Книга Чарльза Боксера о Голландской морской империи гораздо скучнее его же работы об империи Португальской. В ней совершенно отсутствует собственно историческое изложение, замененное краткой хронологической таблицей в конце. А главное – очевидно чувство невыносимой скуки и отвращения, которые автор испытывает к своему предмету. Насколько ему симпатична Португальская империя – красочная, романтичная, религиозно-фанатичная, настолько антипатична псевдоимперия выстроенная путем рейдерства голландскими жмотами-олигархами.

Олигархичность Голландской республики подчеркивается автором на протяжении всей книги. Результатом нидерландской революции стало установление господства крайне небольшого количества влиятельных буржуазных семейств. Это была олигархия 10 000 человек. Причем это была именно олигархия, а не плутократия – богатые купцы и предприниматели далеко не всегда получали свою долю власти, а большая часть буржуазии была и вовсе от этой власти отодвинута. Олигархами становились, как правило, не предприниматели, а отошедшие от дел рантье, а доступ в круг олигархических семейств был весьма ограниченным.

Большинству приходилось довольствоваться весьма скромной долей участия в общественных делах, вроде командования и членства в ополченческих стрелковых ротах, отразившихся в великом «Ночном дозоре» Рембрандта. Однако ремесло художника, как подчеркивает Боксер, в Голландии так навсегда и осталось презираемым, что Рембрандт неоднократно на себе почувствовал Рембрандт, у которого не было никаких шансов стать таким же богатым и знатным, каким стал его старший современник Рубенс в испанской Фландрии.

Говоря о разделе Нидерландов на испанскую и голландскую части Боксер разрушает миф о том, что протестантов поддерживала большая часть населения Нидерландов. Протестанты, тем более кальвинисты, составляли небольшую часть нидерландского населения, были радикальной сектой. На Севере их было ничуть не больше, чем на Юге. Католики всюду составляли большинство, хотя часть из них выступали в той или иной степени против власти испанской монархии. Разделение двух частей Нидерландов было чисто военным и началось с захвата в 1572 г. пиратами-гёзами города Брилле. Города, сдававшиеся протестантам сдавались на условиях гарантий религиозной терпимости к католикам. Даже в середине XVII века ортодоксальных кальвинистов (гомаристов-контрремонстрантов) в Соединенных Провинциях было меньше трети. Голландская протестантская республика была диктатурой религиозного меньшинства, постепенно вынудившего значительную часть большинства сменить веру.

Другое дело, что на севере обреталось множество эмигрантов-протестантов с юга, вынужденных бежать от испанской инквизиции. Раздел испанских Нидерландов и Соединенных провинций произошел по совершенно искусственной черте. Те протестанты, кто оказался южнее этой черты, вынуждены были бежать, в частности – купеческое сообщество Антверпена. Оно в большинстве своем перебралось в Амстердам и с энтузиазмом участвовало в блокаде Шельды, чтобы экономически задушить свою старую родину. Диктатурой меньшинства были Соединенные Провинции и еще в одном смысле – это было доминирование двух провинций Голландии со столицей Амстердамом и Зеландии, особенно первой, над остальными. Если эти провинции были согласны между собой, то они навязывали свою волю всей стране.

Другое дело, что в политической элите Нидерландов шла длительная война между амстердамской олигархией, которую возглавляли «великие пенсионарии», такие как Йохан Олденбарневельт и Ян де Витт (с обоими политические противники расправились), и домом Оранских, представители которого занимали пост своего рода наследственного президента – штатгальтера, власть которого со временем становилась все ближе к монархической. Первые представляли интересы олигархии и поддерживали умеренных протестантов арминиан-ремонстрантов, вторые, назло первым, поддерживали радикальных протестантов гомаристов-контрремонстрантов и пользовались популярностью у простого народа, олигархов не любившего.

Голландская колониальная империя выросла из войны с Испанией и опиралась преимущественно на узкий коммерческий расчет. В 1602 и 1621 были созданы Ост- и Вест-Индские компании, которые занимались преимущественно захватом португальских владений в Азии и Африке-Америке соответственно. Первое время эти захваты были очень успешными, опираясь на великолепный голландский флот, созданный посреднической торговлей в Европе, и передовое судостроение. Завоевания считались частной собственностью самих компаний, а не владениями Соединенных Провинций как государства и ими управляли частные группы олигархов, 17 и 19 «господ» – heeren, основным мотивом которых была довольно узкая коммерческая выгода. Голландские олигархи явно опасались превращения своих владений в действительную территориальную империю и предпринимали усилия, чтобы этого не допустить. Основным принципом их была минимизация издержек и максимизация монопольной прибыли, для чего, в частности, они установили настоящий режим террора на индонезийских островах, где вырубали все «незаконные» посадки корицы.

