А. Н. Энгельгардт. Из деревни. 12 писем. 1872-1887. / «Литературные памятники» /. СПб., Наука, 1999
(Читать онлайн)

Петербургский профессор химии-народоволец оказался перед простым выбором — поместье в Смоленской губернии или Сибирь — и логично выбрал поместье. Там он начал раз в год писать очерки о том, что видит, и отсылать их в центральные журналы.

Его главным мотивом было показать: столичная публика с ее показным народолюбием и поверхностной верой в прогресс не знает и не хочет знать жизни народа. Попытки улучшать эту жизнь крестьянина по вычитанным в иностранных книгах рецептам лишь разрушат сложившийся вполне разумный и справедливый баланс этой жизни. Улучшать жизнь мужика можно лишь сначала её поняв и проанализировав научным (а не схоластическим умом) без сантиментов и русофобии.

У Энгельгардта, кстати, самая нерусофобская книга о русских крестьянах из многих мною читанных. Он без всякого лицемерного негодования или напротив стремления “отмазать” болтовней о высокой духовности описывает например, что крестьяне радуются когда в голодный год умирает ребенок и говорят «бог не без милости». И мать без греха, и дитя без греха, и едоков меньше. Для Энгельгардта подобные сцены – феномены для понимания, а не повод поупражняться в фарисействе.

Отлично его описание восприятия крестьянами войны с турками, его анализ крестьянской диеты, крестьянского правосознания, его разбор того, почему крестьяне готовы иногда поработать бесплатно, но не возьмутся за ту же работу за деньги. Воообще, его анализ экономики традиционного общества предвосхищает на полвека и Чаянова, и западных антропологов.

В моих текстах я опираюсь на Энгельгардта постоянно. Вот пара примеров — статьи «Государство и колбаса» и «Русский аффект».

Цитата.

