суздальских мужиков-ополченцев не было решительно никакого резона.
Представлять рабство и холопство на Руси в X-XII веке наподобие работорговли Крымского ханства или американской работорговли нового времени – конечно ошибка. Рабы были одним из способов инвестиций, причем важным аспектом этих инвестиций был выкуп ими самих себя. Вот как описывается бизнес ярла Эрлинга, зятя шведского короля Олава Трюгвасона, в «Хеймскрингле» Снорри Стурлусона.

«Днем Эрлинг заставлял своих людей работать на него, а вечером или ночью он давал возможность тем из них, кто хотел, работать на себя. Он давал рабам землю, и они сеяли хлеб и снимали урожай. Эрлинг устанавливал размер выкупа, и многие рабы выкупали себя через полгода или год, а все, у кого было хоть сколько-нибудь удачи, выкупали себя через полтора года. На эти деньги Эрлинг покупал себе других рабов» (10).

Вместо выдуманной Пайпсом рискованной и накладной транспортировки в Византию пленных суздальцев, новгородцы просто могли назначить им выкуп и отработку. Ну или, на крайний случай продать их скандинавскому ярлу, такому как Эрлинг, который провернул бы всё ту же бизнес-схему.

Но в данном случае бизнес у новгородцев не задался. Пересказывая пересказ летописи Пайпс совершенно не понимает иронии новгородского летописца. Фраза «2 ногаты» на одном и том же листе Новгородской Первой летописи старшего извода (лист 37 Синодального списка) присутствует дважды в соседних статьях. Сперва рассказывается о дешевизне суздальских пленников, покупаемых по 2 ногаты, и тут же идет запись: «Бысть дороговь в Новегороде: и купляху кадь ржи по 4 гривне, а хлеб по 2 ногате, а мед по 7 кун пуд. И сдумавше новгородьци показаша путь князю Роману, а сами послаша к Ондрееви по мир на всеи воле своеи» (11). Другими словами, проиграв битву, Андрей Боголюбский ввел против Новгорода санкции, а именно попросту задушил не могший обеспечить себя хлебом Новгород блокадой. Костлявая рука голода заставил горделивую республику капитулировать. И новгородский летописец поставив в параллель 2 ногаты за пленника и 2 ногаты за хлеб хотел не столько похвастаться дешевизной захваченных новгородцами суздальчан, сколько указать на дороговизну хлеба (хлеб по цене пленника) и на бесплодность новгородской победы.
Впрочем, от методов Пайпса вернемся к существу вопроса. В своей главной антивизантийской филиппике Пайпс вполне каноничен – он лишь повторяет то, что говорили до него начиная с Чаадаева. Антивизантийский миф русской истории может быть сформулирован в следующих тезисах.

1. Византия была упадочной, гниющей цивилизацией, цитаделью религиозного обскурантизма и морального растления, что и было подтверждено её падением в 1453 году, в то время как Запад продолжил свою историю.
2. Перед Русью стоял выбор между Восточным и Западным Христианством и русские, польстившись на блестки византизма, сделали неверный выбор.
3. Византия увела Русь со столбовой дороги европейской цивилизации, обрекла её на культурное и технологическое отставание, сотни лет технологической изоляции.
4. Византия препятствовала связям Руси с Европой, византийское влияние внедряло у русских идею рабства, преклонение перед самодержавной властью, мистическую отрешенность в противоположность западному трудолюбию.
5. Византийское наследие, в частности Православие – это гири, которые продолжают тянуть развитие России вниз и от них нужно как можно скорее освободиться.

В эту канву легко могут встроиться не только либералы. Легко в эту матрицу встраиваются, к примеру, неоязычники – была великая Русь Ведическая, чьи космические корабли бороздили просторы Мирового Океана, а пришли злобные христиане и уничтожили и Русь и всё её прошлое от которого только и осталось, что Велесова Книга. В ту же матрицу встраиваются и радикальные нацдемы – мол Русь была демократической, вечевой, торговой, городской, европейской, а инъекция византизма вместо римо-католицизма (который в итоге непременно дал бы протестантизм) сделала её самодержавной, деспотической, крепостнической, полуазиатской. Сюда же, как рак с клешней, могут затесаться и сторонники того, чтобы Россия приняла ислам – мол соблазнился Владимир на крымскую винную лозу, принял веру от греков, и расцветал бы сейчас в стране Ар Рус шариат, а так получается полный харам.

Так или иначе, общая смысловая фигура, к которой сводится любой из множественных антивизантийских дискурсов, сводится к следующему: «У Руси были неплохие исторические перспективы, но встреча с Византией полностью её обесценила». Есть, конечно, некоторый парадокс, в том, что на обесценивание Руси жалуются те, кто в другое время и в другом контексте жалуются на то, что Россия слишком большая, слишком опасная, слишком вооруженная, слишком купающаяся в нефтедолларах, Характеристика России как жалкой сплошь и рядом соседствуют с характеристикой России как опасной. А тут есть две большие разницы.
Можно, конечно, сказать, что опасной Россию делает, к примеру, наследие викингов. Но вот загвоздка. Наследниками викингов являются, к примеру, шведы, в ужасе искавшие средь своих ущелий Норны воды нашего коня корабельных сараев. Датчане – отважные победители жирафа Мариуса. Исландцы, которые располагают стратегическим оружием, способным изменить геополитические расклады в северном полушарии – вулканом Эйяфьятлайокудль. И только русы, как и тысячелетие назад, всё еще способны внезапным рейдом захватить Херсонес. Так, что если византизм создает некоторую особенность русских по сравнению с другими североевропейскими народами, то и данное отличие тоже создается им.
Поэтому давайте рассмотрим византизм, его сущность и его влияние на русскую историю попристальней. Может быть мы заметим что-то, что ни ученику иезуитов Чаадаеву, ни ученику иезуитов же Соловьеву, не говоря уж о Пайпсе, было попросту непонятно.

1. Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. Т. 1 М.: «Наука», 1991. с. 331
2. Хомяков А.С. Примечание к статье «Голос грека в защиту Византии» // Полное собрание сочинений Алексея Степановича Хомякова. Т. III. М., 1900. c. 366 [http://www.runivers.ru/lib/book3560/18633/]
3. Грановский Т.Н. Латинская империя // Собрание сочинений. М., 1900 сс.377-378. См. также: Бороздин И.Н. Т. Н. Грановский и вопросы истории Византии // Визанийский временник. Т. 11 (36). М.: Издательство АН СССР, 1956 сс. 271-278 [http://www.vremennik.biz/opus/BB/11/51598]
4. Пайпс, Ричард. Россия при старом порядке. М.: «Независимая газета», 1993. сс. 293-294 [http://lib.ru/HISTORY/PAJPS/oldrussia.txt]
5. Пайпс, Ричард. Россия… с. 65
6. Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX- начало XII в.). СПб.: Алетейя, 2000. с.111 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4106155]
7. Франклин С., Шепард Д. Начало Руси. 750-1200. СПб., «Дмитрий Буланин», 2009. с. 508. О том же: «Весь XII век прошел под знаком наступления Руси на степняков. Половецкие кочевья были отброшены в конечном счете к Дону и Донцу на Левобережье и к Дунаю на Правобережье. Наступательная политика Руси обезопасила днепровский речной путь от постоянных набегов половцев… Постоянный и прочный контроль киевских князей над днепровским водным путем подтверждается, таким образом, летописными известиями, а также существованием в Южном Поднепровье постоянных русских поселений» (Толочко. П.П. Киевская земля // Древнерусские княжества X-XIII вв. М.: «Наука», 1975 с. 16)
8. Ногата – русская счетно-денежная единица равная полновесному арабскому дирхему.
9. Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб.: «Наука», 2005 (первое изд.: Юрьев, 1907) с. 92 «Если принять во внимание, что в ту пору коза и овца ценились по 6 ногат, свинья в 10 ногат и кобыла в 60 ногат, то цена пленника в 2 ногаты должна была быть объяснена лишь крайнею нуждою поскорей сбыть чересчур обильный товар» (Там же).
10. Снорри Стурлусон. Круг земной. М., 1980. с. 177 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3544828]
11. Полное собрание русских летопией (Далее: ПСРЛ. Т.3). Новгородская первая летопись. с. 33 [http://www.lrc-lib.ru/rus_letopisi/Novgorod/gif_mm.php?file=33.gif]

Просвещение затемняет Византию

Образ «растленной Византии» – это штамп европейской историографии XVIII века, когда широкие слои трудящегося масонства отправились в бой с проклятым версальским абсолютизмом. До того момента Византия в Европе была чрезвычайно популярна и считалась великой древней империей, обладавшей отличным управлением, удивительной долговечностью и служащей достойным предметом для подражания.
Людовик XIII, выставленный ничтожеством только у Дюма, а на деле талантливый композитор, ученый-гуманитарий и отважный полководец, перевел с греческого наставления диакона Агапита Юстиниану о добром правлении. Его сын Людовик XIV повелел королевской типографии начать издание многотомного собрания византийских хроник, не потерявшего своего значения и по сей день (12). Скорее всего именно византийские истоки имеет осуществленная Королем-Солнцем идея управления при помощи придворного ритуала, нашедшая такое полное выражение при Версальском дворе.
Соответственно, когда деятели Просвещения начали атаки на французский абсолютизм, их неизбежной жертвой должна была стать и Византия. Если средневековое папство они атаковали, чтобы сокрушить католическую религию, то Византию, чтобы сокрушить государство. И Византия превратилась по словам Вольтера в «позор человеческого ума».
Решающую роль в оформлении этой черной легенды сыграл англичанин Эдуард Гиббон – талантливый писатель, усердный историк и никакой филолог. Начав писать историю Римской Империи, о увлекся и решил на примере Византии показать до чего доводит народы принятие Христианства. Для этого ему и понадобилась картина истории Византии как непрерывного вырождения, деградации, развития самых низких человеческих качеств и самых диких суеверий. Иными словами его «упадок и разрушение Римской империи» были историографическим аналогом Вольтерова «раздавите гадину!».

