Филипп Арьес. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. Екатеринбург, Издательство Уральского Университета, 1999

Великолепное и полное увлекательных фактов исследование того, как ребенка изгнали из мира взрослых, смоделировав из него существо одновременно ангельски чистое и вызывающее умиление и неполноценно глупенькое и нуждающееся в постоянном суровом надзоре взрослых, подарив ему взамен набор специфических радостей детства от которых, как давно замечено, взрослые кайфуют куда больше малышей.

Арьес обладает таким удивительным свойством обрушивать на читателя груды фактов,оригинальных интерпретаций и необычных выводов, что голова в какой-то момент начинает лопаться. Некоторые главы — например о возникновении системы классов, сопровожденные подробной статистикой — я пролистывал, лишь бегло скользя по странице, поскольку иначе наступало переполнение файлов.

Но при всем при этом главы о возникновении современной школы у него даже сильнее и интересней, чем главы об изобретении ребенка и формировании скрепленной любовью моногамной семьи. Если в тех присутствует элемент эссеистики и смелого обобщения, которое верно «в целом», то по школе это именно тщательная и въедливая работа, где показано, как из всевозрастной и всесословной бурсы, замешанной на пьянчужках и на ритуалах приема, где в лучшем случае устраивали безобразия с проститутками, сформировалась жестко поделенная на классы, не любящая переростков и вундеркиндов, ставящая себе воспитательные задачи, жестко моралистическая и страшно недоверчивая к детям и к окружающим их взрослым школа. Как от вагантских уголовных шаек школяры перешли к казарменной дисциплине закрытых школ 19 века.

Из книги Арьеса, кстати, следует, что Хогвартс Роулинг — абсолютно невозможное, немыслимое учреждение. Ведь там он изображен как очень старая школа-интернат со старыми порядками расположенная в старом замке. Но, как показывает Арьес, интернат — это очень молодое явление. Он расцветает во второй половине 18 века, когда школьник, живущий на квартире или в пансионе, категорически перестает устраивать новую школу по дисциплинарным соображениям и когда появляется задача покончить со всесословностью школы. Интернат — привилегия богачей, которые способны его оплатить. Расцвет закрытых школ длился около века — 1760-1860. Затем начинается их упадок и формирование привычной нам школы шаговой доступности.

В Англии, понятно, зарождение интерната началось раньше и задержался он дольше, в силу особой нелюбви англичан к своим детям (отмечавшейся еще в средневековье). Но,в любом случае, если бы Роулинг писала Историю Хогвартса, то было бы логично написать, что система курсов и подчинения младших старшим была установлена веке в 16, а в 18 очередной директор (какой-нибудь Блэк) строго настрого приказал всем учащимся, жившим на квартирах в Хогсмиде, переехать в замок.

Книга абсолютно обязательная к прочтению.

Цитата:

Один из неписаных, но строго соблюдаемых законов современной морали требует от взрослых воздерживаться в присутствии детей от всякого намека, особенно шуточного, на темы половых отношений. Явление, совершенно чуждое средневековому обществу. Сегодняшний человек, взявшийся читать дневник королевского врача Эроара, куда тот заносил малейшие подробности жизни молодого Людовика XIII, почувствует себя весьма неловко, натолкнувшись на вольности, которые допускаются в обращении с детьми, на грубые шутки и неприличные жесты, которые никого не смущали и казались совершенно естественными. Ничто не даст нам лучшего представления о различии восприятия детства в конце XVI — начале XVII веков и восприятия детства сегодня.

      Людовик XIII еще не достиг возраста одного года. «Смеется в полную силу легких — нянька двумя пальцами ему возбуждает петушок». Замечательная шутка — ребенок тут же усваивает ее и окликает пажа, «задирает рубашку и показывает петушок».

      Ему год. «Дофину очень весело,— отмечает не без удовольствия Эроар,— заставляет каждого теребить свой петушок». Он уверен — всем это нравится. Та же игра при гостях, их двое — господин де Боньер с дочерью: «со смехом задирает рубашку ипоказывает петушок, особенно девочке, затем прижимается к ней и начинает тереться всем телом». Все находят эту выходку столь забавной, что ребенок не упускает случая ее повторить, перед «маленькой дамой он снимает рубашку и демонстрирует свое достоинство с невероятным пылом. Он очень возбужден. Ложитсяна спину, чтобы девочке было лучше видно».

    В возрасте около двух лет он уже жених, его невеста — испанская инфанта. Окружающие разъясняют, что это значит, и он,по-видимому, все хорошо понял. Его спрашивают: «Где живет дружок инфанты? Он кладет руку на петушок».

        В течение первых трех лет его жизни никто не видит ничегоплохого в том, чтобы шутя прикоснуться к половым органам ребенка: «Маркиза де Верней часто запускала свою руку ему под платье; он хотел, чтобы его укладывали в кровать кормилицы иона играла с ним таким образом». «Мадам де Верней, желая поиграть с дофином, взяла его за соски. Он отталкивает ее со словами: „Не надо, не надо, оставьте, подите прочь». Он не хочетболее позволять маркизе трогать его соски. Ему нашептала кормилица: „Мсье, ни за что не позволяйте трогать ваши сиси или петушок, а то отрежут». Он это запомнил».

