Нил Макгрегор. История мира в 100 предметах. – М., Эксмо, 2012
Это, наверное, самая интересная книга по истории для неспециалистов, вышедшая у нас за последние несколько лет. Нил Макгрегор – директор Британского Музея вел на Би-Би-Си цикл программ в которых рассказывал радиослушателям о наиболее интересных и характерных предметах из обширной коллекции Музея, который, напомню, является не художественной галереей, а обширнейшим в мире собранием предметов по археологии и этнографии. Работу по подбору и характеристике предметом вел весь коллектив музея, так что книгу можно по праву назвать коллективным трудом – увлекательнейшим каталогом и почти идеальным пособием по культурной истории человечества.
Каждому из предметов, от раннего палеолита до современной кредитной карты, посвящена кратка характеристика, из которой мы узнаем что-то о нем самом и о той эпохе, том историческом контексте, который его породил. Познавательная ценность этих эссе просто огромна – на читателя обрушивается поток фактов о которых, чаще всего, он даже не подозревал. Скажем, все знают о человеческих жертвоприношениях у майя. Но лишь единицы знают о ритуале, когда жена правителя пропускала через язык веревку с острыми шипами и, впадая в экстаз от боли, пророчествовала о будущем (51). Мало кто мог бы даже предположить, что коровы, которых в Древнем Египте было довольно много, давали египтянам не мясо или молоко, а… кровь, которую пили или использовали как белковую добавку к овощным блюдам (8). Далеко не каждый сможет вам ответить на вопрос о том, почему на эллинистических монетах Александр Македонский изображался рогатым и вошел в восточные предания как Искандер Двурогий (хотя, догадаться не трудно – Александр был объявлен сыном египетского бога Амона, который изображался с головой барана) (31). Маловероятно, что вы знаете, что норвежцы вырезая из моржового клыка шахматную фигуру, известную нам как ладья, изображали её в виде берсерка, грызущего свой собственный щит (61). Можно, наконец, узнать, за что аборигены съели Кука (87). Практически каждая глава содержит что-то интересное, о чем вы не знали. И почти каждая позволяет заглянуть в ту или иную эпоху и интереснейшее историческое и культурное явление с ней связанное.
Географическое распределение предметов, разумеется, неравномерно. Много предметов из Британии, мало с континента, много с Ближнего Востока, из Юго-Восточной Азии, Индии, Китая из Северной Америки до эпохи США, из Центральной и Южной Америки. Только один предмет из России – агитационная фарфоровая тарелка (96), посвященная мировой революции, но с клеймом императорского фарфорового завода (большевики знали, что это клеймо придает фарфору ценность на внешнем рынке и очень тщательно следили за тем, чтобы оно присутствовало).
Очень хорошо видно, что перед нами именно Британский музей – география его артефактов – это география имперской экспансии, география британской морской мощи. Присутствие Империи ощущается практически в каждом рассказе, а кое-где о ней говорится прямо. Например, перед нами два африканских барабана – один барабан западноафриканского народа акан (86), найденный в Виргинии. С этим барабаном африканские рабы доехали до Америки, места их рабства, а там у него их конфисковали – колониальные власти боялись, что, при помощи барабанов, рабы сговариваются о восстании. Второй барабан – суданский, привезенный Китчнером с поля битвы при Омдурмане (94). За всем этим интонационно ощущается, пусть и с извинениями, установка на апологию Империи, характерная для современных британцев – Империя это то, что позволяет создать Британский Музей. Империя – это мир.