Греческий язык, при этом, Гиббон знал плохо. Поэтому высоким научным качеством ео труд отличается до 518 года, которым заканчиваются «Анналы» церковного историка эпохи Людовиков – Тиллемона, а дальше Гиббон начинает путаться в показаниях, присочинять, додумывать, неверно интерпретировать. В посвященных собственно Византии трех довольно путанных тома истории Гиббона из семи, изложение таково, что составить целостное представление о том или ином императоре или эпохе – невозможно. Зато мозг читателя на каждой странице прошивается формулировками «дикое суеверие греков», «варварская жестокость», «низменное коварство».
Как именно изготовлялся стереотип о византийском интриганстве и лицемерии, мы можем проследить на маленьком примере. Характеристика Гиббоном Алексея I Комнина, одного из самых выдающихся византийских императоров, в целом положительна. Однако в конце вставляет Гиббон торопится вставить шпильку:

«Искренность его нравственных и религиозных добродетелей была заподозрена такими людьми, которые провели свою жизнь в самой близкой с ним интимности. В последние часы его жизни, когда его жена Ирина упрашивала его изменить порядок престолонаследования, он приподнял свою голову и со вздохом вымолвил какое-то благочестивое замечание о мирской суете. Гневное возражение императрицы могло бы служить эпитафией для его гробницы: «Вы умираете точно так же как вы жили – лицемером» (13).

Собственно уже из рассказа Гиббона следует, что Алексей Комнин был шовинистическим мужчиной-сексистом, следовавшим в вопросе наследования престола золотому правилу: «Послушай бабу и сделай наоборот». Интересно, была ли у него рубашка с принтами?

Но лучше посмотрим что на самом деле происходило в истории, так преподнесенной Гиббоном. Алексей, разумеется, хотел оставить империю своему сыну – замечательному полководцу и исключительно благородному человеку Иоанну. Но мать сына не любила, а любила дочь – Анну, и уговаривала императора принять совершенно кособокое решение – оставив империю дочери и зятю. Разумеется, такое безобразное решение было бы чистым произволом и ничем кроме гражданской войны закончиться не могло. Алексей, устав выслушивать причитания жены, однажды ответил ей гневной отповедью:

«Жена, участница моего ложа и царства! Ужели ты не перестанешь советовать мне того, что благоприятно твоей дочери, стараясь нарушить похвальный порядок, как будто бы ты с ума сошла? Оставь меня в покое! Или лучше, давай рассмотрим вместе, кто из всех прежних римских императоров, имея сына, способного царствовать, пренебрег им и предпочел ему зятя? Если же когда-нибудь и были подобные случаи, не станем, жена, считать законом того, что бывало редко. А надо мною и особенно стали бы громко смеяться все римляне и меня сочли бы за сумасшедшего, если бы я, получив царство не путем законным, но кровью родных и средствами, не согласными с христианскими постановлениями, при назначении наследника отверг своего родного сына» (14).

После этого Алексей, на все разговоры на эту тему лишь задумчиво кивал головой. Когда Алексей оказался при смерти, Иоанн пришел к нему, бросился в слезах на колени перед ложем отца и тайком стянул с его пальца императорскую печать. Отец на это лишь блаженно улыбнулся – он хотел от сына именно этого. Когда весть о провозглашении Иоанна императором дошла до Ирины, она бросилась к Алексею и начала жаловаться, что вот, сын при жизни отца отнимает власть. Алексей блаженно улыбнулся и воздел руки к Небу в радости. Тогда Ирина осознала, что всё это было сделано по его воле.

«Муж! Ты и при жизни отличался всевозможным коварством, любя говорить не то, что думал, и теперь расставаясь с жизнью, не изменяешь тому, что любил прежде» (15).
Алексей Комнин (1056-1118, власть захватил в 1081) был воплощением «византийского коварства». И чего же он им добился? Он удержал власть в империи, положив конец семидесятилетней чреде дворцовых переворотов, поставивших империю на край гибели. Он перехитрил всех врагов империи – турок-сельджуков, печенегов, сицилийских норманнов и, наконец, крестоносцев, которые своим мечом отвоевали у мусульман для греков немало земель. Он выдержал длившееся много десятилетий противостояние со смертельным врагом Боэмундом Тарентским – одним из лидеров крестоносцев, разгромил его в битве при Диррахии и вынудил подписать унизительный мир в котором гордый норманн признал себя вассалом императора и возвращал все захваченные ранее земли на Востоке.
Алексей сумел, вопреки женским интригам в пользу дочери Анны, оставить власть сыну Иоанну, который одержал немало славных побед и оставил власть своему сыну — Мануилу. Анна тоже оказалась при деле – в заточении в монастыре, куда после неудачной попытки мятежа её отправил Иоанн, она написала «Алексиаду» – великолепную историю деяний своего отца, одну из лучших книг в византийской и мировой литературе, обязательную к прочтению каждому образованному человеку (16). Другими словами, жизнь Алексея Комнина – это настоящий учебник успешной политики.

12. Васильев А.А. История Византийской Империи. Время до Крестовых походов (до 1081 г.). СПб.: «Алетейя», 1998. сс. 41-42 [http://gumilevica.kulichki.net/VAA/vaa1.htm]
13. Гиббон, Эдуард. Закат и падение Римской Империи. М.: “Терра”, 1997 с.382
14. Никита Хониат. История со времени царствования Иоанна Комнина. Т. 1. (1118-1185). Рязань 2003 с. 18 [http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/Xoniat/]
15. Никита Хониат. История… с. 20
16. Анна Комнина. Алексиада. М., Наука, 1965 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1026425]

Запад разворачивается лицом к Византии

Современный Запад, для которого желание сковырнуть французский абсолютизм неактуально, начал разворачиваться к Византии лицом. Постепенно она входит в моду, чем способствовала ситуация на арт-рынке в 1920-30-е годы, когда вложения в византийское искусство были признаны хорошим способом не слишком дорого купить древности (тогда, напомню, буквально громились и распродавались по весу византийские коллекции и храмы на территории бывших Российской и Османской Империй). Чтобы обслуживать арт-рынок понадобились визнтиноведческие центры, исследовательские институты, научные журналы. Именно так возник знаменитый американский центр византинистики в Думбартон Оксе (17).
Сегодня на Западе выходят ежегодно сотни изданий посвященных Византии, это одно из самых динамично развивающихся направлений западной науки. А широкому читателю предлагаются к прочтению обобщающие популярные книги неизменно начинающиеся и заканчивающиеся анафемами в адрес заморочившего всем голову Гиббона .
Каждый западный эстет знает, что круче Византии ничего попросту нет. Чтобы убедиться в этом достаточно заглянуть в великолепную книгу директора Британского Музея Нила Макгрегора «История мира в 100 предметах». При всем мультикультурализме и всесторонней толерантности Макгрегор с явной иронией пишет об индуистских артефактах, с холодной неприязнью – о мусульманских, тоном тяжкой повинности – о творениях «гей-культуры», зато описывая византийскую икону «Торжество Православия» буквально захлебывается от восторга.
Икона показана британским искусствоведом не только как временной памятник искусства, но и как мощное оружие в сопротивлении исламскому нашествию. Рассказывается сперва о генезисе иконоборчества – византийцы пытались понять в чем секрет успехов мусульман и одним из ответов было «мусульмане не поклоняются изображениям». Начался страшный иконоборческий кризис. У Макгрегора, оказывается, есть любимая героиня на этой иконе – святая Феодосия, монахиня-бунтарка, столкнувшая лестницу с солдатом, намеревавшимся сбросить на землю икону Христа и за это казненная.
Именно противостояние иконоборческому кризису и создало развитую византийскую цивилизацию, которая, кстати, за несколько веков после Торжества Православия взяла впечатляющий реванш у мусульманского мира, — задолго до крестовых походов. А затем, когда Византия после тысячелетней борьбы пала икона сохранила идентичность православных в варваризованном мире Восточного Средиземноморья.
«Вера, провозглашенная в иконе «Торжества Православия» была достаточно сильна, чтобы даже в условиях исламского правления традиции православного христианства включая иконопочитание сохранились, Можно сказать, что эта икона выполнила свое предназначение. Каждый год в первое воскресенье Великого поста Православная Церковь во всем мире отмечает событие, запечатленное на этой иконе: Торжество Православия. На литургии образ и музыка человеческого голоса соединяются в страстном порыве духовного стремления» (18).
Всё чаще Византию начинают рассматривать как щит на пути завоевательных волн с Востока, который предоставил Западу время для развития. «Великие стены Константинова города задержали наступление мусульман в Европу на восемьсот лет, дав так необходимое Западу время для развития» (19).
Византийский опыт начинает осваиваться как актуальный, «политтехнологический» опыт западной цивилизации. Здесь обращает на себя внимание работа Эдуарда Люттвака, некогда советник Рональда Рейгана по стратегии, специалиста по переворотам и революциям: «Стратегия Византийской Империи» (20). Интересно, что как и Пайпс, Люттвак родился в Восточной Европе, в еврейской семье, но не в Польше, а в Румынии, то есть в византийском культурном ареале. И сразу заметна разница подходов у работника американского агитпропа Пайпса и о специалиста по реальной политике и стратегии Люттвака.
Люттвак пытается резюмировать стратегические принципы Византийской Империи, позволявшей ей более тысячелетия держаться окруженной со всех сторон врагами, против явно превосходящих сил противника. Умение бить врагов поодиночке, стравливать их друг с другом, подкупать, выстраивать сложные дипломатические схемы – при таком прочтении «византийская интрига» выглядит совсем иначе.
В конечном счете Люттвак вывел следующий «Византийский оперативный кодекс»:

«1. Избегай войны всеми возможными средствами, но всегда действуй так, будто она может начаться в любое время…
2. Собирай разведывательные данные о враге и о его способе мышления, постоянно следи за его перемещениями…
3. Веди кампанию энергично, как наступательную, так и оборонительную, но атакуй по большей части малыми подразделениями… Избегай битвы, особенно битвы крупномасштабной…
4. Заменяй битву на уничтожение «не битвой» маневров. При обороне не пытайся противостоять значительно превосходящим силам…
5. Старайся завершать войны успешно, вербуя союзников, чтобы изменить общее соотношение сил…
6.Подкуп – самый дешевый путь к победе. Он настолько дешев с ценой и риском битвы, что всегда нужно пытаться прибегнуть к нему.
7.Необходимо терпеливо подтачивать моральную и материальную силу врага. Это может потребовать немало времени, но спешить некуда. Если покончено с одним врагом – другой наверняка займет его место» (21).

Люттвак именует это “оперативным кодексом Политбюро”, но мне это напоминает что-то происходящее прямо сейчас на наших глазах. Как будто кто-то в России внимательно проштудировал его книгу.
Россия, как ни парадоксально, во многом находится еще в плену гиббоновщины. У нас по прежнему есть довольно сильная византинистика, хотя и не такая господствующая в мировой науке, как столетие назад. Ею занимается немало первоклассных ученых, хотя и не так много, как на Западе.

Но даже у многих из них чувствуется несколько критически-враждебное отношение к Византии как к социально-политической системе, унаследованное от выдающегося исследователя Александра Каждана, создавшего более изощренную версию «гиббоновского» мифа. В вину византийцам ставится… индивидуализм, тесно связанный с идеей монашества и представлением об одиночестве человека перед Богом, в то время как на Западе развивался корпоративизм, существовали феодальные и церковные иерархии и в них развивалось гражданское общество (22).
Византийское общество, по Каждану, было сперва затерроризировано тираническим режимом Андроника Комнина, а затем, ослабленное, добито Четвертым крестовым походом. Есть, правда, одна загвоздка. С одной стороны, режим Андроника, рисуемого Кажданом как кровавый и похотливый плешивый тиран, оценивался современниками не столь однозначно (23). А с другой – свергнут был Андроник народным восстанием, что как-то плохо вяжется с картиной атомизированного и бессильного перед властью общества.

Есть впрочем и другая точка зрения, идущая от другого выдающегося нашего византиниста Геннадия Литаврина, некогда ближайшего соавтора Каждана. В своих последних работах Литаврин призывал «интересоваться вопросом не о том, почему империя погибла, а о том, где она черпала силы, чтобы в течение тысячелетия противостоять обстоятельствам, находясь почти непрерывно в экстремальных условиях» (24).
Если сравнить подход Люттвака и подход Литаврина, то начинает нащупываться суть «византийского урока», не так ли? Оказывается история Византии – это не история упадка, а великолепная школа экстремального выживания в режиме «один против всех». Те, кто привычно говорит о том, что «Византия пала» забывают о том, сколько она перед этим просуществовала. Византия просуществовала 1123 года.
Ни одно из возникших одновременно с нею политических образований не дожило до того майского дня 1453 года, когда пал Константинополь. Большинство великих империй возникших позже Византии не дожили до её падения – ни Арабский Халифат, ни империя Каролингов, ни монгольско-китайская империя Юань. Византию пережило поколение государств, родившихся через 600-700 лет после неё. «Срок» для этих государств подошел как раз сейчас и большинство из них выглядят так себе. Никакой уверенности в том, что через полвека какой-нибудь Мехмед Завоеватель из ИГИЛ не въедет на джипе в Мечеть Парижской Богоматери – нет.

17. The Oxford Handbook of Byzantine Studies. Oxford University Press, 2008. p. 6 (Глава есть также русском переводе: http://www.bogoslov.ru/text/896559.html)
18. Макгрегор, Нил. История мира в 100 предметах. М.: «Эксмо», 2012. с.506 (См. также мой очерк об этой книге: https://100knig.com/nil-makgregor-istoriya-mira-v-100-predmetax/)
19. Браунворт, Ларс. Забытая Византия, которая спасла Запад. М.: «Астрель», 2012. с. 394
20. Люттвак Э.Н. Стратегия Византийской Империи. М.: «Университет Дмитрия Пожарского», 2010 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4019502]
21. Люттвак Э.Н. Стратегия… сс. 584-586
22. Каждан А.П. Византийская культура (Х-XII вв.). СПб.: «Алетейя», 1997. Особенно сс. 54-101 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3391481]
23. Никита Хониат. История… т.1. сс. 333-340
24. Литаврин. Г.Г. Как жили византийцы. СПб. Алетейя. 2006 c. 6 [Текст 1-го издания 1974 г.: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Litavrin/_Index.php ]

Ruzzia=Graecia. Немного о пространственных координатах
Теперь зададимся следующим вопросом. Совершала ли Русь роковой «ошибочный выбор» между Византией и Западом и заградила ли Византия России путь в Европу? Ответ на оба эти вопроса – отрицательный. Прежде всего, никакого «выбора» – принимать Христианство из Византии или принять его от Рима – у Руси не было. Был выбор принять его при князе Владимире, или на поколение раньше, или на поколение позже.
Русь оформилась как государство во взаимодействии и на пути к Византии. Собственно, если давать техническое определение Руси, то её можно назвать государством, которое создали викинги в тесном взаимодействии со славянами, на речных путях ведших в Византию в целях организации грабительских набегов и торговых сношений с последней. Константинополь был величайшим, богатейшим и неприступнейшим городом тогдашнего мира, его осью. И, разумеется, викинги в своей грандиозной экспансии не могли не устремиться к этому центру.
Из Скандинавии к Константинополю было два пути. Один кружной, через Атлантику и Средиземное море. Первый заплыв в средиземноморье с Запада викинги совершили в 860 году (том самом году, когда с востока росы уже пришли под Царьград с войной, а путь выучили гораздо раньше). Этот заплыв обернулся страшным скандалом – викинги во главе с конунгом Хастингом плыли грабить Рим, но не зная ни географии, ни вообще чего-либо о Риме, кроме того, что это был большой и богатый город, страшно оскандалились, ограбив итальянский прибрежный городок Луна. Эта история настолько атмосферна, что я позволю себе порадовать себя и читателя и привести её целиком несмотря на то, что к теме Византии она не имеет абсолютно никакого отношения.

«Когда норманны опустошили всю Францию, предложил Хастинг двинуться на Рим и этот город, как ранее всю Францию, подчинить норманнскому господству. Предложение пришлось всем по нраву, флот поднял паруса и покинул побережье Франции. После многочисленных рейдов и высадок норманны, стремившиеся достичь собственно Рима, взяли курс на город Лунке, именуемый также Луна. Правители этого города, хотя и напуганные неожиданным, повергающим в ужас нападением, быстро вооружили горожан, и Хастинг увидел, что город нельзя взять силой оружия. Тогда пустился он на хитрость, а именно: он направил посланника к бургграфу и епископу города; представ перед высокопоставленными лицами, тот сообщил следующее: “Хастинг, князь датский, и все его люди, с ним вместе судьбою изгнанные из Дании, шлют Вам свой привет. Небезызвестно
Вам, что мы, судьбой изгнанные из Дании, блуждая по бурному морю, прибыли наконец во Франкскую державу. Судьба предоставила нам эту страну, вторглись мы и во множестве битв с народом франков все земли державы подчинили нашему князю. После ее полного покорения захотели мы вновь вернуться в свою отчизну ; и сперва несло нас прямо на север, но потом измотали нас противные западные и южные ветры, и так не по своей воле, а в жестокой нужде оказались мы на Вашем берегу. Мы просим, дайте нам мир, чтобы мы могли закупить продовольствие. Вождь наш болен, терзаемый страданиями, желает он от Вас принять крещение и стать христианином; и буде свершит он это в своей телесной слабости перед смертью, то молит он Ваше милосердие и благочестие о погребении в городе”. На что ответили епископ и граф: “Мы заключаем с вами вечный мир и крестим вождя вашего в веру Христову. Мы дозволяем вам также, по свободному соглашению между нами и вами, покупать, что вы захотите!” Посланник, однако, произносил лживые слова, и все, что он, полный коварства, выведал, то передал он господину своему злодею Хастингу.
Итак, заключили мирный договор и началась добрая торговля и общение между христианами и бесчестными язычниками.
Меж тем епископ приготовил купель, освятил воду, велел зажечь свечи. Мошенник Хастинг туда явился, в воду погрузился и воспринял крещение на погибель своей души. Поднятый из святой купели епископом и графом, он словно тяжелобольной вновь был отнесен на корабль. Там он тотчас созвал своих негодяев и открыл им омерзительный тайный замысел, им измышленный: “В следующую ночь сообщите вы епископу и графу, что я умер, и молите со слезами, что хотели бы меня, новокрещенного, похоронить в их городе; мои мечи и украшения и все, что мне принадлежало, обещайте им подарить”. Сказано – сделано. Рыдая, спешат норманны к господам города и говорят: “Наш господин, ваш сын, ах! умер. Мы умоляем Вас, дозвольте похоронить его в Вашем монастыре и примите богатые дары, которые он перед смертью велел Вам передать”. Обманутые этими лицемерными словами и ослепленные великолепием подарков, разрешили те предать тело земле в монастыре по-христиански. И посланники вернулись к себе и сообщили об успехе их хитрости. Хастинг тотчас велел, полный радости, собрать предводителей различных племен и сказал им: “Теперь быстро сделайте мне погребальные носилки, уложите меня на них, словно мертвое тело, но при оружии, и станьте вокруг, словно носильщики кругом катафалка. Остальные должны поднять горький плач и крик на улицах, в лагере и на кораблях. Украшения, доспехи, отделанные золотом и драгоценными камнями топоры и мечи несите для всеобщего обозрения перед катафалком”. За этим приказом следовало точное его исполнение.