      «Встает после сна и не хочет надевать рубашку: „Но-но рубашку, сначала хочу дать молочка из моего краника»; взрослые по очереди подставляют ладонь, он произносит пс-пс, делает вид,будто оттуда что-то льется и, оделив всех присутствующих, позволяет себя одеть».

      Или классическая шутка, довольно часто повторяющаяся,—ему говорят: «Мсье, пропал ваш петушок! Он отвечает: „Да от она»,— и приподнимает его пальцем». Подобные шутки исходили не от слуг, не от безмозглой молодежи и не от женщин легкогоповедения, как, например, любовница короля. Королева, мать Людовика XIII, «взяв его за петушок, говорит: сын мой, я поймала вас за клювик». Дальше — больше. «Раздетые догола, он и Мадам (его сестра) ложатся в кровать к королю. Они возятся, целуясь и щебеча, королю рчень нравится. Он спрашивает сына:сын мой, где приданое маленькой инфанты? Тот показывает и говорит: оно совсем без костей, папа. Потом когда пенис напрягается, он добавляет: а бывает с костями».

      И действительно, взрослые забавляются, наблюдая его первые эрекции. «Проснулся в 8 утра, позвал мадемуазель Бетузе иговорит: „Зезе, мой петушок, как подъемный мост; вот он поднялся, а вот опустился»,— он его оттягивал то вверх, то вниз».

      В четыре года его половое воспитание достигает кульминации. «Отвели в покои королевы. Мадам де Гиз показывает емукровать: вот, говорит она, на этой кровати вас сделали. Он в ответ: с мамой?» «Обращается к мужу кормилицы: что это? — Это, говорит тот, мой шелковый чулок.— А это? (была такая игра) —Это мои тапочки.— Из чего они? — Из велюра.— А это? — Это гульфик.— А что там внутри? — Не знаю, мсье.— Э, датам петушок! Для кого он? — Не знаю, мсье.— Да для мадам Дундун (кормилицы)».

      «Становится между ног мадам де Монгла (гувернантки, весьма почтенной женщины, которая, кажется не более шокированной, чем сам Эроар, подобными проказами, недопустимыми посегодняшним меркам). Король говорит: смотрите, мадам де Монгла только что родила сына. Дофин бежит к королеве и становится у нее между ног».

        Начиная с пяти лет окружающие перестают играть с его половыми органами. Теперь он играет с половыми органами других.Мадемуазель Мерсье, одна из горничных, присматривавшая за ним ночью, еще не встала с постели — ее кровать находится рядом с кроватью маленького Людовика (прислуга часто спала в тойже комнате, что и дофин, и не очень стеснялась его присутствия, даже если речь шла о супружеских парах). «Он полез к ней играться», просит ее пошевелить поочередно пальцами ног, она поднимает по его просьбе ноги вверх, он «говорит кормилице, чтобы та принесла розги, так как он хочет пошлепать служанку по ягодицам. Добивается исполнения… Кормилица спрашивает: Мсье,что вы видели у Мерсье? Отвечает холодно: Я видел попку. Что вы видели еще? Отвечает серьезно, без эмоций, что видел ее письку». В другой раз «играет с мадемуазель Мерсье, зовет меня(Эроара) и сообщает, что у Мерсье писька вот какая (показывает — в два его кулака) и что там сыро».

      Начиная с 1608 года подобные шутки исчезают, принц становится — в семь лет — маленьким мужчиной, пришла пораучиться прилично себя вести и говорить. Когда его спрашивают, откуда появляются дети, он ответит совсем как мольеровская Агнесса — из уха. Мадам де Монгла, гувернантка, останавливает его, когда «ему вздумалось показать пенис маленькой Вентле». И если гувернантке случается положить его утром в свою кровать, между ней и ее супругом, Эроар возмущен. Insignis impudentia — отмечает он на полях своего дневника. Десятилетнему мальчику внушали такую сдержанность, которой и в голову никому не приходило требовать от него же в возрасте пяти лет. Таким образом, собственно воспитание начиналось лишь после семи лет. И еще — похоже, что эта запоздалая забота о приличии обязана своим появлением начавшейся реформе нравов, первой ласточке реформаторского обновления XVII века. Как будто воспитанию поддаются только те, кто приблизился к возрасту без пяти минут взрослого человека! К четырнадцати годам Людовик XIII уже знал все, так как в четырнадцать лет и два месяца его, можно сказать, насильно уложили с его женой. После церемонии венчания «он прилег и потом отужинал в постели без четверти семь. Господин де Граммон в компании других молодых сеньоров рассказывает ему различные истории, это укрепляет молодого. Он просит принести ему туфли и идет в покои королевы матери, затем в 8 часов его укладывают с королевой, его супругой, в присутствии королевы-матери; в десять пятнадцать он выходит из спальни, утверждая, что поспал часа два после двух раз. Похоже, что так: и член у него красный».