Еще: Империя – это чай (92). Именно чай – продукт Британского имперского пространства, объединившего плантации Индии с фарфором Китая и сахаром Ямайки стал важнейшим вкладом Британии в мировую цивилизацию. Дело не в том, что «файв оклок» стал феноменом культуры. Дело в том, что именно вместе с чаем в жизнь бедных слоев общества вошла трезвость. Бедняк зачастую был пьян не столько потому, что хотел быть пьян, сколько потому, что это был единственный способ не умереть. Алкогольные напитки были единственным способом доставить в организм воду избегая бесконечных инфекций из зараженных источников. Чашка сладкого чая с молоком стала настоящим родником свежей воды в инфекционной пустыне. Наконец-то можно было пить воду и не быть пьяным. Поэтому британские филантропические общества, роль которых в формировании современного жизненного стандарта во всем мире огромна, внедряли чай с такой настойчивостью. Наконец-то простой человек был трезв, подтянут и согрет для человеческой теплоты глотком горячего чая. Поэты прославляли эпоху:
Когда Бахус снимет с себя венки,
И любовь и чай одержат победу над вином.
Не меньше, чем о прошлом народов, эта книга позволяет узнать о современной Британии, заглянуть в её социальные и психологические проблемы. Например в тонкости восприятия британцами такой вещи, как миграция и мультикультурализм. Макгрегор с явной симпатией и умилением рассказывает о том, что к стоящему в музее изображению индуистских божеств Шивы и Парвати (68) их почитатели – индийские мигранты – приносят цветы и фрукты. Музей становится точкой актуального идолослужения. А вот по отношению к исламу у него совершенно другая интонация. Разумеется, он обязан быть политкорректен и не говорить ничего плохого, но проблема решается с истинно британским изяществом. К примеру в главе о символах мировых религий (41-45) есть христианский, иудейский, буддийский, зороастрийский артефакты. А вот ислам представлен… языческой древностью Аравии – бронзовой кистью, пожертвованной одному из аравийских богов, навсегда изгнанных магометанством (45). Это к вопросу о том, как осуществляется тонкая интеллектуальная soft power.
Книга Макгрегора приводит нас и к грустному выводу о том, что шутки про «Гейропу» являются, все же, правдой. Сексу вообще уделено в книге немало внимания. Не меньше, чем питанию. Но гомосексуальная тема проведена не просто настойчиво, но и на грани порнографии. Под номером 36 идет «Чаша Уоррена» – римский чеканный сосуд с гомо-порнографическими изображениями. Его сопровождает очень интересная статья, где в частности обозначен удивительный парадокс – для греков гомосексуализм был практикуемой и социально одобряемой нормой, но на изображение гомосексуальных половых актов греки были крайне скупы. Напротив, для римлян гомосексуализм нормой никогда не был, если его и практиковали, то общепринятая мораль его осуждала. «Существовало понятие, что если существуют хорошие женщины, то мужчинам следует обходиться без гомосексуальных связей». И, однако, именно к римской эпохе относится немало очень откровенных, порнографических по сути, изображений.
Еще более характерен номер 97 – гравюра современного британского художника Дэвида Хокни «В унылой деревне», изображающая двух мужчин лежащих в постели (малоаппетитное зрелище). Интересна не столько картина, сколько цитируемые Макгрегором признания Хокни: «Следует помнить, что некоторые из этих картин являются частью пропаганды того, что никогда не пропагандировалось, особенно среди студентов, – гомосексуализма. Я считал, что это необходимо сделать» (с. 724). Когда принимался закон о запрете гомосексуальной пропаганды несовершеннолетним, многие его критики утверждали, что такой пропаганды не существует вовсе, что она – выдумка депутатов Милонова и Мизулиной. Признание Дэвида Хокни, как мне думается, ставит всё на свои места. Пропаганда гомосексуализма существует, как бы к ней не относиться. Характерно, впрочем, то, что Макгрегор касается этой темы довольно сдержанyо, характеризуя гомосексуализм скорее как терпимое обществом отклонение, чем как праздник жизни и широкую столбовую дорогу цивилизации.
Зато совершенно удивительное впечатление производит статья о феномене гораздо более редком в современной Британии, чем гомосексуализм. Православии. Описание византийской иконы «Торжество Православия» (67) – это утонченный, источниковедчески компетентный гимн византийской цивилизации и православному мировидению. Я давно не читал у отечественных авторов, даже самых православных, столь проникновенного похвального слова иконам. Причем икона показана Макгрегором не только как временной памятник искусства, но и как мощное оружие в сопротивлении исламскому нашествию. Рассказывается сперва о генезисе иконоборчества – византийцы пытались понять в чем секрет успехов мусульман и одним из ответов было «мусульмане не поклоняются изображениям». Начался страшный иконоборческий кризис. У Макгрегора, оказывается, есть любимая героиня на этой иконе – святая Феодосия, монахиня-бунтарка, столкнувшая лестницу с солдатом, намеревавшимся сбросить на землю икону Христа и за это казненная.

Именно противостояние иконоборческому кризису и создало развитую византийскую цивилизацию, которая, кстати, за несколько веков после Торжества Православия взяла впечатляющий реванш у мусульманского мира, – задолго до крестовых походов. А затем, когда Византия после тысячелетней борьбы пала именно икона сохранила идентичность православных в варваризованном мире Восточного Средиземноморья.

«Вера, провозглашенная в иконе «Торжества Православия» была достаточно сильна, чтобы даже в условиях исламского правления традиции православного христианства включая иконопочитание сохранились, Можно сказать, что эта икона выполнила свое предназначение. Каждый год в первое воскресенье Великого поста Православная Церковь во всем мире отмечает событие, запечатленное на этой иконе: Торжество Православия. На литургии образ и музыка человеческого голоса соединяются в страстном порыве духовного стремления» (с. 506)

Право же, если бы ведущи наши музеи попробовали бы осуществить хотя бы жалкое подражание этому великолепному проекту, то пропаганды гомосексуализма в наших мозгах стало бы чуть меньше, а Торжества Православия – чуть больше.