Плач и крик норманнов разносился далеко, в то время как колокольный звон звал народ в церковь. Духовенство прибыло в праздничном облачении, старейшины градские, обреченные на мученичество, женщины, предназначенные обрести рабство. Впереди выступал хор мальчиков со свечами и крестами, а вслед за ними – носилки с нечестивым Хастингом; христиане и норманны несли его от городских ворот до монастыря, где была приготовлена могила. И вот начал служить епископ торжественную мессу, и благоговейно внимал народ пению хора. Между тем язычники растеклись повсюду, да так, что христиане не почуяли обмана. Наконец закончилась месса, и епископ приказал опустить тело в могилу. Тут бросились внезапно норманны к носилкам, яростно взывая друг к другу, что не может он быть похоронен! Как громом пораженные, стояли христиане. И вдруг спрыгнул Хастинг с носилок, выхватил сверкающий меч из ножен, бросился на несчастного епископа, сжимавшего в руках богослужебную книгу, и поверг его, также и графа! Норманны быстро перегородили церковные ворота, и тут началось ужасающее избиение и истребление безоружных христиан. Затем бросились они по улицам, повергая каждого, кто пытался защититься. И войско от кораблей также устремилось через широко открытые ворота и вмешалось в бушующую резню. Наконец завершена была кровавая работа, полностью истреблен крещеный люд. Кто остался в живых, в цепях повлачился на корабли. Тут похвалялся Хастинг со своими и думал, что разграбил он Рим, столицу мира. Хвастался он, что теперь всем миром обладает, взяв город, который он считал Римом, властелином народов. Однако, когда он узнал, что это не Рим, пришел он в ярость и воскликнул: “Так разграбьте всю провинцию и сожгите город; тащите добычу и пленных на корабли! Люди здесь должны почувствовать, что мы побывали в их стране!” Так вся провинция была разгромлена и лютыми врагами огнем и мечом опустошена. После этого нагрузили язычники корабли добычей и пленными и вновь поворотили носы своих судов к державе франков» (25).

Понятно, что при таких географических познаниях, викинги с Запада до Византии так и не доплыли. К тому же они цеплялись на своём пути за Италию. Норманны стали серьезной угрозой для греков лишь в следующую эпоху и это уже были не обычные викинги, а нормандцы во главе с Робертом Гвискаром обосновавшиеся в первой половине XI века на Сицилии и начавшие терроризировать Византию, в надежде её завоевать (26). Вильгельм Бастард покорил Англию, Роберт Гвискар и его сыновья мечтали покорить Константинополь. Завоевания не получилось, но кровушки нормандцы с Сицилии попили у греков изрядно и именно они ответственны за ослабление Византии, которое привело к её падению в 1204 году.
Значительно более коротким был другой, восточный путь из Скандинавии в Константинополь. Он лежал через «русский перешеек», как его именует Фернан Бродель – важнейшую систему речных артерий, связывающую Север и Юг Европы наряду с «французским перешейком» (системой Рона-Рейн/Маас/Сена) (27).
Путь по Неве, Волхову и Днепру был самым простым путем попасть из Швеции или Дании в Византию и так или иначе поживиться от её богатств – пограбить, поторговать, заработать в качестве наемника. Однако в отличие от моря, которое было пустынно и где викинги с легкостью ориентировались и плавали на дальние расстояния, русские реки были довольно плотно для глухих уголков раннесредневекового мира заселены славянами.

Грабить славян так, как можно было грабить монастыри Англии или Ирландии и города Германии и Франции, было бессмысленно. Во-первых, золота и шелков у них почти не было, а во-вторых, они могли дать викингам адекватный отпор в их же стиле. Славянские дружины с острова Рюген или воинства ободритов не сильно отличались от викингов ни экипировкой, ни свирепостью и могли дать сдачи в ответ. Более того, высказано предположение, что именно славянская колонизация восточной Европы перекрыла скандинавам прямой путь с их полуострова на юг, к границам Римской Империи. Пройти «готским путем» скандинавы уже не могли и им пришлось всерьез заняться мореплаванием (28).
Однако викинги и славяне прекрасно дополняли друг друга в одном отношении. Викинги были гениями стратегического мореплавания. Славяне – прекрасно адаптировались к речному и озерному ландшафту. Вместе славяне и скандинавы могли добиться невозможного – превратить реки континентальной Русской Равнины, тянущейся на тысячи километров, в такой же удобный и быстро проходимый путь в Византию (а заодно и на Восток), как и море. «У некоторых арабских географов сформировалось представление, будто Балтийское и Черное моря непосредственно соединены морским проливом» (29).
Славяно-скандинавский синтез создал уникальную русскую хозяйственно-культурную адаптацию – способность к стратегическому рекоплаванию. Русские могли двигаться по реке как по морю на дальние и сверхдальние расстояния, что блестяще показала эпопея с покорением Сибири. В 1581 году Ермак начал свой Сибирский поход, а уже в 1649 году Семен Дежнев прошел будущим Беринговым проливом. Комбинируя речные пути, волоки и арктические морские пути, русские дошли до самого края земли. Первым плодом этого синтеза был Путь из Варяг в Греки. Именно «в Греки», а не куда-нибудь еще.
Североевропейская по своей исторической природе, Русь с самого начала, с первых своих шагов формировалась именно в византийской культурной рамке. Первое упоминание росов в истории – Бертинские анналы, 839 год (30). К франкскому императору Людовику I Благочестивому в Ингельгейм из Константинополя с сопроводительным письмом от императора Феодосия приходят послы «народа Рос» чей правитель зовется «хаканом». После допроса они оказываются шведами и Людовик их задерживает, опасаясь, что они норманнские разведчики. Обратим внимание на диспозицию – росы приходят из Константинополя, где их явно встречали дружественно, на Западе их немедленно воспринимают как врагов и поступают с ними неласково.

Первое знаменитое историческое деяние «росов» – это поход на Константинополь в 860 году, до смерти перепугавший греков, которые, однако, сумели с «росами» договориться и даже прислали к ним для крещения епископа.

«Ставший для многих предметом многократных толков и всех оставляющий позади в жестокости и кровожадности, тот самый так называемый Рос, те самые, кто поработив окрест них и оттого чрезмерно возгордившись – подняли руки на саму Ромейскую державу! Но ныне и они переменили языческую и безбожную веру , в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан, сами себя поставив в ряд подданных и гостеприимцев вместо недавнего разбоя и великого дерзновения против нас… приняли они у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием предаются христианским обрядам» – пишет в 867 году в «Оеружном послании» Патриарх Фотий (31).

C самого своего рождения Русь оказалась под облучением именно византийского Христианства. Первый поход росов на Константинополь в 860 году описан в проповедях патриарха Фотия и последующее «первое крещение Руси» – дело его рук. Патриарх Фотий – величайший человек своего времени, обширно образованный (ему принадлежит, в частности, труд «Мириобиблион» – каталог сотен прочитанных им книг древних и византийских авторов), прекрасный оратор, мудрый государственный деятель, тонкий богослов (32).
Фотия в западной традиции и по сей день воспринимают с неприязнью, поскольку именно он вывел на конуцептуальный уровень спор с Римской Церковью о догмате filioque и о первенстве Папы. Его считают «виновником» разрыва между Западом и Востоком. И хотя это, конечно, преувеличение, историческая роль Фотия огромна, в частности потому, что он был инициатором активного обращения Византии к проповеди среди окрестных языческих народов – миссии Кирилла и Мефодия, обращения росов.

