1. Освальд Шпенглер не писал о закате Европы, предсказывал восход России, спас русских философов и предсказал Путина.

2. Йохан Хёйзинга придумал, что Европе нужно малокровие и Евросоюз пошел по этому пути.

3. Конрад Лоренц на примере гусей показал, что национализм естественен, а гомосексуализм – нет.

4. Уильям Мак-Нил обратил внимание на роль эпидемий в истории человечества, но не осознал, что Черная Смерть спасла славян.

5. Маршалл Маклюэн думал, что люди будущего будут вонять, а они вместо этого изобрели интернет.

6. Иммануил Валлерстайн так и не осознал: Россия всегда выступает с торговым гегемоном мир-системы против военного.

7. Лев Гумилев придумал понятия химеры и антисистемы посмотрев на перемешивание крестьян и местечковых жителей в советских коммуналках.

8. Фернандес Арместо, обнаружив. что русские построили город Норильск, переобулся на ходу и поменял критерии успеха цивилизации, лишь бы русским не досталось.

9. Джаред Даймонд невольно доказал, что немногочисленность нации, при которой она не выедает все свои ресурсы, – благо.

10. Вадим Цымбурский предложил русским жить на острове, одна беда разделяющие нас с соседями геополитические проливы наполнены не водой, а ядовитыми пауками.

11. Юваль Ной Харари, как и положено израильскому гею, очень любит Гитлера и Аллу Пугачеву, которой обещает бессмертие.

Заключение. Иосиф Бродский не любил майя и был в общем-то прав, самобытность цивилизаций не предполагает их равнозначности.

О содержании своих новых книг я рассказываю в интервью подкасту “Русские вперед”.

Более развернутое представление о содержании книги вы можете получить благодаря идущим ниже цитатам:

Предисловие – 5

Многое из сказанного в этих текстах может показаться некоторым читателям недостаточно политкорректным. По счастью для себя, автор этих строк составил себе репутацию чрезвычайно неполиткорректного человека достаточно давно, с этой репутацией выжил и, мало того, сумел отчасти сделать менее политкорректным мир вокруг себя. Так что сегодня это гораздо более «социально приемлемая» книга, чем она могла бы считаться десятилетие назад.

Вместо введения: почему «цивилизация» стала «цивилизациями» – 8

Бродель сформулировал важнейший для понимания природы цивилизаций принцип. Цивилизация строится на отказе от заимствования определенных элементов культуры от соседей. Понятно, что все в мире со всеми постоянно обмениваются. Иногда потому, что иначе не выжить — изучают новые виды вооружения. Иногда — потому, что у других есть что-то вкусное и интересное. Но есть вещи, которые цивилизация не станет заимствовать даже под угрозой жизни, — предпочтет умереть, чем уступить…
Новой тенденцией, которую Хантингтон уже не застал, оказался распад самого Запада, вместо единой либерально-христианской парадигмы там начали бороться левый либерализм, почти марксистского образца, направленный на яростное отрицание первоначальных западных ценностей и на насаждение культа толерантности, и цивилизационно фундаменталистский подход, со все более яростным отрицанием толерантности и либерализма и обращением к изначальной западной идентичности. Таким образом, Запад, как цивилизация в лице других хантингтоновских цивилизаций, и Запад, как глобалистский режим интернациональных «новых кочевников», начали отслаиваться друг от друга.

Как грустна вечерняя земля. Освальд Шпенглер. Закат Европы – 34

Пока культура цветет — это культура живых и борющихся наций. Самое неожиданное в Шпенглере — это его последовательная разработ-ка понятия нации и национализма, не привязанная к вопросам крови и примордиализма, но при этом исключающая современный западный «модернизм» в понимании нации. Для Шпенглера нации — это универсальное политическое оформление жизненных единств, охваченных живой великой культурой и противостоящих друг другу. Мировая история по Шпенглеру — это не история восхождения и умирания культур, а история жизненной борьбы наций, оформленных через ту или иную культуру.

Сумерки малокровия. Йохан Хейзинга. В тени завтрашнего дня – 56

Я не хочу сказать, что «жизнь» выше «культуры», что новые варвары фактом своей жизни, своего действия, получают право на разрушение памятников. Отнюдь. Сама по себе «жизнь» не имеет никаких прав на разрушение. Некоторые руины гораздо значительней некоторых людей. Большинство египетских мумий гораздо интересней большинства живых египтян. Но необходимо понять, что культура порождается жизнью и, в известном смысле, является осадком жизни. Живой человек опасен, разрушителен, дурен, но порождающим культуру элементом являются только его вера, мечты, страсти, а потребность в смысле все равно синтезируется лишь из боли и порыва к бессмертию.

По эту сторону зла. Конрад Лоренц. Агрессия. Так называемое «Зло» – 71

В «Агрессии» можно обнаружить полноценное биологическое и этологическое обоснование национализма. Ритуалы животных выполняют три функции: 1. Запрет борьбы между членами группы; 2. Удержание членов в замкнутом сообществе; 3. Отграничение этого сообщества от других подобных групп. По-скольку, по Лоренцу, агрессия носит внутривидовой характер, направлена прежде всего на таких же, как ты, то культурный ритуал тормозит эту внутреннюю агрессию, позволяет группе выступать воедино. Чем сложнее и многообразней внутригрупповой ритуал, тем более миролюбива группа (в нашем случае — нация) внутри, и тем более солидарна в защите своих интересов.