При этом, когда для поддержания империи следовало предпринять значительные военные усилия, олигархия оказывалась на это не готова из соображений экономии. Поэтому португальцам, в конечном счете, удалось вернуть себе Бразилию в результате восстания – голландцы просто не захотели слишком тратиться. Боксер фиксирует вообще шизофреническую ситуацию, когда голландцы одновременно пропагандировали свободу торговли и принцип открытого моря по всему миру и, в то же время, силой отстаивали свою полную монополию на контроль над Островами Пряностей. Знаменитый голландский правовед Гуго Гроций, теоретик свободы морей, в 1610 году сам ездил в Англию и доказывал, что нарушение голландцами этой свободы морей в Азии законно и справедливо, так как голландцы ведут «оборонительную войну» против Испании и Португалии за дело протестантизма, а значит имеют право на компенсацию своих оборонных расходов за счет монопольной прибыли от специй. Этот позор знаменитого правоведа еще раз доказывает грустную истину, что закон что дышло…

Главным врагом, с которым боролись «господа»-олигархи, стоявшие во главе компаний, были их собственные сотрудники. Огромные усилия затрачивались на недопущение их личного обогащения, на запрет провоза на обратном пути в Европу слишком большого количества колониальных товаров, которые могли бы составить конкуренцию самой компании и сбить цены. Хотя всем совершенно очевидно было, что люди едут рисковать жизнью в колониях, плывут в скотских условиях на дальних кораблях (эти условия Боксер описывает во всех омерзительных подробностях) не за нищенское жалование, а за возможность привезти немного редкостей с Востока, продать их и закончить жизнь на родине безбедно.

Оставаться в колониях подавляющее большинство голландцев не стремилось. Им, конечно, приходилось это делать, поскольку они там в большом количестве умирали, но те, кто не умер, стремились вернуться назад в Голландию. Поэтому переселенческой империи голландцы не создали, так же, как и территориальной. Единственным исключением была область вокруг мыса Доброй Надежды, где компания начала селить крестьян – бауэров – которые должны были развить сельское хозяйство для снабжения следовавших в Азию кораблей. Эти бауэры превратились в буров, самостоятельный этнический и культурный феномен, основанный во многом на рабовладении (рабами были не черные африканцы, которые, конечно, сразу сбежали бы, а завезенные из Азии малайцы). Развилось, в частности, производство метисов от сожительства белых господ с рабынями.

Нехватка белых женщин была настоящим бичом европейских колоний в XVI-XVIII веках. Честные женщины в Азию, Африку и даже Америку почти не ехали, а те, которые садились на корабли (иногда тайком, так как возможность хорошо выйти замуж в условиях колониального дефицита женщин казалась настолько привлекательной, что можно было рискнуть)… господа-олигархи считали, что лучше бы не ехали – эти авантюристки считались проститутками и носительницами разврата. Попытки некоторых голландских губернаторов завозить европейские семьи тоже закончились, в конечном счете, ничем. Большинство голландцев в колониях женились на малайках.

Боксер дает красочные зарисовки этого специфичного «общества» в столице голландской Азии – Батавии. Изнеженные жены малайские жены голландских чиновников были окружены множеством рабынь и считали ниже своего достоинства поднять с пола упавший платок. Главное, чем они были заняты, – это взаимная вражда и забота о том, чтобы не уронить свой статус. Переехав в Европу, где в Голландии рабство было запрещено, они оказывались беспомощными и ни на что не годными, так как распоряжаться голландскими служанками так же, как они распоряжались своими рабынями, они конечно не могли.

Колониальная империя всегда была лишь приложением к голландской посреднической европейской торговле. Торговля с обеими Индиями приносила голландцам лишь четверть той суммы, которую давала им торговля в Европе (в том числе в России). Соответственно, когда начался закат голландского европейского могущества, начался и закат колониальной империи. В XVIII веке Голландия переживает упадок – снижается количество моряков, падает производство, коллапс переживает промысел сельди, так как спрос на нее в Европе упал. Из-за своего уязвимого геополитического положения Голландия растрачивает себя, особенно на войны с Францией Людовика XIV и попадает в долги, стагнирует судостроение, значительно отставшее от английского. Голландцы оказались заложниками системы крупных национально-территориальных государств, которые все более последовательно проводили протекционистскую политику, развивая внутренние рынки. В этом мире голландцам с их либеральной мировой свободной торговлей (к тому же, как мы видели, лицемерной) не оставалось места и к концу XVIII века Голландская олигархическая республика пришла в полный упадок.

Фернан Бродель считал Амстердам первым настоящим центром-гегемоном западной мир-экономики, того же мнения, лишь отняв у голландцев первенство, придерживался и Джованни Арриги. Что ж, если и так, то у этого центра была незавидная участь. Блеска, сравнимого с предшествующей Венецией или последующим Лондоном голландцы так и не достигли. От их господства остались крайне сомнительные воспоминания, вроде тюльпанной лихорадки (которую Боксер по загадочным причинам ни разу не упомянул) или поедания внутренностей убитых братьев де Виттов добрыми гражданами центра международного европейского правосудия – Гааги. Как ни странно, наиболее выдающееся наследие голландцы оставили в военном деле – военная реформа Морица Оранского и военно-морская реформа адмирала де Рюйтера. Хотя голландцы воевать не любили, им приходилось делать это все время, а поскольку страна была маленькой, то воевать приходилось не числом, а умением.