Когда русы клялись при заключении мира с Византией в 944 году, то уже часть дружины князя Игоря клялась по языческому обычаю, а часть приводили к присяге в киевской церкви Святого Ильи, причем эти христиане были варягами (33). Двое таких варягов позднее погибнут и станут мучениками когда князь Владимир попытается завести в Киеве человеческие жертвоприношения.
Единственная попытка скорректировать религиозный выбор в пользу Запада принадлежит княгине Ольге. В 957 году она посещает Константинополь, причем её принимают как христианку греческого обряда. Но в 959 году, очевидно – недовольная итогом своих переговоров с Византией, Ольга прислала послов к германскому императору Оттону с просьбой прислать для её земли священников. В ответ была снаряжена миссия каноника Адальберта, поставленного по сему случаю «епископом ругов». Адальберт долго и трудно добирался из Южной Германии через Чехию, Краковы и Волынь (позднее этот путь станет регулярным торговым путем «Из Немец в Хазары».
Но прибыв в Киев, Адальберт обнаружил, что ему там не рады. Одни исследователи считают, что передумала сама Ольга, другие, что немцы своим оскорбительным поведением настроили против себя киевлян, третьи, что прибытие напористых миссионеров, одинаково чуждых и язычникам и христианам греческого обряда спровоцировало переворот против Ольги и переход власти к Святославу. Адальберт едва унес с Руси ноги, а некоторые из его спутников погибли (34).
Так или иначе, это была единственная попытка маневра между Западной и Восточной Церквями, предпринимавшаяся Русью. Она стала основой для дальнейшего самоопределения Руси по отношению к латинству: «отци наши сего не прияли суть» – отвечает Владимир папским послам в рассказе о выборе веры. Явно здесь имеется в виду решение отца Владимира – Святослава прогнать Адальберта. В отличие от Болгарии и Сербии, которые маневрировали между Римом и Константинополем годами и десятилетиями, Русь определилась с выбором сразу (35). И решающую роль сыграл тут, полагаю, именно пространственный фактор. Ближайшие развитые западные культурные центры были от Руси бесконечно дальше, чем находившийся практически на расстоянии вытянутой руки Константинополь (а Херсонес и Болгария были еще ближе).

Русь описывается, воображается, культурно структурируется именно византийском культурном пространстве. Скажем наш главный источник по путешествиям русов в Царьград и полюдью – трактат «Об управлении империей» Константина Багрянородного, императора, принимавшего у себя княгиню Ольгу (36). Для византийцев Русь очень скоро становится северной окраинной частью своего пространства.
Напротив, для жителя Западной Европы XI века Киев – это Греция. «Киев – достойный соперник Константинопольской державы, славнейшее украшение Греции» (37). Согласно географическим представлениями немецкого хрониста, как резюмирует А.В. Назаренко, «Ruzzia=Graecia» (38).

25. Цит по: Славяне и скандинвы. М.: «Прогресс», 1986. сс.44-46 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=685840]
26. Норвич, Джон. Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016-1130. М.: «Центрполиграф», 2005 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=2434559]
27. Бродель, Фернан. Что такое Франция? Кн. Первая: Пространство и история. М.: «Издательство им. Сабашниковых», 1994. с. 232
28. «Оказались перерезанными сложившиеся пути из Скандинавии на юг. Связи по Одеру и Висле с Подунавьем и Балканами, прежде всего с Византией, теперь осуществлялись в иных условиях по сравнению с существовавшими в первые столетия н. э…. Торговые связи Скандинавии с Нижним Подунавьем в середине VI в. прервались или были по меньшей мере резко ограничены. Эти исторические изменения были связаны с началом государственной организации и ростом военной мощи, строительством довольно крупных оборонительных систем, установлением верховного права на определенные территории. Требовалось время для того, чтобы скандинавы освоились с этими изменениями, произошедшими к югу от Балтийского моря, и смогли установить какие-то отношения с правителями славянских племен и племенных государств» (Славяне и скандинавы… с. 24). См также: Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси. СПб.: «Евразия», 2005 – это, видимо, лучшая историко-археологическая монография на русском языке, посвященная викингам [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=2281650].
29. Славяне и скандинавы… с. 40 Впрочем чаще всего арабские географы называли связывающую Балтику и южные моря артерию «Река Славян» или «Русская Река». См. Джаксон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г., Подосинов А.В. «Русская река»: Речные пути Восточной Европы в античной и средневековой географии. М.: Языки славянских культур: Знак, 2007 [http://dgve.csu.ru/bibl/Russkaia_reka_2007.shtml]
30. Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. Т. 4. Западноевропейские источники. М., 2010 сс. 17-21
31. Кузенков П.В. Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в средневековых письменных источниках // Древнейшие государства Восточной Европы: 2000 г.: Проблемы источниковедения. М.: «Восточная литература», 2003 с. 75 [http://dgve.csu.ru/arkhiv/DGVE_2000.shtml]
32. О нем см. Лемерль, Пьер. Первый византийский гуманизм. Замечания и заметки об образовании и культуре в Византии от начала до Х века. СПб.: «Своё издательство», 2012 сс. 259-300. Классическая книга Франтишека Дворника «The Photian schizm», Cambridge University Press, 1970 на русский, к сожалению не переведена, но легко доступна в английском издании [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3548003].
33. «Заутра призва Игорь слы и приде на холм кде стояше Перун и покладоша оружье свое и шит и золото и ходи Игорь роте и люди его елико поганых Руси, а хресиянскую русь водиша к роте в церкви святого Ильи яже есть над ручаем конец Пасыноче беседы и Козаре се бо бе соборныя церкви мнози бо беша Варязи хрестиани» (ПСРЛ. Т.1. Лаврентьевская летопись. стб. 54)
34. Подробней см.: Карпов, Алексей. Княгиня Ольга. М.: «Молодая Гвардия», 2011 сс. 216-242 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4376367]
35. О метаниях Болгарии и Сербии между Римом и Константинополем см. Дворник, Франтишек. Славяне в европейской истории и цивилизации. М.: «Языки славянской культуры», 2001 сс. 124-159 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1864963]
36. Константин Багрянородный. Об управлении Империей. М.: «Наука», 1991 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4517231]
37. Древняя Русь в свете зарубежных источников. Хрестоматия. Т. 4. Западноевропейские источники. М., 2010 с. 129
38. Древняя Русь в свете зарубежных источников. М.: «Логос», 2003 сс.274-277

Мономах и Санта-Клаус
На тот момент, когда Русь принимала крещение, никакого церковного конфликта между Римом и Константинополем не существовало. Споры эпохи патриарха Фотия отошли в прошлое, хотя и не разрешились. Германские императоры охотно сватали византийских принцесс. Конфликт между Востоком и Западом если и имел место, то носил скорее культурный, чем религиозный характер – германцев раздражало богатство Византии в сочетании с чуждым им образом жизни, вплоть до скромной, почти лишенной мяса греческой кухни. Они не понимали, почему этим грекам достаются все богатства и роскошь мира, в то время как жизнь Запада убога и идея ограбить Константинополь и в самом деле была популярна среди франков, ходивших в крестовые походы. Но никакого религиозного основания она не имела.
В Х-XII веках Русь была частью европейского мира. Причем скорее северо-, нежели западно- европейского. Между христианскими правителями Норвегии, Швеции, Дании, Англии и Руси поддерживались постоянные брачные связи. В обоих направлениях шли интенсивные культурные влияния. Сохраняя безусловную верность Православию, Русь, однако, ни в коем случае не путала веру как таковую и частные интересы греков. Русские совершенно не настроены были конфликтовать с Западом только потому, что с ним поссорились византийцы.

Наиболее евроинтегрированную (в хорошем смысле слова) политику проводило влиятельнейшее княжеское семейство Мономахов. Это тем более поразительно, если учесть, что Мономахи были потомками по женской линии того самого императора Константина Мономаха при котором произошел в 1054 году раскол Западной и Восточной Церквей.
В 1092 году великий князь Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха, учредил вместе с митрополитом-греком Ефремом Переяславским празднование «Перенесения мощей святителя Николая Мирликийского в Бари». Этот праздник, «Никола вешний», отмечаемый на Руси и по сей день, был во многом скандалом. Предлагалось праздновать разбойничье похищение итальянскими купцами мощей святого из греческой церкви в Мирах Ликийских. Конечно, у итальянцев был тот резон, что они опасались захвата Мир турками-сельджуками и гибели мощей, но греки и считали и считают это событие беззастенчивым грабежом. А папа Римский Урбан II отправил к Всеволоду посольство с частицей мощей святителя. Позиция греков не помешала русским учредить этот праздник, положивший начало широкому культу Святителя Николая на Руси, где он стал фактически национальным святым (39).

Вскоре Урбан получил от Мономашичей помощь в еще более деликатном вопросе. Дочь Всеволода и сестра Владимира Мономаха Евпраксия (Адельгейда), жена германского императора Генриха IV публично выступила с обвинением в адрес своего мужа, который принуждал её к участию в групповых оргиях. После публичного обнародования информации об извращениях императора от него отвернулась большая часть германских вассалов и он оказался в очень тяжелом положении. Этот этап войны империи и папства за инвеституру оказался выигран папами благодаря русской императрице. Евпраксия же вернулась на родину, постриглась в монахини и упокоилась в центре православия Псково-Печерском монастыре.
Не менее характерна и русская реакция на первый крестовый поход. В едва освобожденный франками Иерусалим отравляется русский игумен Даниил, подробно описывает свое паломничество в Святую Землю в своем знаменитом «хождении», близко общается с первым иерусалимским королем Балдуином Фландрским, принимает участия в церковных службах крестоносцев у Гроба Господня, и оставляет в палестинской Лавре Святого Савы заиску с поминовением русских князей – «Се же имена их: Михаил Святополкъ, Василие Владимеръ, Давидь Святославич, Михаилъ Олегъ, Панъкратие Святославич, Глѣбъ Менский» (40).