Как-то осенью  -  а  дело было еще вскоре после того,  как я   240
поступил  на  хозяйство,  -  случилось   мне   пойти   посмотреть
граборские работы.  В эту осень граборы работали у меня поденно и
занималась чисткой лужков,  заросших лозняком.  Граборы сидели  у
огонька и обедали.
     - Хлеб-cоль!
     - Милоcти проcим.
     Я подсел  к  огоньку.  Обед  граборов  состоял  из  вареного
картофеля.  Это меня удивило,  потому что я слыхал,  что  граборы
народ  зажиточный,  трудолюбивый,  получающий обыкновенно высшую,
почти двойную против обыкновенных сельских рабочих плату,  и едят
хорошо.
     - Что это? Вы, кажется, одну картошку едите? - обратился я к
рядчику.
     - Одну картошку.
     - Что ж так?
     - Да не стоит лучше есть, когда с поденщины работаешь.
     - Вот как! А мне говорили, что граборы хорошо едят.
     - Да и то!  Мы хорошо едим,  когда сдельно  работаем,  когда
канавы роем, землю от куба возим, чистку от десятины снимаем.
     - Что же вы тогда едите?
     - Тогда?  Щи с ветчиной едим,  кашу.  Прочную,  значит, пищу   241
едим, густую. На картошке много ли сделаешь?
     - Да разве вам все  равно,  что  есть?  Ветчина,  каша  ведь
вкуснее.
     Рядчик посмотрел   на   меня  с  недоумением.  Его,  видимо,
удивило,  как это я не понимаю такой простой вещи,  и он стал мне
пояснять.
     - Нам  не  стоит  хорошо  есть  теперь,  когда мы работаем с
поденщины,  потому что нам все  равно,  сколько  мы  ни  сделаем,
заработок  тот  же,  все  те же 45 копеек в день.  Вот если бы мы
заработали сдельно - канавы рыли,  землю  возили,  -  это  другое
дело,  тогда  нам  было бы  выгоднее больше сделать, сработать на
75 копеек, на  рубль  в день,  а  этого  на одной   картошке   не
выработаешь. Тогда бы мы ели прочную пищу - сало, кашу. Известно,
как поедаешь,  так и поработаешь.  Ешь  картошку  -  на  картошку
сработаешь, ешь кашу - на кашу сработаешь.
     - Ну,  а  если  бы  я  возвысил поденную плату и потребовал,
чтобы вы лучше ели?
     - Что же,  это можно.  Отчего  же?  Если  такое  будет  ваше
желание - можно, - усмехнулся рядчик.
     - Ну, а работа спорее бы шла тогда?
     - Пожалуй, что спорее.
     - А выгоднее ли бы мне было?
     - Не знаю.
     - Почему же?
     - Работа такая.  Работа огульная,  сообща, счесть ее нельзя.
Мы и теперь не сидим  сложа  руки,  работаем  положенное,  залогу
делаем,  как  по закону полагается.  И тогда так же бы работали -
ну,  приналегли  бы  иногда,  чтобы  удовольствие  вам   сделать,
особенно, если б вы ребятам водочки поднесли. Так ведь, ребята?
     Ребята, то есть граборы-артельщики, засмеялись...
     - Работа  не такая,  - продолжал рядчик - работа тут ручная,
огульная, счесть ее нельзя. Работаем, да не так, как сдельно, все
же каждый себя приберегает - не убиться же на работе,  - меры тут
нет, да и плата все равно поденно.
     - Да ведь харч был бы хороший!
     - Так что  ж?  Харч  работать  не  заставит,  когда  сам  не
наляжешь.  Харч,  сам  знаешь,  только  на баловство порет,  а на
работу нет...  А из-за чего налегать-то,  плата поденная,  счесть
работу нельзя,  работаем сообща - я налягу,  а другой нет. Счесть
нельзя,  вот что. Тут и сам себя приналечь не заставишь, да и как
налечь,  сколько?  Разделил бы на нивки,  чтобы каждый свою нивку
гнал - нельзя,  лужаечки все такие маленькие,  тесные,  неровные,
куст  разный.  Вот  если  бы  можно было от десятины чистить,  на
отряд,  это другое дело.  Мы  и  сами  этих  поденщин  не  любим,
заработок  плохой,  работы  настоящей  нет,  скучно.  То  ли дело
сдельная  работа,  -  нам  самим  приятней.  На  сдельной  работе
вольней,  хозяину до нас дела нет, что сработали, за то и платит,   242
залогуем, когда хотим по своей воле... - Рядчик помолчал.
     - Нет, - продолжал он, - нет, харч работать не заставит, вам
невыгодно будет, и так положенное работаем. Тогда бы у нас харч в
жир пошел,  мы бы тогда у вас за осень во как отъелись, ребята ни
одной бабе проходу не дали бы!
     Граборы засмеялись.
     - Ну, а при сдельной работе?
     - То другое совсем дело.  При сдельной работе каждый на себя
работает,  каждый свою дольку канавы роет, каждый свою долю земли
возит,  каждый  на себя старается,  сколько сработает,  столько и
получает.  Да и работа там  мерная,  хотим  -  на  рубль  в  день
выгоняем, хотим - на семь гривен, как согласие артели.
     - Так и сдельно не всегда одинаково работаете?
     - Еще бы!  И сдельно не всегда одинаково. В весеннюю упряжку
с начала весны работаем побольше,  на рубль в день выгоняем,  а к
концу работаем полегче, гривен на восемь и того меньше - к покосу
себя приберегаем.  Нам,  сами знаете,  домашний покос дело  самое
важное,  тут  мы  во  всю  силу работаем.  Погони-ка всю весеннюю
упряжку на земляной,  денег заработаешь много, да косить-то потом
дома как будешь?  Все нужно с расчетом. На чугунке вон как гоняют
на земляной,  да что толку-то потом.  Наши оттого на чугунку и не
ходят.
     - То-то  у  меня  нынче  в  Петровки  грабор  канавы рыл,  я
удивился,  что он так мало выгоняет - гривен на шесть в  день.  Я
думал, он не умеет, не настоящий грабор, ан канавы сделал хорошо.
     - У вас нынче Фетис работал?
     - Да, Фетис.
     - Нет,  это  грабор  настоящий,  не  меньше  всякого другого
сделает.  Только они разделившись.  Фетис  одиночка,  жена,  дети
маленькие.  В  артель  ему  стать  нельзя,  далеко от дому отойти
нельзя.  Он и ходит в одиночку,  отсеевшись. Найдет поблизости от
дому работу - и славу богу. Дома у него в покос работы много, вот
он и приберегает себя.
     - Оттого,  должно быть,  вы и на чугунку не ходите,  что там
приберегать себя нельзя, гнать нужно?
     - Оттого. Пробовали наши и на чугунку ходить. Заработать там
много можно,  если бог здоровья даст,  да что толку.  В одно лето
так собьешься,  что потом в год не поправишься.  Там, на чугунке,
сибирная работа,  сверхсильная, до кровавого пота - за непочтение
к  родителям  такую  работу делать.  Там работают с загонщиками -
гони за ним.  А загонщиками-то подобраны  молодцы,  притешают  их
тоже.  Ну,  и  убивается народ.  Нет,  наши граборы на чугунку не
ходят - туда безрасчетный народ  идет,  за  большими  заработками
гонятся,  или от нужды,  на задатки их тоже ловят. И много их там
пропадет, умрет, либо калекой вернется.