По внешности перед нами – классический добротный детектив в духе Агаты Кристи: готичное поместье, загадочно умирающий  глава семьи, куча жадных наследников, у каждого из которых в шкафу по скелету. Ну и эксцентричный сыщик Эркюль Пуаро (которого теперь зовут Бенуа Бланк, и его играет Дэниел Крейг, на сей раз сумевший перевоплотиться из Бонда), который обязательно распутает это дело. Фоном ко всему этому спектаклю служит огромная инсталляция из десятков ножей, напоминающая Железный Трон, которая, как и положено чеховскому ружью, обязательно выстрелит в финале.

По сути, «Достать ножи» – очередная повесточная агитка, из десятков снятых за последние годы в Голливуде, отличающаяся, однако, тем, что снята не в стиле, копирующем тупейшие образцы советского агитпропа, а задорно, с юмором и иронией.

Перед нами история успешного американского писателя-детективщика Харлана Тромби, который живет с налипшей на нем и отчаянно ждущей наследства семьей, и к которому приходит регулярная сиделка – молодая латиноамериканка Марта, которая делает ему уколы (в том числе морфия), играет с ним в го, и… ничего такого больше нет, не подумайте, никакой тарантиновской «Пискли» с Ранчо Спана.

Однажды, после вечера, когда Харлан всем членам семьи говорит что-то неприятное и решает отпустить их в «свободное плавание» без наследственных капиталов, Марта, делая ему уколы, обнаруживает страшную ошибку – она ввела ему огромную дозу из пузырька, на котором написано «морфий». Через 10 минут писатель умрет, скорая не успеет. Всё, что он успевает сделать, проявив фантазию детективщика, это объяснить Марте как скрыть следы своей ошибки (ведь если мигрантку арестуют, выяснится, что её мать нелегально находится в стране), после чего Харлан эффектно перерезает себе горло одним из ножей.

Начинается расследование, в которое анонимный наниматель вовлекает гениального детектива Бенуа Бланка. Расследование обречено выйти на Марту, тем более, что у девушки удивительное свойство – она не может лгать. После всякой лжи её желудок эффектно выворачивает. Если ей зададут прямой вопрос, она не сможет отвертеться.

Ситуация усложняется тем, что после оглашения завещания становится ясно: Харлан завещал нищей медсестре-мигрантке абсолютно всё – капиталы, права на книги, поместье, оставив детей и внуков абсолютно ни с чем… Если будет доказана причастность Марты, то она ничего не унаследует. Но нет – великий сыщик выводит истинного убийцу на чистую воду, невиновность мигрантки доказана. В последней сцене она торжествующе выходит на балкон «своего» дома с кружкой, на которой написано «Мой дом, мои правила, мой кофе» и смотрит на обескровленную семью Тромби, вынужденную покинуть здание.

Политическая мораль ленты проста: старая Америка должна умереть. Сама своими руками перерезать себе горло, оставив всё  добродетельным мигрантам-латиноамериканцам, которые колют ей наркотики и «ошибаются с дозой» (тот же мотив передозировки не так давно был в ожесточенно антимексиканском «Рэмбо»). Любые попытки эту старую Америку и свое наследственное право отстоять – это цинизм и преступление.

Вычислить настоящего преступника в фильме оказывается на удивление просто. Достаточно вместо «детективной» логики применить строгий расово-гендерно-классовый анализ. Кто у нас тут самый маскулинно-токсичный-белый-цисгендерный мужчина с правильным лицом и мужественным взглядом? Ну конечно же убийца он!

Тем более, что это Криса Эванса мы видели в роли Капитана Америки, то есть носителя «олдскульного» американского идеала. Ну в самом деле, кто еще может оказаться подлым убийцей, кроме воплощения мускулистой и звезднополосатой Америки. И пусть технически дедушка Тромби зарезал себя сам (как потом выясняется – по глупости), то подстроил это все гендерно-расистский маскулинист.

Достается в ленте и другим типам американского общества. Члены семьи увлеченно спорят о Трампе, красных бейсболках «Сделаем Америку снова великой», легальности мигрантов… Они так и не могут запомнить, из какой конкретно лантиноамериканской страны приехала Марта, называя каждый раз новую.

У сына-издателя Уолта его сын Джейкоб, внук Тромби, оказывается «правым фашистским троллем» не вылезающим из смартфона. Перед нами милый мальчик, которого мы, однако, должны априори считать мерзавцем за его политическую позицию и за то, что он якобы «травит беженцев в соцсетях.

Другая сторона семьи – Джони, вдова умершего сына Тромби, либералка, фэшенблогер и инстаграм-инфлюэнсер, дочь которой толстушка Мэг учится в университете чему-то очень гендерно-феминистскому. Джони приворовывает на деньгах, которые писатель перечислял на учебу внучки, однако Мэг единственная, кто хорошо относится к девушке-мигрантке, а значит с её учебой, скорее всего, будет всё неплохо.

Вроде бы высмеяны и «правая» и «левая» части американского социального спектра. Но, при этом, «правой» достаются все тумаки, хотя, на протяжении всего фильма, её представители не делают ничего собственно плохого (писатель решает лишить наследства сына-издателя за то, что тот уговаривает его продать права на экранизации). Напротив, показанных предельно омерзительно «левым» по большому счету ничего плохого не будет.