А вскоре сами русские князья организуют настоящий крестовый поход на половцев, инициатором которого выступает Владимир Мономах.

«И оболичишася во бронѣ, и полки изрядиша, и поидоша ко граду Шаруканю. И князь Володимеръ пристави попы своя, ѣдучи предъ полкомъ, пѣти тропари и коньдакы хреста честнаго и канунъ святой Богородици» (41).

Ни одно сражение русских со стеняками ни до, ни после, вплоть до поход Ивана Грозного на Казань, не имело столь отчетливого религиозного оформления. Мономах хотел дать именно степную реплику крестового похода, оказавшуюся кстати, весьма результативной.
Владимир Мономах был женат на дочери погибшего в битве при Гастингсе английского короля – Гите Гаральдовне. И его сын – Мстислав Великий, носил второе имя – Гаральд. Ко времени правления в Новгороде Мстислава-Гаральда, женатого на шведской принцессе Христине, относится прибытие на север Руси святого Антония Римлянина, согласно житию приплывшего в Волхов на камне и основавшего в русской земле монастырь. Плавание на камне – традиционная для агиографии специализация кельтских, ирландских святых. А вряд ли где еще в то время на Руси гость с Запада, мог найти столь же дружеский прием, как у Мстислава-Гаральда (42).

А к 1113 году относятся события описанные в «Чуде св. Николы о князе Мстиславе». Заболевший князь молится святителю Николаю и получает исцеление от его иконы. Он закладывает Николо-Дворищенский собор, до сих пор стоящий в Новгороде, престольным праздником которого является не «Никола зимний», а именно «Никола вешний».
Существуют и еще более смелые культурные сближения Мономашичей с Западом, вплоть до гипотезы, что Владимир Мономах, составляя своё «Поучение» вдохновлялся англосаксонским памятником «Поучение отцов» (Faeder Larcwidas) . Но приводимые в защиту этой теории текстологические параллели слишком натянуты и более вероятно, что перед нами полностью оригинальный памятник в библейском жанре отцовских поучений, в котором, к тому же, множество цитат как раз из византийской литературы.
Так или иначе, церковный конфликт Рима и Константинополя воспринимался на Руси довольно прохладно и уж точно не как овод для политического и культурного разрыва с западными соседями. Напротив, Русь, особенно династия Мономашичей, несмотря на свое византийское происхождение, подчеркивала дружелюбие и к западным государям, и к папам, и открытость к западным культурным влияниям, от основ византийского закона и вероучения отнюдь не отступая.
Никакого «закрытия» Руси от Запада ни в XI, ни в XII, ни в домонгольскую эпоху XIII не произошло. Как не закрывалась от Запада и сама Византия – настоящим западником на троне в Константинополе был, к примеру, император Мануил Комнин, любитель пиров и турниров, больше напоминавший европейского рыцаря, чем василевса предыдущих эпох. Совершенно была пронизана западничеством, вплоть до униатства, поздняя Византия XIV-XV столетий, выходцы из которой рассеявшиеся после падения Константинополя во многом перестроили культурный код самого Запада инициировав Ренессанс.

А вот Русь того времени, отвергнув церковную унию, отвергла и Запад и выбор византийцев, так что уж точно не византизмом объяснялся русский изоляционизм той эпохи. Напомню, что на Ферраро-Флорентийский собор от Руси отправился грек митрополит Исидор, и, как и прочие византийские иерархи (кроме Марка Эфесского) и как император, подписал унию с Римом. Когда Исидор попытался войти в Москву с латинским крестом, попросту выгнал великий князь Василий Темный а вскоре Русь поставила собственного русского митрополита – Иону, вступив в длительный подспудный конфликт с патриархатом в Константинополе.
Еще одна попытка принести в Москву латинский «крыж» была предпринята папским легатом, находившимся в свите невесты великого князя Ивана III – Софьи Ветхословец (Палеолог), которую сосватал русскому князю архитектор унии и знаменитый гуманист – кардинал Виссарион Никейский. Как видим, «византийское влияние» и тут тянуло Русь к Западу и было отвергнуто самой Русью. Когда легат с «крыжом» появился у ворот Москвы, митрополит Филипп I заявил великому князю: «Если он войдет в одни ворота, я тотчас же выйду через другие» (43).
Ревность в православии, отнюдь не заемная у Византии, а собственная, русская, гораздо большая, чем у самих византийцев и тем более у балканских народов, не мешала, при этом, Великим Государям пользоваться услугами Аристотеля Фиорованти при строительстве Успенского собора и развитии русской артиллерии, не мешала итальянским мастерам возводить стены и башни Кремля. Напротив, именно итальянско-византийские связи, связи греческой диаспоры в Италии с Русью, и привели к тому, что культурно Москва ориентировалась в тот период на локомотив развития тогдашней Европы – ренессансную Италию, в то время как Новгород зависел от гораздо более отсталой Германии.

39. Исследование этого сюжета см.: Хрусталев. Д.Г. Разыскание о Ефреме Переяславском. СПб., «Евразия», 2002.
40. Хождение игумена Даниила // Памятники литературы Древней Руси. XII в. М.: «Художественная литература», 1980 с. 114
ПСРЛ. Т.2. Ипатьевская летопись. стб. 266
41. Мурьянов М.Ф. Русско-византийские церковные противоречия в конце XI в. // Феодальная Россия во всемирно-историеском процессе. М.: «Наука», 1972 сс. 216-224
42. Алексеев М.П. Англосаксконская параллель к Поучению Владимира Мономаха. – ТОДРЛ, т. II. М.-Л., 1935 сс.39-80 [http://ir.nmu.org.ua/bitstream/handle/123456789/6345/05f87592d40436514d68c82784746228.pdf ]
43. «Он во врата граду, а яз, богомолец твой, другими враты из града» (Иоасафовская летопись. М.: «Рукописные памятники Древней Руси», 2014. с.83).

Виселицы вдоль столбовой дороги
Мнение, что Византия заступила Руси «общечеловеческую столбовую дорогу европейской цивилизации» – это откровенная ложь. Русь прекрасно умела дружить с Западом и поверх Византии. Византия стремилась втянуть Русь в орбиту своего позднего западничества, но Русь не приняла этого «приглашения». Утверждения западников чего-нибудь бы да стоили, если бы было доказано, что те славянские народы, которые пошли «столбовой дорогой» евроинтеграции, действительно куда-то евроинтегрировались и от этого однозначно выиграли. А вот в этом дозволительно усомниться.
Обширный материал для подлинного понимания этнических и культурных процессов, происходивших в Европе, дает великолепная монография Роберта Бартлетта «Становление Европы. Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. (950-1350)» (44).

Средневековый Запад был не цивилизацией западного Христианства, а романо-германской цивилизацией. Крестовые походы, духовно-рыцарские ордена и прочее, выражали не властолюбивый дух папства, а напротив оформляли экспансионистские устремления французского, немецкого, английского рыцарства. После того как в ряды этого рыцарства влились потомки скандинавов, лишенные хотя бы той незначительной утонченности, которую выработали у франков эпохи Меровингов и Каролингов, западноевропейский рыцарь стал синонимом необузданности, алчности, жестокости и полной нестесненности средствами на пути к цели.
Европейская феодальная аристократия была трансгранична – представители одной и той же семьи могли иметь владения в Испании, Ирландии, Франции, Померании, Палестине, Сицилии. Но в одном и только в одном случае – если это была романская или германская семья. Там, где кончался мир немцев и французов, там любая аристократия, любое чувство христианского братства в подчинении единой церкви во главе с одним Папой заканчивались.
Человеческий статус представителей всех народов, кроме романо-германцев ставился под сомнение, особенно доставалось кельтам, которых завоеватели считали за животных. Современному европейцу, воспитанному на кельтской музыке, кельтских орнаментах, убежденному, что истинная Европа где-то в Ирландии и Бретани, что её сердце бьется в Броселиандском лесу, невозможно себе вообразить ту степень презрения к кельтам, которыми проникнуты средневековые документы в XII-XIII веках.

«Мы издали неукоснительное предписание, дабы отныне никто не допускался к монашескому сану, ежели не может проповедовать по-французски, либо по-латыни. Когда нет более прикрытия в виде чужого языка, ни у кого не останется ширмы для непослушания. Ибо как может человек, владеющий только ирландским языком, по-настоящему любить обитель или Писание?».

Говорится, напомню, это о языке одного из древнейших христианских народов, пронесших свою весьма своеобразную христианскую цивилизацию через Темные Века, сохранившем в своих рукописных собраниях многие античные литературные памятники. Ставить под сомнение любовь ирландцев к Писанию конечно было совершеннейшим цинизмом.
Пример ирландцев нам понадобился для того, чтобы показать, что даже на западе Европы, список «истинных европейцев» был строго ограничен. Но нас, конечно же, интересует прежде всего ситуация на Востоке Европы, в среде обращенных в католичество славян, среди которых должны были бы оказаться и русские, если бы сделали мнимый «выбор в пользу Запада».
XII-XIII века в Восточной Европе – это период напористой германской экспансии – Остзидлунга. Немцы проникали в города, засеяли любые пустоши, поселения германских колонистов ставились в чересполосицу со славянскими, и вот уже Польша и Чехия превращались фактически в окраины Германии, на которых славяне играли роль недоколонизированных туземцев.