В центре ойкумены. Уильям Мак-Нил. Восхождение Запада. История человеческого сообщества – 76

Следствием выключения из игры «евразийского» способа стягивания ойкумены через Великую Степь стало занятие Евразии Россией. Мак-Нил указывает на очевидный параллелизм между европейским продвижением в Америку и русским продвижением в Сибирь. И там, и тут народы европейского культурного круга занимали обширные периферийные пространства. Однако Запад практически не смог выступить в качестве выгодополучателя русского движения — сильное государство и сильная антизападная идентичность, сформированная Православием, сделала русских чрезвычайно сопротивляемыми в отношении европейского проникновения. Русские сами охотно обращались с туземцами как с индейцами, но никому не позволяли воспринимать себя ни как индейцев, ни как индийцев.

Беспроволочный телеграф. Маршалл Маклюэн. Понимание медиа: внешние расширения человека – 89

Интернет — средство самозащиты человека печатной культуры в эпоху электронного трайбализма. Если изобразить Интернет как систему медиа, уже описанных Маклюэном, это будет пишущая машинка, подключенная к беспроволочному телеграфу, которая транслирует на телевизионный экран книжные и газетные публикации, наряду со вставками фотографий, фонограмм и комиксов, позволяя вести телефонные разговоры без участия голоса. Чудовищный монстр, конечно. Но интегральная характеристика этого монстра вполне ясна: Интернет — это бесконечно усовершенствованный телеграф. То, с чего началась электрическая эра медиа, тем она и закончилась, интегрировав все прочие свои изобретения в единый аппарат, помещающийся в эру смартфонов и планшетов уже на ладони. Весь наш Интернет — это бесконечное: «Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны пятницу, три часа дня. Приезжай». Не случайно, в конечном счете, один из самых популярных интернет-мессенджеров получил название «Telegram».

Последний марксист. Иммануил Валлерстайн. Мир-Система Модерна – 99

Россия была всегда заинтересована, чтобы гегемоном этой мир-экономики была морская держава, заинтересованная в сохранении преимущественно экономических методов эксплуатации внутри мир-системы, не посягающая на завоевания и прямой политический суверенитет. При таком условии Россия, сохраняя выгоды экономического участия, не несла по-настоящему крупных политических издержек. Напротив, в случае победы европейского контргегемона — Франции или Германии, рядом с русской мир-империей появилась бы европейская, и либо Россия вынуждена была бы платить политическую цену за участие в мир-системе, либо должна была бы от нее экономически отключиться, лишившись массы выгод — от прибылей до новых технологий и престижных товаров.

Лев, манихеи и утроба народов. Л. Н. Гумилев. Этногенез и биосфера земли – 119

Если химера — это продукт исторически с ложившегося симбиоза двух несовместимых этносов, чье взаимодействие лишь обнуляет этническую традицию в результате возникновения культурной ши-зофрении, когда дети воспитываются в режиме «ни мышонок, ни лягушка», то антисистема есть осознанное, теоретически подкрепленное жизнеотрицание. Антисистема ненавидит реальную жизнь с ее по-током, сложностью и многообразием, стремится подменить эту жизнь простой идеологической схемой, ненавидит традицию как концентрацию жизненных результатов этноса и, прежде всего, пассионариев, ненавидит саму жизнь как биологическое самовоспроизводство человеческих популяций. Если химера — это аннигилирующее столкнове-ние двух вполне жизнеспособных самих по себе этносов, то антисистема — это антиэтнос, стремление уничтожить все то, что сохраняет и воспроизводит этнос.

Невероятное приключение англо-испанца в Норильске. Фелипе Фернандес-Арместо. Цивилизации – 138

Если отвечать на вопрос — почему европейцам удалось найти Китай, а Китай не смог и не захотел найти Европу, со временем отказавшись от плаваний Чжэн Хэ, то ответ, как ни парадоксально, лежит на поверхности: европейцы хотели найти Китай, а китайцы не хотели найти Европу. В той мизерной степени, в которой она их интересовала, их вполне удовлетворял Великий Шелковый Путь, приходивший как бы ниоткуда. Средневековая Европа была единственной цивилизацией, которая активно воображала себе географическую полноту мира, стремилась зафиксировать и свести множество реальных и фантастических сведений о дальних землях и народах. При этом представления о Китае у европейцев после появления «Книги Марко Поло» были достаточно точными, подробными и вдохновляющими. Таким образом, 2 и 2, — наличие пробуждающих любопытство сведений о Китае и географическая теория шарообразности земли вкупе с технической возможностью проверить ее в плавании каравелл, дало неизбежное 4 — плавание Колумба и его португальских конкурентов, из-бравших, как оказалось, более надежный и техничный путь через Африку.