Наконец, с предельной враждебностью показаны старшие из наследников писателя – дочь Линда, самостоятельный успешный бизнесмен (поднявшаяся на кредит, данный папашей), её скользкий и неверный муж Ричард и их сын – циничный плейбой Хью Рэнсом (даже имя говорящее – выкуп, платеж). Они воплощают самое отвратительное, что только есть на свете для создателей «Достать ножи»: претензиии коренных белых американцев на свое наследие и наследство.

Никакие разговоры о «наследии», о «моральном праве» и прочем к рассмотрению создателями фильма категорически не принимаются. Мол «родовое поместье» было куплено в 1980-е писателем у пакистанского миллионера, а потому по моральному праву принадлежит как раз «небелым». Никакого морального права, никакого обязательного наследования, как это было бы в российском законодательстве, – нет, все должно быть как написано в завещании и должны быть веские основания его оспорить. Все наследники – недостойны, и лучшее, что для них можно сделать, – это дать «добиться всего самим» с нуля.

Понимание наследственной концентрации капиталов как главного врага благополучия, прогресса и социального процветания особенно пышно расцвела у западных левых в последнее десятилетие. Идеологом борьбы с «новой концентрацией капиталов» стал французский левый экономист Тома Пикетти, в книге «Капитал в ХХI веке» выдвинувший тезис, что всё сравнительное экономическое равенство и благополучие людей в ХХ веке связано было с последствиями двух мировых войн, революций и депрессий, который разбили старые наследственные капиталы, «примагничивавшие» к себе почти весь доход.

При экономическом старом порядке деньги везде кроме Америки практически невозможно было заработать – только унаследовать или удачно жениться. Лишь крах старых состояний привел к тому, что большая часть национального дохода начала распределяться на рынках в виде зарплат, а, стало быть, доставаться талантливым и способным, а не удачно родившимся. Большую часть этого времени Западом правили социал-капиталисты, облагавшие богатых огромными налогами, чтобы облегчить участь бедных. Однако, когда к концу 1970-х капитал восстановился и снова сконцентрировался, зарплаты перестали расти, люди опять захотели быть наследниками и рантье и пришли времена Рейгана, Тэтчер и прочих либеральных фундаменталистов.

В тезисах Пикетти, вероятно, есть доля правды (характерно, что те же процессы что и на Западе прослеживались в те же годы в СССР, где основной формой накопления собственности стали квартиры в которых завелся «мещанский» быт рязановских комедий). Однако видеть выход в «черном переделе», когда наследование крупных состояний будет облагаться огромными налогами вряд ли возможно.

Прежде всего потому, что передел получается действительно «черным». На одного дедушку англосакса «с сошкой» в любой стране Запада приходится семеро мигрантов «с ложкой». Причем как бы ни прославляла толерантная пропаганда трудолюбие этих мигрантов (мол, Марта, будучи прекрасной медсестрой, даже при том, что этикетки пузырьков были перепутаны, все равно сделала уколы правильно, неосознанно ориентируясь на разницу в цвете жидкости, а потому дедушка мог бы не умирать), на деле к одному трудящемуся прилагается большая арабская, турецкая, мексиканская, африканская семья, которая не работает, и все это отлично знают. Восстановление полноценного социального государства на современном Западе или у нас невозможно именно из-за миграционной открытости системы – там, где станет лучше, тут же скопятся миллионы нахлебников.

Выход, который предлагают консервативные силы, неплохо поднявшиеся в эпоху Трампа и Брэкзита, но коварно разгромленные с наступлением ковида, – увеличить степень закрытости общества. Признать, что право на «наследование» имеют люди одной культуры, одной традиции, одной идентичности, руками предков которых и выстроено это богатое общество (а раз общество богатое и мигранты туда тянутся, то значит и культура его не так уж плоха).

Если мигранты хотят богатства – что мешает им объединиться и сделать свое собственное общество богаче? На самом деле много что мешает, о чем есть прекрасная книга Эрика Райнерта «Как богатые страны стали богатыми и почему бедные остаются бедными», но примеров коллективного экономического успеха в ХХ веке немало, чего стоит пример Южной Кореи. Напротив, предлагаемый леваками разграб западного наследства в пользу всех желающих 6 миллиардов, никого не обогатит – напротив, разрушит те суперструктуры, которые позволяют миру двигать прогресс дальше. Невозможно будет обзавестись айфоном в мире, где некому придумывать айфоны.

Латиноамериканская медсестра, с обрушившимся на неё богатством, не напишет новых детективов, и даже не издаст их. В конечном счете, она не такая уж хорошая медсестра, если, вкалывая наркотики, не имеет привычки глядеть на ярлычки. Ошибкой «белого мужчины» было то, что он рассчитывал на более высокую степень её рациональности и организованности, на то, что она будет следовать принципам рационального знания, а не своей “интуиции”, так что тут перед нами не просто забавная детективная коллизия, а так сказать цивилизационный конфликт. А вместо одних «нахлебников» в бывшем доме миллионера-пакистанца появятся другие, числом гораздо большим.

Смотря «Достать ножи», признаться, испытываешь приступы ненависти и отвращения к той густой пропаганде, которая льется с экрана в детективной обертке. И не оставляет надежда, что может быть столь толстый троллинг – это так хитроумно сделанная трамповская пропаганда, рассчитанная на естественный гнев человека, которого лишают своего дома. Не случайно путаница пузырьков в ленте получается двойной. Нет ли тут намека: за понятным смыслом фильма есть еще один, возвращающий правильное положение вещей. Но никакого тройного дна тут нет. Белым американцам прямым текстом говорят: «Выметайтесь, или умрите» и они, судя по кассовому успеху этого фильма и результатам выборов 2020 года, терпеливо проглотили это послание.