В 1308 году епископ Иоанн Краковский был обвинен в «стремлении изгнать польский народ и отдать их ремесленные мастерские и имущество чужеземцам». Мало того, ему приписывалась клятва: «Если мне не удастся завершить начатое дело и изгнать с этой земли польский народ, то я скорее умру, чем останусь жить» (45).
Монашеские ордена, которые, по логике вещей, должны были бы служить примером общеевропейского христианского братства, выступать как своеобразная республика веры, простирающаяся поверх этнических границ, на деле выступали как проводники германизации.

«Братьев, говорящих на немецком языке намного большей численности, чем требуется, направляют в отдельные францисканские обители нашего королевства и в польские герцогства, в то время как братья из числа славян рассеяны среди иноземцев» (46).

Города Восточной Европы подвергались сплошной германизации. «Список новых бюргеров, допущенных жить в старую Прагу в XIV веке, показывает, что от 63 до 80 процентов тех, чью национальную принадлежность возможно установить по именам и фамилиям были немцы… Француженка по происхождению, королева Богемии Бланш, стремясь достичь большего взаимопонимания со своими подданными, стала учить не чешский, а немецкий язык, «ибо почти во всех городах королевства и повсюду в присутствии короля немецкий язык употреблялся чаще чешского». Аналогичная ситуация имела место в Польше. Когда будущий архиепископ Львовский (Лембергский) в середине XV века приехал из сельскй местности в Краков, «он обнаружил, что все общественные и частные дела вершатся на немецком языке» (47).

Начиная с XIV столетия в цеховых уставах восточноевропейских городов появляется так называемый «дойчтумс параграф». Претенденты на членство в гильдии должны были доказать, что они «праведные и честные немцы, а не венды», ибо «мы запрещаем сыновьям брадобреев, ткачей, пастухов, славян, детям священников и всем незаконнорожденным заниматься ремеслом в нашем городе» (48).
Понятно, что славяне не оставались в долгу.

«Было бы полезно, справедливо и нормально, если бы медведь оставался в лесу, лиса – в пещере, рыба – в воде, а немец – в Германии. Мир был здоров, когда немцы служили мишенью для стрел: тут вырывали им глаза, там – вешали вниз головой, в другом месте они отдавали нос в уплату налога, здесь убивали их безжалостно на глазах у князей, там – заставляли пожирать собственные уши» (49).

Это цитата из написанного в XIV веке в Чехии трактате «De Theutonicis bonum dictamen», представляющем, по выражению Бартлетта, «призыв к погрому» .
В этом трактате дается яркая характеристика немецкой колонизации Чехии:

«Мудрый заметит, а благоразумный рассудит, каким образом эта ловкая и лживая раса проникла в самые плодородные угодья , лучшие фьефы, богатейшие владения и даже в княжеский совет…Сыновья этой расы приходят на чужие земли… потом оказываются избраны в советники, тонким вымогательством присваивают общинную собственность и тайно отправляют себе на старую родину золото и серебро и иное имущество из тех краев, где они стали поселенцами; так они грабят и разоряют все земли; обогатившись начинают притеснять своих соседей и восставать против князей и других полноправных правителей»(50).

Заметим, это происходило в Чехии и Польше – независимых государствах во главе которых в то время стояли славянские династии. Эти династии, впрочем, постепенно были вытеснены германскими (Люксембурги, затем Габсбурги в Чехии) или иными иностранными (Ягеллоны, затем Вазы в Польше). То же, кстати, случилось и с евроинтегрированной частью Руси – Галицией, которую просто аннексировали при помощи династических хитросплетений средневековой Европы. Династия Даниила Галицкого закончилась на его правнуках и Галицию постепенно оттягали польские короли.

Исключение, благодаря разделению церквей, русских князей из системы браков и феодальных наследований в Восточной Европе, стало для нас благом. Ни одна территория кроме Галиции не была «унаследована» западными соседями в результате династических союзов. На самой же Руси система наследования по женской линии применялась редко. Граница между православием и католицизмом долгое время обозначала династические и национальные границы Руси в условиях отсутствия единого государства и так и не дала русским землям до конца раствориться в Речи Посполитой, несмотря на интенсивнейшее ополячивание и окатоличивание русской аристократии превращавшейся в магнатов и шляхту.
С не являвшимися суверенными государствами славянскими княжествами, входившими в состав Священной Римской Империи, ситуация была еще хуже. Вот как её характеризует М.К. Любавский:

«Дворы славянских князей наполнились выходцами из Германии, сановниками и рыцарями. Ти выходцы стали получать от князей земельные имущества и различные должности, пополнили собой ряды славянской знати. Они принесли с собой немецкий язык, немецкие феодальные понятия и житейские установления и, считая свою культуру превосходящей, навязывали свой язык и свои обычаи…
Славянские князья принялись за хозяйственное устроениесвоих владений. Они стали раздавать пустоши и разоренные места епископам, монастырям, наполненным монахами немецкой национальности, туземному пришлому и военнослужилому люду и осадчикам-шульцам с правом созывать и селить на них людей всякого происхождения и профессии… Колонизаторы чаще всего селили немцев… Особенно много немцев называли на свои земли монастыри и епископы… Славяне вынуждались иногда покидать старые, насиженные гнезда и основывать наряду с прежними своими селениями новые или малые; иногда они совсем лишались своих земель и нисходили на положение сельского и городского пролетариата… Сталкиваясь с немцами на сельских работах, в храмах, в судах, в управлениях славяне научались их речи, усваивали их обычаи и установления, их понятия и мало-помалу теряли свой национальный облик… Старые славянские города – Велеград, Вышемир, Хоцебуж, Ростоки, Велегощ, превратились в Мекленбург, Висмар, Гадебуш, Росток и Вольгаст… Национальное угнетение сплетаясь тесно с социальным, приводило к тому, что славяне в городах частью вымирали, частью стремились к превращению в немцев, очищению себя от следов своего происхождения, от своей народности» (51).

До второй половины XIV века колонизационные потоки из романо-германского ядра заливали «окраины» европейского мира и выплескивались за его пределы – в Палестину. Этот поток превратил ирландцев в скот, разрушил в 1204 году красоту Константинополя, стер с лица земли славян Восточной Германии – бодричей, лютичей, лужичан, руян, на немецкую колонизацию в голос жаловались, как мы слышали Чехия и Польша, Тевтонский и Ливонский ордена держали под железной пятой Прибалтику и вытесняли оттуда русских, наш Юрьев превратился в Дерпт.
Могут сказать, что германизация несла этим землям высшую культуру, хозяйственную эффективность и т.д. Именно этим соображением и руководствовались славянские короли и князья, когда приглашали немецких колонистов. Но, когда Екатерина II приглашала немецких колонистов на пустующие земли Новороссии и Поволжья в XVIII веке, то русское дворянство, хоть немцев и недолюбливавшее, было абсолютно уверено в том, что национально-государственная природа России от этого не изменится. В XII-XIV веках немецкая колонизация славянских земель прекращала их существование в качестве славянских, их славянский народ прекращал само свое существование. Именно так произошло со славянскими княжествами империи и произошло бы с Чехией и Польшей, если бы не смена в XIV веке европейского демографического тренда.
А теперь давайте представим, что Русь приняла в X веке католицизм и стала миссионерской провинцией под властью Магдебургских архиепископов (именно эта архиепископия отвечала за проповедь в землях славян). Да. Формально Русь как и Польша, как и Чехия считалась бы независимым уважаемым католическим королевством. Но все те инструменты немецкой демографической экспансии, которые использовались против поляков и чехов, – отчуждение от славянского языка и распространение немецкого, политика немцев-епископов направленная на германизацию, международные ордена с которыми на Русь устремлялись бы сотни и сотни деятельных высокопоставленных немцев и французов, заселение русских городов немецкими гильдиями, которые впоследствии вводили бы «дойтчумс параграф» – всё это было бы использовано против Руси в полном объеме.

При этом монгольского вторжения в XIII веке никто не отменял и Русь от него никто не защитил бы. Скорее всего, оставшиеся после монголов руины были бы окончательно колонизированы и германизированы, по крайней мере на Севере Руси. В 1241 году Ливонский орден захватил Псков. Не надо забывать, что Ледовое побоище, которое с подачи историков-ревизионистов сегодня порой принято высмеивать, было лишь заключительным этапом кампании Александра Невского, направленной на изгнание немцев из Пскова и зачистку тамошних коллаборационистов. И сам Александр не «выбирал между Востоком и Западом», а попросту пытался остановить на своём участке захлестывавшую немецкую экспансию.
Принимая римский католицизм славяне получали в нагрузку полный комплект германской экспансии, носившей совершенно расистский и никаким боком не просветительский характер. Эта экспансия продолжалась до второй половины XIV века, когда на Западную Европу обрушилась Черная Смерть, чьи последствия были сравнимы с тотальной ядерной войной. Средневековая Европа в тот момент, откровенно говоря, умерла и лишь с трудом перетащилась через эти врата смерти в Европу Нового Времени.
Начавшись с зачумленных трупов, переброшенной татарами хана Джанибека через стены генуэзской Кафы (Феодосии) в Крыму и приплыв оттуда в Марсель, чума за 7 лет сократила население Европы на треть и положила конец масштабной демографической экспансии германского мира. Славянский мир был затронут ею в гораздо меньшей степени, поскольку славяне жили гораздо менее скученно, и XV век – это своеобразный политический ренессанс славянского мира.