Истина в полупустом стакане. Джаред Даймонд. Коллапс. Почему одни общества выживают, а другие умирают – 152

Современная обывательская политология, которая порой становится основанием для геополитического действия «больших и сильных», как это можно проиллюстрировать интервенцией НАТО и отторжением Косово от Сербии, гласит: «Право на свое пространство имеют только многочисленные народы». Малочисленные, по этой логике, обязаны часть своего пространства безропотно уступить тем, кто нуждается в земле. Чтобы не быть малочисленными, необходимо любыми способами и средствами пополнять поголовье населения, включая привлечение миграционных потоков, не важно, каких и откуда. С этим обывательским суждением трудно согласиться. Имеет значение не только пространство, но и то, чем оно заполнено. Возьмем два стакана — один полон до краев, другой — полупустой. Нельзя про-сто выровнять количество жидкости в обоих, не за-давшись даже вопросом, что именно налито в том и в другом. Бывает, что при смешении двух прекрасных напитков получается отвратительный коктейль. Поэтому, если, увидев полупустой стакан, вы вольете в него что ни попадя, вы, скорее всего, испортите вкус.

Оборона Русского Острова. Вадим Цымбурский. Остров Россия – 175

Предпосылка Цымбурского и, на мой взгляд, его главная ошибка вновь роднит его с Данилевским, Шпенглером, Гумилевым и многими другими. Это попытка приписать истории органический характер, выделить некие «естественные» пространства, «естественные» ареалы обитания популяций («популяция», «этнос» — тоже часть инструментария, унаследованная именно от Гумилева). Это код секулярной мысли XIX–XX столетий, когда «естественное» означает «вечное», «оправданное», точнее, не нуждающееся в оправдании. Все, что построено или завоевано, что может быть результатом исторического процесса, то может быть отыграно назад, а вот против природы не попрешь. Между тем, отказ от напряженной политической, военной и культурной борьбы, от понимания судьбы цивилизации как динамического расширения своего ареала, «намывания» своего острова — все это увеличивает, а не уменьшает наши геополитические риски. Уменьшая ценность исторически осуществленного, отказываясь понимать историческое как реальность, не отменимую именно потому, что она уже содеяна в истории, мы подвергаем себя риску культурной перекодировки природного ландшафта.

Номо glupiens. Юваль Ной Харари. Sapiens. Краткая история человечества – 194

Что же автор предлагает взамен замшелых хи-мер, именуемых совестью? Будете смеяться, но… бессмертие. По его уверениям, наука находится буквально в двух шагах. И уж тогда-то оторвемся по полной! С точки зрения последовательного биологического эволюционизма, на который претендует Харари, мысль о виде, чьи представители живут вечно, должна привести в ужас. С позиций человеческого здравого смысла — тем более. Представьте себе мир, где старики заживают жизнь молодых, каждое поколение начинает с нуля, поскольку наследства не существует, по телевизору вечная Примадонна, и все сферы контролируются мафиями из бессмертных. В подобном обществе вообще прекратятся рождения, так как детей просто некуда будет девать — места заняты. Тут впору сочинять антиутопии, а не радоваться. Ужас в том, что поверхностная, наполненная фактическими ошибками, идейным шулерством и банальной гей-веган-пропагандой книга подается в качестве интеллектуального бестселлера.

Вместо заключения: так что же такое цивилизация? – 202

Для оценки цивилизации не имеет никакого значения, насколько изначально те или иные общества отличаются друг от друга и насколько совершенны люди в исполнении диктуемых идеалом предписаний. Важно не то, насколько высоким, прямым, красивым и плодовитым выросло то или иное дерево, а то, что эти деревья тянутся к разным солнцам. Являются ли все эти цивилизационные солнца равночестными? Лично я в этом сильно сомневаюсь… Две больших реальности, определяющих своеобразие цивилизации — с одной стороны, разная географическая почва, с другой стороны — разные духовные солнца. Между этими двумя факторами мы и обнаруживаем огромное количество разных материальных и духовных явлений развитой городской жизни, которые несут на себе печать общности стиля. Поэтому определение цивилизации, к которому мы приходим, звучит так: Цивилизация — это доминирующий на определенном географическом пространстве стиль жизни городского общества, получивший санкцию со стороны высокой культуры [религии].

Борис Межуев​. Послесловие – 217

Тестирование принципов современного Запада на универсальность и есть мышление в категориях цивилизации. И, конечно, весьма любопытно и то, как сам Запад отвечает на этот вопрос, в том числе и размышляя над причиной упадка, или же коллапса, обществ прошлого. Мы, разумеется, будем всегда прилагать эти выводы к существованию нашей собственной цивилизации, которая пережила за одно столетие два коллапса, поставивших ее на грань исчезновения. И теперь страх перед повторением катастрофы во многом не позволяет нам совершить рывок вперед. Поскольку обе прежних катастрофы состоялись после того, как наша страна попыталась встать на путь прогресса, сегодня, пожалуй, это слово, как никакое другое, вызывает сомнение. Однако соотношение прогресса и цивилизационной устойчивости — это тоже одна из тех проблем, которая ставится Егором Холмогоровым в его новом исследовании и которая получает на страницах его книги всегда самостоятельное и оригинальное разрешение.