В 1410 году Польша и Великое княжество Литовское и Русское, практически не затронутые чумой, наносят поражение Тевтонскому ордену при Грюнвальде. Немецкий Орден переходит из энергичного наступления наступающего в положение обороняющегося. В 1419 начинаются Гуситские войны, бывшие прежде всего национальным восстанием чехов против немецкой колонизации. Формально они заканчиваются поражением гуситов в 1434 году, когда умеренные гуситы – чашники помогли императору Сигизмунду разгромить крайних гуситов – таборитов. Но в 1458 году чешский престол занял гусит Йиржи из Подебрад. Чехия для чехов просуществовала до начала XVI столетия (52).
Но, в конечном счете, Славянская Революция XV века оказалась бесплодной. В XVII веке Чехия оказалась главной жертвой Тридцатилетней Войны и окончательно разобралась с последствиями германизации только с массовыми депортациями немцев после Второй Мировой Войны. Польша в XVII веке попала под разделы, инициатором которых была Пруссия – государство, возникшее именно на завоеванных в X-XIII веках славянских и балтийских землях. Решить этот вопрос поляки смогли тоже лишь после Второй Мировой и точно теми же, то и чехи методами – изгнанием германского населения под чутким присмотром товарища Сталина.
Западное Христианство, Римский Католицизм, оказался для принявших его народов оберткой для жесткой германской экспансии. Фактически всё средневековье и новое время Польша и Чехия не столько развивались, сколько с переменным успехом отбивались от германского давления. При этом, глядя на место, которое заняли эти народы в западном мире и западной культуре возникает риторический вопрос: оно того стоило? При всём уважении, Генрик Сенкевич – не Лев Толстой, а Карел Чапек – не Достоевский.
Так что Византию, если уж ей не дождаться других благодарностей, стоит поблагодарить хотя бы за то, что она столкнула нас со столбовой дороги «между Ляхи и Чехи». Этим для русских открылась другая дорога, к пусть трудному, но величию.

44. Бартлетт, Роберт. Становление Европы. Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. (950-1350). М.: РОССПЭН, 2007 [http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3337830]
45. Бартлетт, Роберт. Становление Европы… с. 248
46. Бартлетт, Роберт. Становление Европы… с. 251
47. Бартлетт, Роберт. Становление Европы… с. 261
48. Бартлетт, Роберт. Становление Европы… с. 262
49. Бартлетт, Роберт. Становление Европы… с. 261
50. Там же.
51. Любавский М.К. История Западных славян. М.: «Парад», 2004 с. 115
52. Дворник, Франтишек. Славяне в европейской истории и цивилизации… сс.231-263

Византийский скачок

Я не отношусь к числу тех, кто считает, что русская цивилизация всегда и во всем имеет оптимальную структуру и несется впереди планеты всей. К сожалению, значимые моменты исторического отставания по отношению к Западу у нас присутствуют и нам приходится их, время от времени преодолевать напряженными спринтерскими рывками. Причем преодолеваем мы эти моменты отставания с такой успешности, что пугаем Запад.
Наше отставание в строительстве цивилизации обуславливается тем фактом, что, в то время как преемственная история цивилизации в средиземноморском ареале началась три тысячи лет назад, если на территории современной Франции и Западной Германии современные города возникли на основе римских городов, возникших на основе кельтских городов две тысячи лет назад, то история русской цивилизации началась чуть более тысячелетия назад с формирования городских поселений, существующих до сегодняшнего дня. Разная культурная плотность, разный культурный слой, разная степень освоенности пространства человеком имеют решающее значение при задании долгосрочных темпов развития цивилизации в «длительной временной протяженности». И на этом пути Запад имеет фору в 1,5-2 тысячи лет.

Социальная структура южнее Альп и западней Рейна никогда не прекращала своего существования. Вся система городов Франции – это система галльских городов ставших римскими городами. Любой самый малый из французских городов старше Москвы на тысячу лет. Для русского национального самолюбия большая удача, что Россия зародилась в эпоху темных веков Запада, а имперские суперструктуры вроде арабского халифата или Византии не пережили нашей юности. Наша большая удача что система современных посткаролингских национальных государств в Европе зародилась именно тогда когда становилась Русь. Мы не чувствуем себя младшими. Наша государственность – ровесница французской и английской и старше немецкой.
Но если в отношении становления наций это неложное ощущение, то в истории глубинных социальных структур срок нашего отставания превышает срок нашего существования. Там где у нас древний город гордится тысячелетием, там во Франции или на западе Германии тысячелетие это укор молодого города, да и таких почти не встречается.
Конечно, вся Европа восточней Эльбы – половина Германии, Польша, Прибалтика, большая часть Скандинавии – ровесники и даже отстающие по сравнению с Россией. Заметим, что там, где эта фора не так очевидна, – в Восточной Европе, мы и не испытываем такого обостренного чувства разрыва, а порой у нас возникает и чувство собственного превосходства. Оказавшись в Берлине отнюдь не испытываешь ощущения того эпохального разрыва, которые могут тебя накрыть в Риме, Иль де Франсе или даже в древней Виндобоне.

Восток и Север Европы находятся в зоне мощной культурной иррадиации со стороны её Запада. Именно эта иррадиация позволяла прыгать через ступеньки, цивилизационно осваивать пространство и развивать культурные формы быстрее, чем это предполагалось в «естественном» темпе. Восточная (Центральная) Европа Представляет собой, так сказать, первичную колонию более развитых и древних областей.
Однако у России не было и не могло быть шанса попасть в эту зону «облучения» по чисто географическим причинам. Скорость прохождения «сигнала» большую часть прошедшего тысячелетия была такова, что континентальные русские пространства не могли бы находиться под постоянным прямым воздействием Рима или Парижа, даже если бы очень этого хотели. Роль, которая была бы уготована России в Европе, если бы Запад был единственным источником культурной иррадиации – это роль колонии колонии, Дальнего Востока Европы. Собственно это именно та пространственная иерархия, которую пытались сформировать по отношению к России Речь Посполитая, Германия (как в лице Ордена, так и непосредственно) и Швеция.
Однако на практике ничего подобного не происходит. Мы не представляемой собой дальневосточную провинцию Европы, но геополитический и исторический субъект, вопреки всему, претендующий на более высокое, не провинциальное место в структуре европейских народов.
Причина этого иерархического сбоя состоит именно в существовании в нашем случае альтернативного источника культурной иррадиации – Византии.
На момент рождения и начала культурного развития Руси именно Византия представляла собой самый мощный источник культурной энергии в мире. Это была трансляция опыта античности, восточных культур и самого исторического пути Византии, который был гораздо насыщенней, чем опыт Запада за V-X вв.

Византия и теснейшее взаимодействие с нею «сэкономила» русским 1,5 тысячелетия развития, позволив нам начать с аналогичных западным стартовых, а по сравнению с Центральной Европой даже приоритетных позиций. Тот факт, что Реймс старше Владимира на целое тысячелетие отчасти нивелировался мощнейшим культурным излучением из Константинополя. Именно подаренная Византией экономия усилий в цивилизационном развитии помогала нам не раз и не два держаться наравне со «старой Европой» и никогда ни при каких обстоятельствах не скатываться в ситуацию культурного мелководья.
Наше отставание было бы еще меньше (если бы вообще ощущалось), если бы источник культурной иррадиации из Византии не пресекся бы так рано – после взятия Константинополя в 1204 году, после которого уже пошли судороги Византии. И если бы не мощная экспансия Азии, уничтожившая целый пласт материальной и духовной культуры Руси после Батыева нашествия, а в Византийском мире подавив как культуры посредники – Болгарию и Сербию, так и саму Византию в ходе Османского завоевания.

Представим себе, что Русь продолжает развиваться в домонгольском темпе, при этом сохраняя плодотворную коммуникацию с Западом. Представим себе, что Византия, не сокрушенная крестоносцами, продолжает оказывать свое культурное влияние и, если и гибнет под ударами турок, у её политической, духовной и культурной элиты есть выбор – отправиться ли в Италию, или же на Русь. Совершенно очевидно, что сравнительные темпы развития России и Запада были бы совсем иными, корректировались бы в нашу пользу.
Поэтому ничего более нелепого и абсурдного, чем призывы «сбросить византийское наследие», чем стремление горько оплакать «ошибку князя Владимира», который не позвал немецких попов с крыжами, попросту не существует. Отречение от византизма для России – это не «вступление в Европу», а выпадение из неё, уничтожение того фактора, который компенсирует стадиальное отставание нашей цивилизации от цивилизации западного ядра. Наше место в Европе, наша претензия на культурное равноправие в Европе, обеспечивается именно тем фактом, что наша цивилизация восходит к античному источнику через другие, в чем-то даже более аутентичные каналы, чем цивилизация Запада. В нашем культурном коде есть участки, на которых мы можем не заимствовать у Запада и не догонять его, а просто спокойно продолжать собственное развитие.
Византизм стал одной из базовых категорий русской цивилизации. Даже исчезнувшая и полузабытая Византия – это те «нули», через которые наша русская «единица» имеет совсем другой культурный и цивилизационный номинал.
Первоначальный вариант опубликован на сайте “Спутник и Погром” в декабре 2014 г.